---

Проблема своевременной диагностики и медицинской поддержки людей с ментальными нарушениями начинается с детства — и именно в событийной цепочке между родителями, ребенком и школой может сложиться драматичная ситуация.

2023 год, цивилизованные подмосковные Химки, респектабельный лицей. 11-летняя ученица М. заманивает одноклассницу С. в школьный туалет и наносит ей 126 ударов ножом. 

Случившееся тогда обсуждала вся страна: в такую жестокость сложно было поверить даже тем, кто по долгу службы сталкивается с патологическими деяниями отпетых преступников. Столько не нанесет даже матерый уголовник: элементарно устанет, выдохнется. А тут 11-летняя школьница… К счастью, пострадавшая девочка выжила. 

Разумеется, расследование этого дела сопровождало повышенное общественное внимание, а семье жертвы, помимо участия в непростом судебном процессе, который пока продолжается, предстоит еще долго сопровождать дочь в реабилитации. 

Было возбуждено два уголовных дела — о покушении на убийство малолетнего человека и о халатности должностных лиц, ответственных за безопасность в школе, оба — в отношении неустановленных лиц. Промежуточный судебный итог трагедии: семье пострадавшей девочки присуждена денежная компенсация, которую должен выплатить лицей, причем в итоговом решении суда ее размер значительно ниже заявленных семьей требований.

Результаты психиатрической экспертизы напавшей школьницы публично обсуждаться не могут. Однако многие эксперты вспоминают этот случай в контексте обсуждаемой темы. 

Возраста уголовной ответственности девочка не достигла, и, соответственно, никаких правовых последствий для нее наступить не может: даже за 126 ударов ножом невозможно вынести обвинительный приговор и, тем более, отправить в колонию маленького ребенка, который лишь пару лет назад вышел из возраста игры в куклы. Цивилизованное общество таких правовых механизмов не предполагает и предполагать не должно.

Тем не менее, цивилизованное общество предполагает другие правовые механизмы: например, своевременная и полная диагностика психологического и психического состояния детей. Такие инициативы публично озвучивала семья пострадавшей девочки.

РАПСИ побеседовало с адвокатом, представляющим интересы пострадавшей семьи, Викторией Дергуновой. 

«Сейчас, когда все обстоятельства дела уже проанализированы, стало понятно, что эта ситуация иллюстрирует существенный пробел в законодательстве. Сегодня закон фактически позволяет психически больным детям учиться в обычных образовательных учреждениях с абсолютно обычными, здоровыми детьми. 

Главная проблема, на наш взгляд, в том, что родители не обязаны предоставлять образовательным учреждениям никакой информации о состоянии здоровья своих детей. Информация о том, что ребенок наблюдается у психиатра — закрытая, это врачебная тайна, а образовательная организация полномочиями о сборе такой информации не обладает. Таким образом, будет ли ребенок с диагнозом, наличие которого создает угрозу жизни и здоровью окружающим, учиться вместе со здоровыми детьми — вопрос только ответственности и совести родителей. 

Даже если школа видит девиантное поведение, какие-то тревожные звоночки — по своей инициативе она не может ни собрать какую-либо медицинскую комиссию, ни диагностику провести. Может только сигнализировать маме и папе. Дальше все остается на усмотрение родителей. В итоге мы имеем ситуацию, которая произошла в Химкинском лицее», — констатирует Дергунова.

По словам адвоката, результаты экспертиз, проведенных в рамках расследования дела, позволяют с уверенностью судить о том, что произошедшее было связано именно с особенностями здоровья напавшей девочки, а не некой внешней стрессовой ситуацией, как это изначально пыталась представить защита ее семьи.

«Мы, естественно, обратились к родителям напавшей девочки и к школе. Нам взыскали компенсацию только с образовательного учреждения. Мы сейчас оспорили это решение суда, потому что на момент его вынесения у нас не было результатов психиатрической экспертизы. Родители девочки на слушаниях категорически отрицали наличие каких-либо заболеваний. 

Мы считаем, что школа не должна единолично нести ответственность за то, что происходит на ее территории. Сейчас получается так: как только ребенок переступает ворота школы, с родителей фактически снимается вся ответственность за его поведение. Мы считаем, что ответственность за процесс воспитания должны разделять и образовательное учреждение, и родители. Но ведь именно родители, например, должны учить ребенка разрешать конфликты ненасильственным образом, следить за его состоянием здоровья, оказывать необходимую медицинскую помощь, должны ставить в известность педагогов, что у ребенка есть какие-то особенности. 

