Состояние российской судебной системы можно охарактеризовать как предреволюционное. Создается впечатление, что судьи просто не могут работать в открытом режиме, а общество больше не хочет терпеть "суррогатное правосудие". О том, что стагнация судебной системы достигла критической точки, свидетельствует выступление помощника судьи Натальи Васильевой.

Интерес вызывает не столько ее признание, что новый приговор Ходорковскому и Лебедеву был продиктован судье Виктору Данилкину "свыше" (очевидно, что сегодня такого рода заявления бездоказательны). Важнее резонанс, который он вызвал в обществе. Ряд известных журналистов назвали интервью Васильевой событием года, данную оценку подтверждает число просмотров и комментариев к публикациям на эту тему, при этом, что симптоматично, читатели почти не подвергают сомнению правдивость слов Васильевой.

Таким образом, в очередной раз мы наблюдаем, что любая "громкая" реакция общественности на деятельность российских судов исчерпывается двумя эмоциями: "шок" и "ненависть". Суд сегодня воспринимается гражданами уже практически как личный враг. От соседства с милицией в общенародной опале судебную систему уберегает, пожалуй, только недостаточный "пиар" со знаком минус – отсутствие собственного Евсюкова, аналогом которого, впрочем, теперь может стать Данилкин.

Понятно, что российская судебная система – далеко не самая несправедливая и коррупционная в мире. Отчего же такая жажда ее дискредитации в массах? По всей видимости, основная причина - это закрытость российских судов.

Три греха закрытости

Закрытость сама по себе является источником трех бед, каждая из которых может погубить любую систему.

Во-первых, отсутствие ощущения контроля со стороны независимых общественных институтов, ответственности за каждое действие и поступок, приводит к деградации любых работников. Так, популярно мнение, что именно политика неподконтрольности сделала российские спецслужбы неконкурентоспособными по отношению к террористам. Можно привести и обратный пример: когда в Грузии даже стены зданий отделений милиции сделали прозрачными, а работу ее сотрудников эксперты со всего мира стали оценивать как образцовую.

Во-вторых, закрытость системы делает ее работу непостижимой для обывателя, в результате чего в силу вступает "принцип хоррора": пугает неизвестное. Никакой монстр не может испугать так, как темнота, в которой он прячется; никакой поворот сюжета не ужасает настолько, как его ожидание. Достаточно посмотреть любой фильм ужасов, чтобы понять: пугают не чудовища и пытки, а странные места, в которых их ждешь.

Применительно к судебной системе "принцип хоррора" означает одно: даже идеальный суд будет ненавистен широким массам, пока принципы его работы не станут абсолютно доступны их пониманию. Пока каждое решение судьи не станет полностью прозрачным, а мотивы очевидны (в хорошем, а не коррупционном смысле) суд будут ненавидеть и избегать, потому что он будет пугать своей непостижимостью.

В-третьих, закрытость судебной системы оказывает тяжелейшее давление на самих судей. Как известно, невозможность высказаться, тайная информация, которой нельзя ни с кем поделиться, становится невыносимым психологическим грузом, грозящим серьезным нервным срывом. На этом психологическом эффекте построена работа исповедников и психоаналитиков, избавляющих людей от внутренних пыток.

Нервные перегрузки судей сравнимы разве что со шпионами: мало того, что им приходится брать на себя ответственность за человеческие судьбы, так еще, зачастую, на принятие решения оказывает непосредственное давление собственное руководство и власть имущие. Даже если представить, что слова Васильевой – абсолютная ложь, картина принципиально не меняется. Судьи все равно не имеют сегодня возможности открыто объяснять свои решения, делать судебные процессы действительно прозрачными.

Судьи очень часто недоговаривают, что отражается на их профессиональной форме. Широкие границы тайной, закрытой информации вынуждают их лгать, а осознанная ложь в десять раз увеличивает нагрузку на головной мозг. Все это, в конце концов, приводит к нервным срывам: в виде самоубийственных признаний, истерик (широко распространены срывы судей на журналистах, дорогу которым преграждают в коридорах суда, или выгоняют прямо из зала заседаний под надуманными предлогами), неадекватного профессионального поведения (срывы в форме необоснованно жестких приговоров, пренебрежение стороной защиты), полного сознательного безволия (Васильева приписывает Данилкину фразу: "Делай что хочешь, мне уже все равно". Даже если эти слова – ложь, известно, что многие судьи пренебрегают своей профессиональной честью, консультируясь по приговорам с вышестоящей инстанцией, где будущий приговор должны обжаловать), либо, наконец, в форме социальных патологий (алкоголизм, нецензурная лексика).

Судебная патология

Несмотря на вступление 1 июля 2010 года в силу ФЗ 262 об открытости судебной системы, мы наблюдаем прежнюю картину – судьи все так же пытаются выпасть из пространства обсуждения. Они максимально дистанцируются от рассматриваемых дел и вынесенных приговоров.

Именно поэтому такой шок вызвало интервью помощника судьи, хотя комментарии пресс-секретаря по закрытому делу должны быть самым обыденным явлением.

