Ответственный за этапирование Николая II из Тобольска в Екатеринбург комиссар рассказал подробности поездки: глава семьи Романовых пытался сопротивляться переезду, особое беспокойство у него вызывала предстоящая разлука с больным сыном Алексеем. В начале поездки бывший император и его супруга опасались грубости, насилия или оскорблений от представителей советской власти, но увидев абсолютно корректное поведение конвоя успокоились. В Екатеринбурге Романовых поместили в более стесненные условия, чем в Тобольске, а охрану усилили и ужесточили режим.

РАПСИ продолжает знакомить читателей с правовыми новостями столетней давности, на дворе 17 мая 1918 года*. 

Перевод Николая II в Екатеринбург

Комиссар Яковлев, ныне назначенный главнокомандующим на уральско-оренбургском фронте, на которого было возложено выполнение распоряжения совета народных комиссаров о переводе бывшего царя из Тобольска в Екатеринбург, в беседе с сотрудником «Известий Ц. И. К.» рассказывает, как он выполнил это ответственное поручение.

— Подготовив все для переезда, назначенного мною на 27-е апреля, я накануне этого дня приехал в дом губернатора в Тобольске, где жил Николай Романов с семьей и близкими ему лицами.

Романов был предупрежден о моем приходе, но знал лишь, что я являюсь официальным представителем советской власти. О цели моего прихода он ничего не знал.

Войдя к бывшему царю, я заявил ему:

— Гражданин Романов, советом народных комиссаров мне поручено перевезти вас из Тобольска. Отъезд назначен на завтра, на 4 часа утра. Будьте готовы к этому времени.

Романов встрепенулся и тревожно спросил:

— А куда меня переведут?

Я ответил, что мне самому его будущее место пребывания в точности неизвестно и что я получу соответствующие распоряжения только в дороге.

Романов подумал немного и сказал:

— Я не поеду.

В этот момент в комнату вошла Александра Федоровна. Узнав, о чем идет речь, она воскликнула:

— Что вы с ним делаете! Вы хотите оторвать его от семьи, разве это можно. У него больной сын. Нет, он не может поехать, он должен остаться с нами!

Я на это ответил, что имею определенное предписание, которое исполню в точности. Ни о какой разлуке в данный момент речи не идет, так как вместе с Николаем Романовым будет переведена вся его семья. Однако, сейчас переезд сопряжен с известными трудностями и поэтому решено больного Алексея оставить в Тобольске до весны, когда сойдет лед и можно будет перевезти его от Тобольска до Тюмени на пароходе. Кто из остальных членов семьи Романовых отправится вместе с ним, а кто останется до весны с Алексеем, — предоставляется решить им самим.

Романов выслушал меня, но как будто не вполне понял и буквально повторил то, что только сказала Александра Федоровна:

— У меня больной сын! Разве можно разлучать меня с семьей? Я не могу поехать…

Я счел излишним входить в какие-нибудь пререкания и, повторив коротко, что отъезд назначен на завтра на 4 часа утра, вышел. Когда я уходил, Александра Федоровна нервно крикнула мне в след:

— Это слишком жестоко, не верю, что вы это сделаете!

Я прошел к начальнику охраны бывшего царя в Тобольске Кобылинскому и подтвердил ему, что, так или иначе, мое распоряжение об отъезде в назначенный день и час будет исполнено. Если Николай Романов к этому времени не приготовится к отъезду, ему придется ехать без багажа. Кобылинский счел необходимым пойти к Романову, чтобы передать ему, что никакое противодействие распоряжению об отъезде невозможно.

Романов обсуждал вопрос об отъезде вместе со своей семьей и друзьями часа два, два с половиной. В течение этого времени этот семейный совет несколько раз менял свое решение: то, все решали, что поедет Николай со всеми дочерьми и Татищевым, а Александра Федоровна останется, то, что поедет Александра Федоровна, а все дочери останутся и т.д. Наконец, Кобылинскому было сообщено, что с Николаем поедет Александра Федоровна, дочь Мария, князь Долгорукий, профессор Боткин, фрейлина Демидова, один лакей и один камердинер. Остальные дочери, Алексей, Татищев, и прочие — всего человек 40 — остаются в Тобольске до весны.

