История новой власти после падения самодержавия в 1917 году оказалась довольно короткой, но весьма поучительной с точки зрения истории государства и права. Каким образом по-настоящему демократическая власть утратила весь свой потенциал, популярность и проиграла, рассказывает в восемьдесят втором материале своего тематического цикла юрист, кандидат исторических наук, депутат Государственной Думы первого созыва Александр Минжуренко.
Социальной базой февральской революции 1917 года явились практически все слои населения России. Почему же демократы растеряли свою социальную опору за такое короткое время от февраля к октябрю?
Наиболее широкой социальной базой для буржуазных и демократических революционеров могло быть крестьянство, составлявшее большинство населения и армии. Однако оно не дождалось от новой власти желаемого – помещичьей земли.
Препятствием к этому выступили чисто юридические причины: у Временного правительства действительно не было достаточно полномочий для решения кардинального вопроса российской жизни. Но крестьяне не вдумывались в причины задержки аграрной реформы и уже к осени 1917 года перестали доверять Временному правительству, лишив его своей поддержки.
Вторым важнейшим вопросом революции был вопрос о войне. Здесь дело обстояло еще сложнее.
Молодой российской буржуазии было весьма невыгодно заканчивать войну сепаратным миром. Россия при этом теряла слишком многое. И главное – она не получила бы вожделенные проливы из Черного моря в Средиземное. От такого приза отказаться было очень трудно. Но лозунг «войны до победного конца» не разделяло большинство солдат. И эта часть прежней социальной базы отошла от Временного правительства.
Но был еще один социальный слой, который мог стать надежной и эффективной опорой для новой власти. Однако демократические политики априори относили эту категорию к своим противникам. Речь идет о русском офицерстве.
Об офицерском корпусе русской армии к весне 1917 года трудно говорить обобщенно, в целом. Дело в том, что из-за войны этот социальный слой уже не представлял собой однородное замкнутое сословие с какими-то четко выраженными корпоративными чертами и характеристиками.
Обычно, говоря о русском офицерстве, имеют ввиду некую привилегированную военную касту, почти поголовно состоящую из дворян, которые были преданы своему монарху, верно и беззаветно стояли на страже государственных устоев. В каком-то смысле так это и было до августа 1914 года. Но два с половиной года непрерывных тяжелых боев привели к тому, что более половины старого офицерского состава полегло на полях сражений. Их надо было кем-то заменять.
Дело в том, что в Русской армии офицеры погибали в процентном отношении больше, чем в армиях других воюющих держав. Большие потери наших офицеров объяснялись многими моментами и, в частности, особенностями российского Боевого устава сухопутных войск, предписывающего командирам взводов, рот и даже батальонов идти в атаках впереди всех и увлекать за собой своих солдат.
Такое поведение офицеров на поле боя позволяло противнику легко вычислять командиров и сосредоточивать на них огонь. У немцев для этого выделялись специальные снайперы, имевшие целью истребление русских офицеров, которые явно выделялись в цепях атакующих.
Генерал-квартирмейстер 6-ой армии генерал-майор В.В. Чернавин писал про осень 1915 года: «Типичным результатом большого боя становилась потеря 50-60% офицерского состава части». В результате, если в 1913 году на сотню солдат в среднем приходилось 3,5 офицера, то к 1917 году – всего 1,6.
Заменять погибших кадровых офицеров пришлось путем спешной подготовки командиров на краткосрочных курсах прапорщиков. И в армию после прохождения обучения на таких курсах большим потоком пошли бывшие студенты, техническая и гуманитарная интеллигенция, служащие, квалифицированные рабочие. Производили в офицеры и отличившихся в боях солдат и унтер-офицеров из казаков и даже из крестьян.
Но кроме катастрофической убыли офицерского состава из-за боевых потерь разбавлению старой военной касты новыми пополнениями способствовала и потребность в формировании новых частей и соединений. Численность армии с мобилизацией и началом боевых действий резко возросла, и в новые недавно сформированные части тоже нужно было включать офицеров.
Таким образом, старый, преимущественно дворянский, офицерский корпус был не просто сильно разбавлен мощными включениями людей иных сословий, но почти растворился в массе новоиспеченных офицеров из разночинцев.