В этой связи мы считаем, что справедливым будет солидарное привлечение к ответственности за случившуюся трагедию и лицея, и родителей напавшей девочки. Нами подана апелляция в Московский областной суд, ожидаем назначение даты рассмотрения», — рассказала РАПСИ адвокат пострадавшей семьи.

По информации РАПСИ, напавшая девочка собиралась как ни в чем не бывало прийти на первосентябрьскую линейку. Благодаря совместным усилиям родителям класса и администрации учебного заведения удалось убедить ее семью в необходимости альтернативной формы обучения для их дочери.

Исключительно детской и образовательной средой проблема не ограничивается. Взрослые люди могут иметь тяжелые ментальные нарушения, но при этом годами не попадать в поле зрения психиатров. Кажется, что в последнее время проблема только сгущается: слишком много происходит опасных инцидентов, которые внешне воспринимаются именно как проявления некого психоза или другого патологического ментального состояния. 

Окинем взглядом минувший август-месяц: то мигрант в Красногорске бьет кулаком по лицу девушку, которая вышла на пробежку — за то, что была одета в спортивную форму, а не закрытую одежду по нормам шариата (он введен в ближайшем Подмосковье?!), то в Чертаново мужчина на площадке для воркаута внезапно нападает на незнакомого ребенка и начинает его душить — родители еле отбили мальчика. 

Ребенок, условную шизофрению которого никак не контролировали ни в раннем детстве, ни позднее в школе, вырастает и превращается во взрослого, который не может критически оценить свое поведение и внезапные порывы. 

Чтобы пересчитать все ужасающие истории скулшутинга в наших школах и университетах, не хватит пальцев двух рук. Во многих случаях нападавший уже считался совершеннолетним. 

Краткая хроника:

11 мая 2021 года, Казань. 19-летний Ильназ Галявиев устроил массовую расправу в гимназии №175 из оружия, которым владел совершенно официально. Гладкоствольное ружье Hatsan Escort было приобретено им в конце апреля, незадолго до расстрела ни в чем не повинных школьников и педагогов. Галявиев убил 9 человек. 

20 сентября 2021 года Тимур Бекмансуров, вооружившись гладкоствольным ружьём, пришёл на территорию университета в Перми и открыл стрельбу в направлении людей и автомобилей. В результате преступных действий злоумышленника 6 человек погибли, 37 лиц получили ранения различной степени тяжести. На момент преступления Бекмансурову исполнилось 18 лет. 

И Галявиев, и Бекмансуров по итогам проведения психолого-психиатрической экспертизы были признаны вменяемыми. Впрочем, признание вменяемости отнюдь не означает отсутствие ментальных нарушений. Психиатрия — тонкая наука, и не всегда близкие, на взгляд обывателя, понятия взаимосвязаны в правовой плоскости. Признание вменяемым не означает констатацию полного психического здоровья, а, например, наличие диагноза «шизофрения» не означает автоматически признания человека недееспособным. 

Вместе с тем, запрос на ментальный скрининг, создание безопасной среды и в этом контексте сейчас очень велик. Его озвучивают родители учеников в образовательных учреждениях, опасающиеся очередных случаев скулшутинга, медики в стационарах. Косвенно его озвучил даже президент России Владимир Путин после трагедии в Казани, потребовав обеспечить безопасную среду в российских учебных заведениях. 

В последние годы властями было сделано немало шагов, делающих медицинскую помощь для людей с ментальными нарушениями более доступной, кроме того, у врачей появилась возможность вмешиваться в состояние пациента с диагностированными нарушениями, если таковой представляет социальную опасность. 

«На сегодняшний день принято несколько порядков, которые регулируют оказание психиатрической помощи. В первую очередь, это порядок, который утвержден приказом Минздрава 668н «Об оказании психиатрической помощи» и другим приказом, который утверждает порядок диспансерного наблюдения. 

В рамках диспансерного наблюдения выделяются пять групп диспансерного наблюдения, и в зависимости от психического состояния пациента определяются частота и глубина его обследования. И вводится так называемая группа активного диспансерного наблюдения, она предусмотрена для больных с тяжёлыми психическими расстройствами, для больных, представляющих повышенную социальную опасность, и, самое главное, они берутся под диспансерное наблюдение независимо от их согласия. 

