В июне 1826 года в Российской империи начался суд над декабристами, затронувший судьбы сотен людей — от рядовых участников до лидеров движения − и в итоге ставший символическим актом, определившим дальнейший путь развития страны. Этой статьей мы завершаем серию публикаций о том, за что и как судили членов Северного и Южного тайных обществ, планировавших свергнуть самодержавие и принять конституцию.

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье.

А.С. Пушкин 

Мы завершили предыдущий рассказ о декабристах словами о том, что осужденным объявили приговор в комендантском доме Петропавловской крепости 12 июля 1826 года.

Пятерым декабристам Николай I заменил жестокую и кровавую казнь на смерть через повешение. «Вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михайле Бестужеву-Рюмину и Петру Каховскому приговором суда определенной, сих преступников за их тяжкие злодеяния повесить», — из приговора ВУС после царского решения. Согласно некоторым свидетельствам, император высказывался за то, чтобы офицеров, а все пятеро ими были, расстрелять, но его убедили, что казнь мятежников должна быть позорной и показательной. 

Уже утром 13 июля начали собирать виселицу. Надо сказать, что публичные казни, да и в целом казни, в империи не проводились как минимум четверть века. В период царствования Александра I не было ни одной смертной экзекуции, а последней совершенной казнью было четвертование Емельки Пугачева. В общем, почти впопыхах найденные палачи, один из которых сам был мелким преступником, непривычные к такому делу, наспех и с трудом сооружали эшафот. Но даже прочных веревок для виселицы найти не сумели.

После оглашения приговора, ранним утром из мрачных стен Петропавловки пятерых смертников привели на кронверк крепости. К их появлению виселица еще не была устроена, приговоренные присели на траву и завели тихую, спокойную беседу, ожидая смерти. Когда все было готово, их возвели на эшафот, облачили в атрибуты смерти — белые  саваны и повесили каждому из на грудь черную табличку — по одним свидетельствам, с именами, по другим — со словом «цареубийца».

В роковой миг, когда казнимые лишились опоры под ногами, судьба сыграла с ними еще одну жестокую шутку. Промокшие от ночной влаги и небрежно закрепленные веревки не выдержали груза человеческих тел. Трое осужденных, пробив наспех сколоченный помост, рухнули в зияющую пустоту под эшафотом. Сергей Муравьев, жестоко покалечившись при падении, якобы нашел в себе силы произнести горькую иронию: «О, несчастная Россия! Даже достойно лишить жизни не способны!» Каховский разразился крепким русским словцом, а Рылеев хранил молчание, словно уже переступил грань между мирами.

Палачи, застигнутые врасплох этим непредвиденным поворотом, лихорадочно искали выход. Но город еще спал, даже купить новые веревки в предрассветный час оказалось невозможным. Несмотря на это, как позже доложил начальник кронверка Беркопф,«процедура была повторена и на сей раз увенчалась успехом».

В это же день петербургский военный генерал-губернатор П.В. Голенищев-Кутузов писал Николаю I:

«Донесение об исполнении смертной казни над П.И. Пестелем, К.Ф. Рылеевым,

С.И. Муравьевым-Апостолом, М.П. Бестужевым-Рюминым и П.Г. Каховским.

Экзекуция кончилась с должной тишиною и порядком как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы, при первом разе трое и именно: Рылеев, Каховский и Муравьев сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть. О чем вашему величеству всеподданнейше доношу»

Казнь над радетелями конституции свершилась. Для остальных была ссылка, каторга.

Но вот интересный момент, о котором почти не говорят. Едва отгремели выстрелы на Сенатской площади, как к императору Николаю хлынул поток покаянных посланий от родителей мятежников. В этих письмах звучали клятвы верности престолу и призывы к суровому наказанию «заблудших сынов».

Отцы и матери, словно ослепленные страхом перед царским гневом, отрекались от собственной крови. Граф Шереметев без колебаний отверг родного сына, а мать Волконского, занимая высокий придворный пост, продолжала вкушать яства за императорским столом, пока её отпрыск влачил кандалы на каторге. Лишь супруги и сестры осужденных офицеров встали на их защиту с неистовой решимостью. Прежде не ведавшие о тайных обществах, эти женщины бросили все силы на спасение своих близких. Они использовали каждую возможность: деньги текли рекой, связи приводились в действие.

Донесение Третьего отделения от 18 июля 1826 года зафиксировало эхо этого протеста: «Казнь, хоть и заслуженная сполна, но давно позабытая в России, вызвала бурю возмущения. Помимо истинных патриотов и простого люда, многие, особенно дамы, в ужасе восклицали: «Какое варварство! И как поспешно!» Женские сердца оказались единственным оплотом сострадания и верности идеалам восставших.

Кстати, даже сегодня мы не знаем точно, сколько людей состояло в тайных обществах. Членских билетов в них не выдавали, а все, кто знал о самом факте существования «Союза благоденствия», уже считали практически принятыми. 

Как уже говорилось ранее, Николай I принял решение помогать семья осужденных мятежников, оставшихся без кормильцев. Хотя и делалось это в совершенной тайне.

Широко известно другое. Невзирая на общественное порицание, горстка отважных женщин решилась на немыслимый шаг — последовать за своими мужьями-декабристами в сибирскую ссылку. Они, добровольно избравшие путь изгнания, лишались всего: имущества, наследства, привилегий. Более того, навсегда прощались со своими семьями — и родителями, и детьми. Но сколько же их было, готовых на такое мученичество?

Из 121 осужденного декабриста лишь 22 состояли в браке. Молодость заговорщиков — лишь двоим перевалило за сорок — и традиция офицерского сословия жениться лишь после отставки объясняют эту малочисленность. Одиннадцать женщин решились разделить участь своих опальных мужей. Среди них особо выделяются Екатерина Трубецкая, Александра Муравьева и Мария Волконская. Судьба распорядилась так, что лишь Волконской суждено было дожить до амнистии 1856 года и вернуться из сибирского изгнания. Ее подруги по несчастью навеки остались в суровой земле, куда их привела супружеская верность.

Трудились декабристы на каторжных работах в Сибири, в том числе на Нерчинских рудниках. И вот именно в Нерчинск, через Александру Муравьеву им и было передано знаменитое стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Во глубине сибирских руд».

На это послание декабрист А. И. Одоевский ответил:

Но будь покоен, бард! — цепями,

Своей судьбой гордимся мы,

И за затворами тюрьмы

В душе смеемся над царями.

Наш скорбный труд не пропадет,

Из искры возгорится пламя,

И просвещенный наш народ

Сберется под святое знамя.

Андрей Кирхин

*Мнение редакции может не совпадать с мнением автора

**Стилистика, орфография и пунктуация публикации сохранены