В печати поднят вопрос, надо ли освобождать осуждённых за дезертирство, но попавших под амнистию от имущественного взыскания? Если следовать букве закона, то конфиксация к таким фигурантам все же должна применяться, но аналитики полагают, что изъятие необходимого для жизни и работы инвентаря «не может оцениваться как акт прощения за прегрешение». В связи с чем предлагается освободить таких обвиняемых от конфискации, чтобы «крестьянство могло оценить великодушие, проявленное в отношении его Советской властью».

РАПСИ продолжает* знакомить читателей с правовыми новостями столетней давности, на дворе 15 февраля 1922 года.

Вопросы амнистии

Освобождает ли амнистия 7 ноября 1921 года от имущественного взыскания за дезертирство, если взыскание это не было произведено фактически до обнародования акта об амнистии?

Строго юридически и формально вопрос этот должен разрешаться отрицательно, так как пункт 5 лит. «г» постановления об амнистии говорит, что амнистия не распространяется на имущественные взыскания. Так это и разрешается органами юстиции и другими органами власти. Но, если рассматривать сейчас вопрос с практической точки зрения, то можно прийти к иному заключению.

Для малосознательной части крестьянства, которая, главным образом, давала кадры дезертиров, лишение свободы не представляется уже таким страшным наказанием в сравнении с лишением коровы, лошади, телеги, сбруи, телят и т. д., т.-е. того инвентаря, который дает возможность поддерживать хозяйство. Поэтому освобождение дезертира из места заключения и возвращение к хозяйству, из которого потом изымается самое существенное из крестьянского инвентаря, не может в его представлении оцениваться как акт прощения за его прегрешение перед рабоче-крестьянским государством. А между тем, крайне важно, чтобы крестьянство могло оценить великодушие, проявленное в отношении его Советской властью.

С другой стороны, нельзя не признать, что серьезность наказания в виде конфискации имущества уже после прощения самого преступника вряд ли отвечает условиям момента. Конфискация инвентаря у крестьянства отчасти противоречит нашей земельной политике, направленной к предоставлению крестьянству всяческой возможности к расширению посевной площади, и вообще улучшению своего хозяйства. С этой точки зрения конфискация крестьянского инвентаря уже после акта амнистии не должна бы иметь места. То же надо сказать и в отношении укрывателей дезертиров, которыми обычно являются их родные, и которые наказываются одной лишь конфискацией имущества. Естественно, что раз конфискация почему-либо не была произведена до освобождения самого дезертира, то по вышеуказанным соображениям после этого ее также не следовало бы применять, сам преступник прощен (к тому же может случиться, что за отсутствием отдельного имущества конфискация к нему оказалась и неприменимой), а укрыватель преступника все же и после этого несет наказание, не подходя под амнистию, и, значит, караясь строже, чем сам преступник.

Мы полагали бы поэтому, что издание соответствующего разъяснения или постановления было бы сейчас вполне своевременно.

Основание к такому взгляду можно найти и в том, что амнистия 7 ноября 1920 г. как раз смягчала наложенные за дезертирство и пособничество к нему  наказания, как личные, так и имущественные, вплоть до полного освобождения от них, и слагали имущественные взыскания за укрывательство дезертиров, наложенные на сельские общества, на основе круговой поруки, если постановления с таковых не приведены в исполнение до 7 ноября 1920 года.

А. Приградов-Кудрин.

(Известия В. Ц. И. К.)

Подготовил Евгений Новиков

*Стилистика, орфография и пунктуация публикаций сохранены