РАПСИ в этом году начинает серию публикаций о наиболее громких судебных процессах в истории Российской империи. В каждой статье будет рассматриваться конкретное дело, цель — показать, как правовая система дореволюционной России сталкивалась с культурными, политическими и социальными вызовами, и как громкие процессы формировали общественное мнение и дальнейшую судебную практику. В данной статье речь пойдёт о деле Бейлиса — самом знаменитом судебном деле дореволюционной России.

Дело Менделя (Менахема) Бейлиса, развернувшееся в Российской империи в начале XX века, стало одним из самых резонансных судебных процессов, связанных с обвинением в так называемом «ритуальном убийстве» христианского мальчика. В то время в стране сохранялись обширные ограничения и предрассудки в отношении евреев, существовала черта оседлости, действовали законы, затруднявшие получение образования, вступление в государственные должности, а также регулярно происходили погромы. В самом начале XX века, особенно после революционных волнений 1905–1907 годов, общество оказалось крайне поляризовано. В ряде городов черты оседлости, в том числе в Киеве, проживали большие еврейские общины, многие евреи работали на заводах и фабриках. Одновременно в консервативной среде, где были сильны монархические и правые движения, такие как «Черная сотня» и «Союз русского народа», продолжала циркулировать средневековая легенда о том, будто бы иудеи совершают «ритуальные убийства» христиан. Уже в XIX веке православные церковные авторитеты отвергли эту клевету, однако распространение злобных мифов и антисемитской пропаганды продолжалось.

В марте 1911 года в Киеве обнаружили тело двенадцатилетнего мальчика Андрея Ющинского, погибшего насильственной смертью. Подросток был внебрачным сыном киевского мещанина Феодосия Чиркова и Александры Ющинской, торговавшей в Киеве грушами, яблоками и зеленью. Труп подростка со множеством колото-резаных ран был найден в пещере неподалеку от Зайцевского кирпичного завода, который принадлежал еврейскому предпринимателю. Почти сразу реакционная пресса стала распространять сообщения, будто мальчика убили с «ритуальной» целью. Несмотря на то, что в следственных материалах с самого начала мелькали версии об уголовном характере преступления, связанного с криминальными группами, официальные лица, а также консервативные и черносотенные круги стали упорно насаждать идею именно религиозного мотивирования. В итоге, когда 21 июля 1911 года был арестован служащий того же кирпичного завода Мендель Бейлис (37-летний еврей, отец семейства), обвинение сформулировали как подозрение в ритуальном убийстве.

По версии следствия, Бейлис, будучи якобы «религиозным фанатиком», совершил преступление, чтобы использовать кровь христианского ребенка. Обвинение основывалось почти исключительно на показаниях девочки по имени Женя Чеховская, которые, по утверждениям защитников, получили под давлением полиции и агитаторов из «Союза русского народа». Других доказательств не было, а обстоятельства, которые указывали на возможность убийства криминальными элементами (например, на причастность разных уголовников, посещавших дом Веры Чеберяк, знакомой мальчика, с сыном которой он дружил), во многом игнорировались. Так Бейлис оказался в киевской тюрьме, где пробыл свыше двух лет, и лишь осенью 1913 года начались основные судебные слушания, вызвавшие огромный отклик по всей стране и за ее пределами.

Суд проходил в Киевском окружном суде примерно с 25 сентября по 28 октября (по новому стилю) 1913 года (подробные материалы процесса см. в «Дело Бейлиса. Стенографический отчет судебных заседаний», Киев, 1913, Российский государственный исторический архив). К этому времени среди многих юристов и значительной части общественности укрепилось убеждение, что всё обвинение — сфабрикованная антисемитская провокация. Однако власть продолжала гнуть линию на «ритуальный» аспект. Ни один из представителей православной церкви не согласился выступить экспертом обвинения, поэтому в качестве эксперта со стороны обвинения пригласили католического священника Иустина (Юстина) Пранайтиса, автора антисемитской брошюры о Талмуде. Он должен был «доказать», что иудейская религия требует жертвоприношения христианских детей. На суде Пранайтис не смог ответить на элементарные вопросы адвокатов об устройстве и содержании Талмуда, что стало одним из ключевых моментов, продемонстрировавших полную абсурдность «ритуальной версии». Защита, возглавляемая известными присяжными поверенными, в том числе Оскаром Грузенбергом, представила многочисленные свидетельские показания, указывавшие на непричастность Бейлиса и на уголовный характер преступления, вероятно, совершенного лицами из криминальной среды, хорошо знакомыми с Андреем Ющинским.