Меня несколько удивляло, что Александра Федоровна решила расстаться с сыном и поехать вместе с мужем из Тобольска.

На другой день, 27-го апреля, ровно к 4 час. утра, все было готово, и мы двинулись в путь. От Тобольска до Тюмени приходилось сделать 260 верст на лошадях. Первые 30 верст дорога шла по кочкам. Нам пришлось переправляться через три реки Иртыш, Тобол и Туру.

Начинался уже весенний разлив рек, лед треснул и поднялся. Через Тобол было уже рискованно переправляться в экипаже, пришлось выйти и идти по льду. Через Туру также пришлось переезжать в воде.

Благодаря принятым мерам переезд был совершен чрезвычайно быстро. Всего остановок было восемь, везде нас ждали уже запряженные тройки, поставленные в ряд; мы останавливали наши экипажи параллельно этому ряду, благодаря чему пересадка совершалась за каких-нибудь 10 минут. На другой день в 9 час. вечера мы были уже в Тюмени. 

Отряд, взятый мною, состоял всего из 35 человек, из них 15 конных и 20 пехотинцев. Кроме того, на всех пунктах пересадки были расставлены небольшие патрули.

Этот трудный и быстрый переезд мало утомил Романова. Вообще за последний год он заметно поздоровел. Много работал на воздухе — рубил дрова, чистил снег и т.п. Руки в мозолях, бодр и чувствует себя прекрасно. С положением своим, по-видимому, примирился.

Александра Федоровна утомилась значительно больше, но старалась не показывать этого. Вообще она пыталась держаться гордо и замкнуто.

Наше отношение к ним их сильно озадачило. По-видимому, они опасались вначале грубости, насилия и оскорблений с нашей стороны. Но весь отряд держался по отношению к Романовым вполне корректно, не позволяя ни одного невежливого или оскорбительного слова. И вместе с тем отношение было совершенно простое, такое же, какое могло быть по отношению к каждому другому гражданину.

Александра Федоровна смотрела на нас большими глазами, а Николай быстро освоился и стал держаться также просто.

Из Тюмени мы отправились поездом. Здесь охрана была уже увеличена до 160 человек. Путь от Тюмени до Екатеринбурга был совершен без каких-либо инцидентов.

Романов чувствовал себя в дороге по-прежнему хорошо. По-видимому, его больше всего интересовали три вопроса: семья, погода и еда. Семью свою он действительно любит и очень о ней заботится.

О политике мы вовсе не разговаривали. Я, конечно, и не считал возможным вести какие-либо разговоры на политические темы с бывшим царем. Но характерно, что сам он, по-видимому, совершенно не интересуется политическими вопросами. Все его мысли вращаются в кругу глубоко обывательских и узкосемейных интересов.

Только один раз наши разговоры вышли за указанные рамки — семьи, погоды и еды. Мы проезжали мимо какой-то церкви. Романов очень богомольный, — всегда в таких случаях крестится. Когда мы проехали церковь и он что-то сказал о религии, — сейчас не помню что именно, — я ответил, что, не будучи лично религиозным человеком, я признаю по отношению к другим лицам принцип полной свободы совести: пусть каждый верит так, как он хочет.

Романов на это воскликнул:

— Представьте, что и я держусь совершенно такой же точки зрения! Я тоже признаю полную свободу совести!

Я посмотрел на него, не понимая, — шутит он или хитрит. Но лицо его выражало такое искреннее простодушие, что не оставалось сомнения в отсутствии каких-либо задних мыслей.

В Екатеринбурге Романов с семьей помещен в обыкновенном особняке, огороженном большим забором. Особняк этот нисколько не напоминает губернаторского дома в Тобольске, походившего по величине своих комнат и зал на загородный дворец.

Охрана Романова в Екатеринбурге усилена, режим введен, по сравнению с Тобольском, более строгий.

(Заря России)

Подготовил Евгений Новиков  

*Стилистика и пунктуация публикаций сохранены