Дело в том, что по нашему главному федеральному закону, который регулирует оказание медицинской помощи (323 Федеральный закон), у нас все медицинские услуги оказываются с предварительного информированного добровольного согласия пациента. Вот закон о психиатрической помощи вводит норму, согласно которой психически больные, представляющие социальную опасность, могут быть взяты под диспансерное наблюдение без их согласия. Это та самая пятая группа активного диспансерного наблюдения», — поясняет в беседе с РАПСИ директор ННЦ наркологии – филиала ФГБУ «НМИЦ ПН им. В.П. Сербского» Минздрава России Татьяна Клименко.

Тем не менее, и представители медицинского экспертного сообщества, и медицинские юристы констатируют: правовая база для цивилизованной и безопасной для окружающих интеграции людей с ментальными нарушениями пока еще несовершенна. 

«Я вижу ребенка с явными ментальными нарушениями, который посещает обычное общеобразовательное учреждение. Я разговариваю с его родителями: даю контакты специалистов-психиатров, прошу пройти диагностику, заявляю о своей готовности помочь в организации домашнего обучения или подборе адаптированной школы. Более того, готова помочь и администрация школы. Что мы слышим в ответ от мамы ребенка? «Мы этого делать не будем, ребенок здоров». Что мы можем сделать в ответ? Ровным счетом ничего», — рассказала на условиях анонимности РАПСИ школьный психолог одной из московских школ. 

Наличие проблемы подтверждают представители экспертного сообщества.

По мнению директора ННЦ наркологии – филиала ФГБУ «НМИЦ ПН им. В.П. Сербского», проблема в целом лежит шире — необходимо менять социальные подходы заботы граждан о своем здоровье, и никакие изменения законодательства не станут панацеей. 

«У нас сложилась на сегодняшний день в стране такая ситуация: пока гражданин здоров, он считает, что его здоровье — это его личное дело и он не несет никакой ответственности перед обществом за сохранение своего здоровья. Но когда он начинает болеть, он вдруг вспоминает, что он – гражданин и у него есть права», — отметила в разговоре с РАПСИ Клименко. 

По мнению эксперта, на сегодняшний день, впрочем, не отработано механизмов, которые бы понудили больного человека или его родителей прийти к врачу. 

«Я думаю, что с этим часто сталкиваются онкологи. Ведь колоссальное количество денег выделяет государство на диспансеризацию населения. Но даже у тех 30-40 %, которые эту диспансеризацию проходят, если у них выявляют какое-то расстройство, срабатывает психология «не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра». А завтра наступает последняя стадия. 

В странах, в которых работает система страхования, подобное регулируется ценой страховки. И если больной не выполняет каких-то обязательных профилактических мероприятий, то цена его медицинской страховки увеличивается. Например, как известно, в Америке цена страховки курильщика больше, чем у некурильщика. У нас медицинская помощь оказывается бесплатно и регулирующих механизмов нет», — отмечает Клименко.

Как поясняет эксперт, для людей с выявленными психическими отклонениями, предусмотрен активный диспансерный надзор. Эта мера эффективна, помогает и состоянию пациента, и его близким. Проблема только в том, что для того, чтобы такое решение было реализовано, человек должен попасть в поле зрения психиатрии. 

«Я приведу пример. Скрининг на выявление наркопотребителей среди обучающихся в учебных заведениях, он работает у нас с 2013 года. Скрининг добровольный, и примерно 25 % самих обучающихся старше 15 лет, либо их родители, отказываются от участия. Но даже среди тех, кто не отказались, мы выявили наркопотребителей. 

Во-первых, это врачебная тайна — если ребенку больше 15 лет, нельзя сказать даже его родителям. 

Во-вторых: а что делать дальше? Ведь чтобы его дальше лечить, он должен к нам обратиться прийти к нам. И обращается очень небольшой процент. 

Если сейчас организовать скрининг на детей с психическими расстройствами: допустим, мы его организовали и таких детей выявили. И что? Мы не можем его заставить обратиться за помощью и последовательно проходить лечение. Иногда задают вопрос, почему школа не принимала никаких мер? Школа видела, но что она могла сделать?», — рассказывает Директор ННЦ наркологии – филиала ФГБУ «НМИЦ ПН им. В.П. Сербского» Минздрава России Клименко. 