Дворянство там уже не составляло большинство, а по политическим взглядам офицеры могли сильно отличаться друг от друга. Монархисты там точно не преобладали. Демократические вливания привели к тому, что среди офицеров было много тех, кто открыто разделял либеральные взгляды, а были и самые настоящие социалисты. Во всяком случае демократические убеждения стали нормой для большинства офицеров. А многие из них вообще не интересовались политикой.
Таким образом, командный состав русской армии существенно изменился к 1917 году и не представлял собой некий монолит и опору самодержавия. Однако стереотипы отношения к офицерам так быстро не изменились: стереотипы – они консервативны и устойчивы. В глазах многих офицеры были наиболее ярыми приверженцами сохранения старого строя. Все знали из истории: так было во всех буржуазных революциях.
Однако в России всё оказалось несколько иначе. Если и были среди офицеров убежденные монархисты-охранители, то у них не оказалось возможностей проявить эти качества. Ведь правящий царь отрекся «добровольно», и его преемник тут же сделал то же самое, передав вопрос о государственном строе России в руки будущего Учредительного собрания. А церковь поспешно объявила отречение монарха законным и призвала свою паству признать новое правительство. РПЦ тем самым освободила всех служивых от присяги царю.
В этих условиях у верноподданных офицеров не оставалось никакого долга и вообще никого и ничего, что можно было защищать. У монархистов не оказалось ни идеи, ни имени, ни знамени, ни благословения.
Однако упомянутые стереотипы продолжали оказывать свое действие. Революционеры всех мастей громко предупреждали о возможности контрреволюционных выступлений. И при этом многозначительно оглядывались на офицеров. Массы понимали эти намеки.
В каждой речи думского деятеля, члена Временного правительства или Совета обязательным составляющим элементом были слова о необходимости повышения бдительности масс в деле «защиты революции» от происков контрреволюционеров. Предостережения типа «враг не дремлет» были самыми ходовыми в выступлениях и газетных статьях.
От этого революционного ажиотажа пострадали практически все офицеры без разбора. Особенно часто расправлялись с ними восставшие во время солдатского бунта в конце февраля – начале марта 1917 года.
Все офицеры насильственно разоружались солдатами, а если они при этом оказывали сопротивление, то их тут же убивали или жестоко избивали. Погибали даже революционно настроенные офицеры, пытавшиеся сопротивляться при разоружении, считая уступку оружия бесчестьем.
Установить общее число убитых офицеров в Петрограде не представляется возможным, но вполне вероятно, что погибло их от рук солдат не менее сотни.
В Кронштадте, Гельсингфорсе и Петрограде случаи убийств офицеров приняли массовый и особо жестокий характер. Матросы обыскивали весь город, узнавая у дворников адреса офицеров, и, врываясь в их квартиры, грабили и убивали их.
Прямо на центральной Якорной площади города был растерзан военный губернатор Кронштадта адмирал Р.Н. Вирен. Конвоиры не довели до гауптвахты арестованного командующего Балтийским флотом вице-адмирала А.И. Непенина – застрелили по дороге. Новый командующий флотом адмирал Максимов докладывал 15 марта: «Исчисляю убыль в офицерском составе убитыми числом сто двадцать человек».
Всю эту трагедию с гибелью офицеров можно списать на необузданные стихийные поступки недовольных жизнью и разозленных нижних чинов, но вот отношение к офицерам как к заведомым контрреволюционерам всего «просвещенного общества» особо обижало военных.
Эта обида сквозит во многих офицерских мемуарах. Генерал А.И. Деникин в своих «Очерках русской смуты» неоднократно обращается к этому вопросу. Он недоумевает, почему русское офицерство, принявшее в своей массе Февральскую революцию, вдруг всё поголовно оказалось зачисленной в стан ее врагов. Почему ее так упорно отталкивали от себя все революционеры?
Генерал считал, что, если бы новая власть опиралась на офицерство, готовое стать ее опорой, многих катаклизмов и трагического развития событий удалось бы избежать. Руководители Временного правительства, по мнению генерала, слишком много внимания обращали на «угрозу справа», готовясь к отпору со стороны «сил старого порядка», и прозевали настоящую реальную угрозу – слева. И оттолкнув офицеров как своих союзников, демократическая власть не получила от них поддержки в решающий час.
Продолжение читайте на сайте 11 июня