С другой стороны, реакционная пресса и прокурор Оскар Виппер всячески пытались удержаться на «религиозном» мотиве, ссылаясь при этом на якобы имевшиеся «таинственные обряды». Однако раз за разом обвинение становилось очевидно неубедительным. Вокруг дела поднялась буря в обществах, клубах, газетах; по сути, это был процесс, в котором столкнулись здравый смысл и средневековые суеверия, подкрепленные политическим заказом. Писатель и публицист Владимир Короленко пристально следил за делом, и в его серии статей «Дело Бейлиса», публиковавшихся в 1913 году, были разоблачены все несоответствия официальной версии. Короленко, обращаясь к широкой публике, писал: «Я говорю: дайте уйти и водворите в умы хоть каплю спокойствия. Ведь очевидно — нет никакого “ритуального убийства”, нет и не было!» (цит. по: В. Г. Короленко. «Дело Бейлиса». 1913. См. также его «Собрание сочинений», том 9, М., Гослитиздат, 1953). Он доказывал, что само обвинение во многом основано на предрассудках, а не на фактических данных следствия.

«По поводу еще не расследованного убийства в Киеве мальчика Ющинского в народ опять кинута лживая сказка об употреблении евреями христианской крови. Это – давно известный прием старого изуверства. (В первые века после Рождества Христова языческие жрецы обвиняли христиан в том, будто они причащаются кровью и телом нарочно убиваемого языческого младенца. Так объясняли они таинство евхаристии). Вот когда родилась эта темная и злая легенда. Первая кровь, которая пролилась из-за нее, по пристрастным приговорам римских судей и под ударами темной языческой толпы, была кровь христиан.

И первые же опровергали ее отцы и учителя христианской церкви. «Стыдитесь, – писал св. мученик Иустин в обращении своем к римскому сенату: - стыдитесь приписывать такие преступления людям, которые к ним не причастны. Перестаньте! Образумьтесь!»

«Где же у вас доказательства? – спрашивал с негодованием другой учитель церкви Тертуллиан. - …Одна молва. Но свойства молвы известны всем… она почти всегда ложна… Она и жива только ложью… Кто же верит молве?», - из статьи

В. Г. Короленко «К русскому обществу (по поводу кровавого навета на евреев)». Опубликовано 30 ноября 1911 года в газете «Речь».

Максим Горький, находясь за границей, тоже неоднократно высказывался по поводу процессов такого рода, называя их «попыткой низвести страну к средневековой дикости». В одной из своих статей 1913 года («О деле Бейлиса») он указывал, что «глупая и отвратительная ложь о крови, необходимой для какого-то фантастического заклинания, была обречена рассыпаться под тяжестью фактов» (Максим Горький, «Собрание сочинений в 30 тт.», т. 26, М., Художественная литература, 1970). Писатель призывал общественность не молчать, подчеркивал, что использование таких чудовищных суеверий свидетельствует о глубоком кризисе морали, поощряемом самими властями.

Процесс с самого начала показывал, насколько общество расколото: правые и черносотенные организации страстно тиражировали миф о «кровавом навете», тогда как другая пресса (газеты «Речь», «Русские ведомости», «Биржевые ведомости» и др.) разоблачала этот миф, публикуя аналитические статьи, интервью и высказывания видных юристов и интеллигентов, наглядно демонстрировавших всю бездоказательность обвинений.