Здесь кроется основная проблема: взрослые пациенты зачастую не могут в силу болезни критически оценить свое состояние и самостоятельно решиться на обращение к врачу, а детей от психиатрии зачастую… «прячут» родители. Пробелы в законодательстве здесь наслаиваются на психологическую проблематику: многие родители долго не могут принять очевидное, а государство фактически лишено возможности помочь, пока все стадии «принятия» не пройдут. По мнению Клименко, зачастую может иметь место вытеснение проблемы родителями. 

Тезис поддерживает и известный психиатр, нарколог Василий Шуров.  

«Что касается детской психиатрии, ситуация действительно тяжелая. Родители, как правило, пытаются до поры до времени все скрыть, надеясь, что само рассосется: не дай Бог, это скажется на будущем деточки, все пугают постановкой на учет, закрытием возможностей где-то работать, иметь права. Я всегда таким родителям говорю: «Вы хотите, чтобы ваш невменяемый ребенок водил машину или получил разрешение на пистолет?» 

Нужно вносить изменения в законодательство, возможно, выявлять таких детей в садиках, чтобы работали психологи, компетентные и умеющие своевременно направить к психиатру. В школах более опытные специалисты, не занимающие отписками, а реально мониторящие состояние детей. Было бы здорово (чтобы у них появилось больше возможностей для оказания помощи – прим. ред.), но это все мечты», — отмечает Шуров. 

По мнению экспертов, зачастую обращению за медицинской помощью мешают некие мифы о неэтичной психиатрии, которые, впрочем, не имеют ничего общего с реальностью. 

«Карательных практик у нас давно нет, карательная психиатрия относилась к диссидентам. Сейчас не осталось таких методов, поэтому есть очень жесткие показания к принудительному лечению по 29 статье. Никакого умысла у психиатра заниматься карательной медициной нет, также как и заказа на это, поэтому это все фантазии. 

Кроме того, на врача могут пожаловаться за все, что угодно: это влечет за собой проверки, визиты в прокуратуру, поэтому этим давно никто не занимается, все это «страшилки». Как правило, бояться надо недофинансирования, отсутствия препаратов. Карательной психиатрии бояться не надо, потому что ее просто нет», — резюмирует Василий Шуров. 

Подтверждает эту точку зрения и мнение юриста, занимающегося проблематикой в области оказания психиатрической медицинской помощи.

«Полагать, что психиатры только и мечтают «упрятать кого-то в психушку» — это большое заблуждение. Большинство моих знакомых психиатров, наоборот, при малейшей возможности стараются избежать принудительного лечения пациентов», — говорит в комментарии РАПСИ к.ю.н Василий Орленко.

Эксперты РАПСИ выделяют несколько новелл, необходимых сегодня в сфере оказания психиатрической медицинской помощи. 

По мнению адвоката пострадавшей в Химках семьи Виктории Дергуновой, необходимы законодательные изменения, которые обяжут родителей предоставлять в школу информацию о здоровье детей, в том числе и психическом. 

«Например, если у ребенка сахарный диабет или стенозы на фоне ложного крупа и школа об этом не знает, то в критический момент просто не будет оказана адекватная медицинская помощь. На мой взгляд, родителей необходимо обязать строго предоставлять школе всю значимую информацию о состоянии здоровья ребенка, это, в первую очередь, в их же интересах и в интересах самого несовершеннолетнего, и если они этого не сделают, то это говорит о ненадлежащем исполнении родительских обязанностей со всеми вытекающими последствиями, если с этим ребенком что-то случится или он что-то сотворит», — отметила эксперт.

По мнению сооснователя и управляющего партнера юридической компании «Б & О Барристерс» Василия Орленко, необходима новая редакция Закона «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». 

«Действующая редакция закона была принята в 1992 году, более 30 лет назад! Естественно, что многое в нем устарело, в том числе даже терминологически. Более того, сам закон был написан в такое время, когда в стране происходили большие перемены, а политическая жизнь бурлила. Поэтому многие его положения — это лозунги и декларации. Они правильные, красивые, но не подкрепленные реальными правовыми механизмами, которые бы гарантировали их исполнение. 