Можно спокойно принять на веру, что выступление Васильевой объясняется ее корыстными интересами, личными разборками, что ее слова – чистая выдумка; картина дня от этого совершенно не изменится.

Практически одновременно с выступлением Васильевой стало известно о подтасовке показаний по делу Ильи Яшина. Оформлявший протокол задержания оппозиционного политика милиционер, также не выдержал психологического давления заведомой лжи, и на суде признался в диктовке "своих" показаний "сверху". Эти примеры – лишь локальные "нервные срывы", болезненные симптомы официально признаваемой патологии: когда число оправдательных приговоров стремится к статистической погрешности, а вердикты судей по политически и экономически значимым делам легко угадываются еще на стадии подачи иска.

Закрытость судебной системы для общества ведет к ее открытости для избранных. В результате элементы "открытости" становятся дефицитом, а следовательно – товаром. Частным примером этому могут служить расценки на решения суда, имеющиеся в кармане любого успешного адвоката. Обманутые ожидания по заявленной реформе судебной системы и привели к кризису доверия общества к суду.

Понятно, что провести полную перезагрузку судебной системы еще сложнее, чем сделать то же самое с милицией. И в этом еще меньше надобности и смысла. Уже понятно, что "судебная революция" будет проходить не под лозунгом смены состава судей (тем более, что взять новых профессионалов просто неоткуда). Перманентная "революция" идет в обществе уже много лет по сценарию поиска альтернативных регулирующих институтов. И таким институтом становится вовсе не медиация, как многим хотелось бы думать.

Альтернативное правосудие

Все более массовым становится так называемое "наемное правосудие", когда для наказания виновного пострадавший обращается не в суд, а договаривается с милиционерами или бандитами, которые находят подозреваемого и проводят разбирательство на месте (однако это вовсе не значит, что "заказчик" априори прав – с учетом всех сопутствующих факторов, в виде, например, собственной "крыши" обвиняемого, мы имеем дело с эрзацем судебного процесса). Однако в последние годы "наемное правосудие" все больше мутирует в какое-то личное "бытовое правосудие" – ветхозаветные принципы мести, разборки, заимствования из шариатских законов…

При нынешнем состоянии коммуникаций судебной системы и общества, в ближайшей перспективе мы будем наблюдать распад российского правосудия на два полюса: Страсбург – для образованных, и "бытовое правосудие" – для большинства.

Недоверие к справедливости и доступности правосудия  приводит к тому, что само понятие "преступления" выходит из-под контроля государства. Пострадавшие просто перестают о них заявлять, пытаются решить проблему самостоятельно. В результате, например, в 2009-м году официально было зарегистрировано около 3 миллионов преступлений, а по данным исследователей из НИИ Академии Генпрокуратуры РФ, фактически было совершено не менее 26 миллионов преступлений.

Рост "рынка" "бытового правосудия" приводит к увеличению числа убийств. По данным ученых и независимых криминологов все прошедшее десятилетие уровень убийств постоянно возрастал и составил в 2009 году 46,2 тысяч. Количество неопознанных трупов за тот же год – 77,9 тысяч. Число лиц, пропавших без вести, так и не найденных – 48,5 тысяч. "Бытовое" происхождение неопознанных трупов и без вести пропавших подтверждает тот факт, что их нынешнее  число превышает даже аналогичную статистику последних лет существования СССР, в состав которого, напомним, входили 15 республик-государств, в том числе кавказских и среднеазиатских.

В этом контексте обнадеживает не столько выступление Натальи Васильевой, которая, очевидно, будет дискредитирована сослуживцами, как это недавно произошло с кардиологом Иваном Хреновым, сколько слова председателя Конституционного суда РФ Валерия Зорькина, который отказался признать общественный контроль за громкими делами "публичной формой влияния на суд".

"Исторический опыт показывает, что отсутствие обратной связи судебной системы с обществом чревато ситуациями, когда человек оказывается один на один со всей мощью государственного карательного механизма без возможности задействовать какие-либо противовесы в целях защиты своих прав", - указал председатель КС.

Будем надеяться, что руководство Верховного суда временно отстранилось от скандала в своем "ведомстве" только из-за необходимости подготовить принципиально важные изменения. По поводу выступления Васильевой председатель ВС РФ Вячеслав Лебедев заявил: "Вы можете думать, что хотите, но я вам скажу одно: "Без комментариев". "Это дело может оказаться в Верховном суде, и я, возможно, могу быть судьей на этом процессе", - пояснил свою позицию глава ВС РФ.

Вероятно, Лебедев держит в уме перспективу своего включения в состав коллегии, которая будет рассматривать в надзорном порядке вопрос о законности приговора экс-главе ЮКОСа. Однако нам хочется "услышать" в его молчании предвестие важных перемен, заявкой на которые могло стать другое высказывание Лебедева, отметившего, что "общество вправе и должно высказывать свое мнение о деятельности судей, а деятельность судей должна быть открытой". Кроме этого, верить, похоже, больше не во что.