Защита Бейлиса поддерживала версию, что убийство Ющинского было спланировано воровской шайкой, опасавшейся разоблачения после ареста четырёх своих членов и обыска у Веры Чеберяк 10 марта. 12 марта Ющинский встретился с Женей Чеберяком, и в ходе ссоры Андрюша пригрозил раскрыть местонахождение воровского притона. В ответ Женя сообщил матери, что привлекло внимание других участников шайки. Воры заманили Андрюшу в дом Чеберяк, убили его и сбросили труп в пещеру, после чего уехали в Москву. Защита указывала на множество несоответствий и слабых мест в деле против Бейлиса, включая неподтвержденные свидетельства и ненадёжных свидетелей. Например, мнение Красовского о якобы порочных наклонностях Ющинского не подтвердили свидетели, а свидетель Екатерина Дьякова видела подозрительные действия только во сне. Кроме того, бывшие осведомители охранки Махалин и Караев оказались ненадёжными. Защита также указала на пристрастность следствия, неправильно проведённые экспертизы и недостоверные доказательства против Бейлиса. Повторная экспертиза опровергла версию о ритуальном убийстве, показав, что мальчик был убит в одежде и без предварительного связывания. Убийство выглядело спонтанным, а последующие действия — инсценировкой.

Власть целенаправленно манипулировала отбором присяжных заседателей, стремясь обеспечить обвинительный приговор. В состав присяжных вошли преимущественно малообразованные граждане: семь крестьян, два мещанина и три мелких чиновника. В деле Бейлиса большинство присяжных имели сельское образование или были малограмотными, что сильно отличалось от других дел, где присяжные были более образованными. Полицейский чиновник Дьяченко отмечал слабость улик против Бейлиса, но уверял, что присяжные, настроенные на племенную вражду, всё равно вынесут обвинительный приговор. Выяснилось, что пять присяжных, включая старшину, были членами Союза русского народа. За присяжными установили постоянную слежку до и во время процесса: они были изолированы от внешнего мира и обслуживались жандармами, переодетыми в судебных приставов, которые контролировали их настроения и подслушивали разговоры. Сторона обвинения оказывала моральное давление на присяжных, например, предъявляя им мощи канонизированного святого Гавриила Белостокского. Короленко критиковал состав присяжных и выражал сомнение в возможности справедливого приговора при таких условиях.

Оправдание Менделя Бейлиса, вынесенное судом присяжных 28 октября 1913 года (по новому стилю), стало важным событием общественной жизни. Присяжные в своем вердикте хоть и подтвердили фантастическую идею «ритуальности» убийства, но признали, что Бейлис к нему отношения не имеет. Эта двусмысленная формулировка, очевидно, была результатом компромисса: с одной стороны, нельзя было отрицать очевидную невиновность конкретного человека, с другой — существовало давление, требовавшее «не ударять в грязь лицом» перед консервативной аудиторией. Как бы то ни было, личное спасение Бейлиса, который к тому времени уже провел более двух лет в заключении, стало результатом сильной адвокатской работы и общественной поддержки.

Многие исследователи полагают, что дело Бейлиса повлекло серьезный удар по репутации монархического режима, так как продемонстрировало, что официальные круги (по крайней мере, на местном и ведомственном уровне) были готовы фабриковать подобные «ритуальные» процессы. Оправданный Мендель Бейлис некоторое время жил в Санкт-Петербурге, но вскоре, опасаясь возможных преследований или расправ, уехал за границу, в конце концов обосновавшись в США. Там он в 1926 году издал книгу «The Story of My Sufferings» (N.Y.: Mendel Beilis Publishing, 1926), в которой описал свой опыт тюремного заключения, давление на свидетелей, клеветнические кампании в прессе и сам ход суда.