Учитывая то, что отечественное законодательство (в том числе и медицинское) последние 30 лет непрерывно развивалось, разумным будет не пытаться «латать Тришкин кафтан», пытаясь вносить в закон изменения и согласовать старые нормы с новыми реалиями, а разработать и принять новую редакцию закона. Безусловно, текст такого законопроекта не может и не должен готовиться кулуарно. К его разработке должны быть привлечены и представители Минздрава, и юристы, и практикующие врачи-психиатры, и правозащитники, и представители пациентских сообществ», — считает эксперт. 

По мнению Орленко, также необходимо четко отделить «большую психиатрию» от «психотерапии». 

«В Законе РФ «О психиатрической помощи» от 1992 г. психотерапия вообще не упоминается. А между тем именно психотерапевты могли бы взять на себя работу с нетяжелыми заболеваниями: депрессивными эпизодами легкой и средней тяжести, обсессивно-компульсивным расстройством, фобиями и т.д. А в сфере ответственности психиатра осталась бы «большая психиатрия»: шизофрения, биполярное расстройство и т.п. С одной стороны это разгрузило бы врачей-психиатров, а с другой — помогло бы потенциальным пациентам. 

Как я уже упоминал, посещение психиатра в нашем обществе стигматизированно, а вот к посещению психотерапевта отношение намного более спокойное. Кроме того, это полностью отвечало бы передовому зарубежному опыту, где закон разрешает психотерапевтам лечение пациентов со многими психиатрическими патологиями», — рассуждает эксперт. 

Специалисты обращают внимание, что отечественная нормативно-правовая база по регулированию психотерапевтической деятельности очень скудна, даже более скудная, чем по психиатрии. 

«Отсутствует даже точное законодательное определение, какие заболевания психотерапевт может лечить, а какие — нет. В результате врачи-психотерапевты просто опасаются брать пациентов, которых вполне могли бы вести, — вдруг их обвинят в превышении полномочий и выходе за рамки своей специальности. И все основания для опасений есть. 

На уровне федеральных законов вообще получается, что врача-психотерапевта «не существует» и лечить психиатрических пациентов он не может. Хорошо, что есть подзаконные акты, немного корректирующие это и признающие «существование» врача-психотерапевта. Но ситуация, когда руководствоваться нужно не федеральным законом, а подзаконными актами, ненормальна и противоречит самым фундаментальным основам теории права. Надеюсь, что меры к усовершенствованию системы психиатрической помощи всё же будут приняты», — подытоживает Орленко.

По мнению эксперта «Б & О Барристерс», отдельного внимания заслуживает детская психиатрия. 

«Лично я считаю необходимым разработку и принятие отдельного Порядка медицинской помощи при психических расстройствах и расстройствах поведения у несовершеннолетних», — думает эксперт.

Как поясняет Орленко, сейчас действует единый Порядок оказания медицинской помощи при психических расстройствах. Его применяют и в отношении взрослых, и в отношении детей. Но в его тексте нет никаких норм, устанавливающих специфику психиатрической помощи детям. Единственное упоминание о несовершеннолетних — это норма о том, что взрослые и дети в психиатрических стационарах должны содержаться раздельно. И это всё. 

«Следует подумать о выделении детской психиатрии в отдельную медицинскую специальность. Это уже задание для совместной работы Минздрава и Миннауки. Например, «детская хирургия» выделена в отдельную специальность, «детская урология» тоже. А вот «детская психиатрия» — нет. И это несмотря на то, что детская психика имеет свои особенности, а клиническая картина психиатрических заболеваний в детском возрасте значительно отличается от типичного варианта, присущего взрослым. 

В результате прием психиатра во время очередного профосмотра несовершеннолетних превращается в формальность — врач проверяет наличие симптомов, характерных для взрослого возраста и может пропустить атипичную форму расстройства, характерную именно для детей. Врач поступает правильно, согласно алгоритмам диагностики, вот только большинство из них рассчитано на взрослых. А потом мы удивляемся как так получилось, что многие из «школьных стрелков» прошли осмотр у психиатра…

Кроме того, необходимо усиление взаимодействия между врачами и органами опеки, особенно если родители отказываются подписать согласие на лечение. Считаю возможным введение законодательного механизма обязательного информирования органа опеки в случае, когда родители подписывают отказ от лечения психиатрического заболевания у их ребенка. 

