Как так получается, что многие громкие дела, которые возбуждаются спустя годы с момента совершения предполагаемого преступления, построены исключительно на показаниях свидетелей или даже одного свидетеля? И можно ли говорить о повышении качества правосудия, если такие показания в итоге ложатся в основу обвинительного приговора? Эти и другие вопросы поднял в беседе с РАПСИ адвокат, член Совета партнеров АБ «Падва и партнеры» Александр Гофштейн.
Запоздалые обвинения
Тенденция строить громкие уголовные дела исключительно на свидетельских показаниях заинтересованных лиц вызывает серьезные опасения в улучшении бизнес-климата и повышении качества правосудия.
Чуть ли не ежедневно мы узнаем о новых уголовных делах. Часто оказывается, что расследуемые события произошли несколько лет назад, но у «запоздалых» обвинений находится серьезная опора в виде документов (договоры, условия которых наводят на мысль о том, что основная часть отношений сторон развивалась что называется «под столом»), расписок, аудиозаписей, сделанных участниками расследуемых событий тогда, когда они происходили.
Но столь же нередко появляются уголовные дела иного наполнения. Пять-семь-десять лет прошло с момента расследуемых событий, но ни одного достоверного, прямого доказательства криминала нет. Чем же восполнен дефицит объективной информации? Отсутствующий набор доказательств, могущих убедить в том, что то или иное событие произошло, заменен свидетельскими показаниями. Причем нередко показаниями одного лица. Первое же приближение к любому такому делу выявляет и другие обстоятельства, заставляющие усомниться в обоснованности вывода о состоявшемся криминале. Выясняется, что источник улик не только существует в единственном числе, но и является злейшим врагом того, на кого он вдруг решил дать показания.
Имитация доказательств
Предварительное следствие в нашей стране – процесс небыстрый. Поэтому есть, казалось бы, надежда, что многие его месяцы добавят к происходящему из одного источника доказательству что-то посерьезней. Однако как правило время тратится на тиражирование полученных показаний.
Других доказательств нет? Не беда: умножим число протоколов, где содержатся все те же показания «вдруг опомнившегося», обиженного когда-то обвиняемым, человека. Благо, технические возможности позволяют размножать такие показания без особого труда. Так и рождаются многотомные дела с десятком, как две капли воды похожих друг на друга, протоколов допросов одного и того же потерпевшего. К ним добавляются протоколы очных ставок с тем, на кого эти показания даны.
Дальше – больше. У все того же, «задним умом крепкого» потерпевшего обнаруживаются друзья. Сами они ни в чем не участвовали и ничего не видели. Но их друг им рассказывал! И вот еще несколько томов. Именно по такому лекалу построены многие знаковые дела последнего времени, самое известное из которых – дело Маркелова о даче взяток известному на всю страну полковнику МВД Захарченко.
Процессуальное неравенство
На юридическом языке эта проблема называется «низкий стандарт доказанности». Это извечная беда наших судов. К сожалению, мало кем оспариваемое убеждение, что каждое событие, если оно имело место, неизбежно должно оставлять следы, плохо влияет на повышение этого стандарта. И этот стандарт невысок обычно только для достижения целей обвинения. Если же защита захочет что-то доказать суду, – тут обычно подходят предельно «объективно»: быстро вспоминают про отсутствие достоверного подтверждения показаний обвиняемого или свидетелей защиты. На этом основании такие показания и отвергают.
Нет в России ни одной авторитетной трибуны, с которой не произносились бы верные слова: уголовное преследование в нашей стране становится инструментом решения чьих-то корыстных, клановых, карьерных, конкурентных проблем. Но пока правоприменитель не откажется от снисходительного отношения к делам, построенным на показаниях одного лица (часто обиженного обвиняемым), данных много лет спустя после описываемых в этих показаниях событий, поводов для констатации с этих самых трибун пороков уголовного процесса не уменьшится.