В общей оценке историков и публицистов дело Бейлиса представляет собой трагический эпизод, высветивший глубину предрассудков, причем не только среди «низов» общества, но и в высшем чиновничестве. Одновременно этот процесс показал, что при широкой огласке и упорстве защиты даже в условиях неблагоприятной политической ситуации суд присяжных может вынести вердикт, основанный на реальных фактах, а не на предвзятой пропаганде. Для прогрессивной интеллигенции (писателей, адвокатов, журналистов, общественных деятелей) участие в деле стало примером единения вокруг борьбы с откровенной клеветой и ксенофобией. Впоследствии тема кровавого навета в российской истории неоднократно поднималась учеными.

Так завершился один из самых громких судебных процессов, в котором официальное обвинение, основываясь на средневековых предрассудках, столкнулось с фактическими доказательствами, упорной защитой и оглаской в прессе. Абсолютное большинство участников и наблюдателей того времени — за исключением откровенно черносотенных кругов — признали это дело очевидной судебной ошибкой, обусловленной влиянием антисемитской пропаганды и политических интересов. Но в результате торжества здравого смысла, на волне протестов и внимательного взгляда общества, суд присяжных оправдал Бейлиса. Эта победа имела важное символическое значение, укрепив веру в способность общества противостоять клевете и мракобесию, хотя и не смогла избавить империю от глубоких конфликтов, которые раздирали ее изнутри.

В памяти российских евреев это событие стало знаковым, а в мировой истории антисемитизма его рассматривают как почти уникальный случай «ритуального» судебного преследования в столь позднее, казалось бы, время — на заре XX века, в крупном европейском государстве. Тем самым дело Бейлиса выявило, что эхо Средневековья живо даже при формальных признаках модернизации и развития цивилизации, и может вспыхнуть, если этому содействуют властные или экстремистские круги. Адвокаты и общественные деятели, рискуя собственной безопасностью, выступили против лжи и, объединив усилия, доказали бессмысленность подобной клеветы. Современники, прежде всего Владимир Короленко и многие журналисты, отмечали, что этот случай сделал весьма заметный вклад в дискредитацию мифа о «кровавом навете». После падения монархии этот процесс упоминался в ряду «постыдных явлений старого режима»; в советскую эпоху он стал использоваться как иллюстрация «политики царизма» в национальном вопросе.

Судебный процесс над Менделем Бейлисом — это не только драма конкретного человека и трагическая смерть ребенка, но и показатель широты общественного раскола в Российской империи, где антисемитские мифы могли возводиться в ранг официального обвинения, а пресса разжигала ненависть. В то же время победа защиты продемонстрировала, что даже при сильном давлении власти и черносотенных организаций можно добиться оправдания невиновного, если на его стороне объединяются люди, руководствующиеся фактическими доказательствами и принципами гуманизма.

Через четыре года после суда грянула Февральская революция, и Временное правительство организовало Чрезвычайную следственную комиссию для расследования неправомерных действий царских служащих. Нарушения, связанные с делом Бейлиса, были выделены в отдельное производство. Комиссия арестовала таких лиц, как Щегловитов, Макаров, Белецкий, Виппер и многих других участников процесса. Целью комиссии было установить, нарушали ли государственные чиновники собственные законы и нормы ради достижения желаемых целей. Раскрытие засекреченных документов выявили множество ранее неизвестных и негативных действий властей в данном деле. Однако расследование было прервано Октябрьским переворотом и распуском Временного правительства. Впоследствии материалы комиссии использовались Верховным революционным трибуналом Советской России. Министр юстиции Щегловитов, предположительно инициировавший расследование дела как ритуальное убийство, был расстрелян большевиками. По приказу Киевской ЧК в марте – апреле 1919 года была арестована и расстреляна Вера Чеберяк. Прокурора Виппера обнаружили в Калуге, где он работал советским чиновником в губернском продовольственном комитете. Его отправили в советский лагерь московским революционным трибуналом за «содействие царскому правительству в инсценировке дела Бейлиса», где он умер в заключении.

Андрей Кирхин

*Мнение редакции может не совпадать с мнением автора

*Стилистика, орфография и пунктуация публикации сохранены.