Вместе с тем, важно соблюдать меру. Такое информирование должно быть возможно лишь при серьезных заболеваниях — например, шизофрении, тяжелом эпизоде депрессии с суицидальным риском и т.д. А вот в случае лёгкой депрессии, неврастении, кусании ногтей (да-да, вы удивитесь, но кусание ногтей и ковыряние в носу, согласно МКБ, входит в группу психических расстройств) — нет никакой нужды извещать опеку, даже если родители и отказываются от помощи психиатра. 

Подытожу — должен быть сформирован четкий и исчерпывающий перечень психиатрических патологий, в случае которых отказ родителей от лечения будет поводом для передачи информации об этом в органы опеки», — резюмирует сооснователь и управляющий партнер юридической компании «Б & О Барристерс» Орленко.

Татьяна Клименко, в свою очередь, обращает внимание на удачные практики мотивации обращения к врачу через корпоративные и трудовые механизмы. Возможно, стоит и дальше двигаться в этом направлении. 

«Последние лет десять эти корпоративные программы развивались, и Минздрав уделял этому большое внимание. Это очень эффективный механизм, именно корпоративные программы на предприятиях, потому что здесь правовые механизмы как раз есть — пока не будет пройден скрининг, человека имеют полное право не допускать до работы, особенно если она связана с ответственной деятельностью», — считает Клименко. 

Специалисты в один голос утверждают: как и в любой сфере, проблемы психиатрической помощи лежат не только в области законодательства, но и в практике применения уже существующих норм. Кроме того, не все законодательные новеллы в таком сложном вопросе могут быть нормально адаптированы в реальной практике — общество просто к ним не готово. Главное — нет никаких гарантий, что такие меры позволят предотвратить очередной случай скулшутинга. 

«Что касается скулшутинга, это все делают вменяемые люди, целенаправленно. Как правило, это жертвы буллинга, одиночки, прекрасно скрывающиеся, долго готовятся, поэтому выявить их практически невозможно, как и террористов. Не надо испытывать никаких иллюзий по этому поводу, превентивно это распознать нельзя», — считает Василий Шуров. 

Татьяна Клименко обращает внимание на то, что законодательные меры должны быть крайне взвешенными: общество сегодня готово принять не все. И если меры понуждения к обследованию для лиц, уже совершивших определенные асоциальные деяния, в глазах россиян будут полностью оправданы, то прямого вмешательства в институт семьи люди не примут. 

«Могу сказать, что у нас предусмотрена система понуждения к медицинскому наблюдению, но она все-таки ориентирована на нарушителей закона уголовного и административного кодекса и лиц с диагностированными психическими расстройствами. 

Пока человек нарушителем не является, применить к нему ничего не возможно. Есть родители, которые находятся под риском лишения родительских прав, они страдают алкоголизмом или наркоманией, и сейчас уже есть пилотные проекты, когда создается комиссия по делам несовершеннолетних, их направляют в реабилитационные программы, и удается довольно большой процент детей оставить в семье. Это пока на законодательном уровне не решено, но активно обсуждается. И эффективность этой меры уже доказана. 

Но опять, обратите внимание, это родители, которые находятся под риском лишения родительских прав. Проблема в том, что у нас очень закрытая семья. Огромное количество социальных проблем капсулируется внутри внешне благополучных семей, и об этом не знают ни социальные службы, ни медицинские. И общество совершенно не готово к резким мерам, направленным на такое вмешательство. Во всяком случае, этому должна предшествовать масштабная информационная работа», — считает Клименко. 

Резкие меры, кроме того, могут в отдельных случаях привести к некой дисбалансированности, если строгому регулированию будут подвергаться даже пациенты с совершенно неопасными особенностями психики: невротическими состояниями переходных возрастных периодов, различными видами обсессивно-компульсивных расстройств и подобными. 

По мнению эксперта, это одна из сфер жизни, которую невозможно полностью регламентировать нормами и их жестким контролем. 

«Эта тема как нельзя лучше демонстрирует, насколько нашему обществу нужно единство. Мы должны осознать, что мы все — в одной лодке, и от того, какое внимание мы уделяем своему здоровью, зависит безопасность всего общества», — резюмирует Татьяна Клименко.