В преддверии X Всероссийского съезда судей РАПСИ побеседовало с кандидатом юридических наук, доцентом департамента систем судопроизводства и уголовного права факультета права НИУ ВШЭ Тимуром Соколовым об актуальных направлениях развития судебной системы страны.

РАПСИ продолжает серию интервью, посвященных проведению X Всероссийского съезда судей. Агентство вместе с экспертами – представителями судейского корпуса и научной среды, обращенной к проблематике правосудия – анализирует основные задачи, стоящие перед российской судебной системой.

Сегодня слово Тимуру Соколову, который в ходе беседы с РАПСИ проанализировал пути достижения ведущих целей российской Фемиды: гуманизации правосудия, развитию административного судопроизводства, снижению нагрузки на суды и развитию института мировой юстиции.

Развитие административной юстиции: «Важно сформулировать критерии эффективного судебного контроля за нормативными актами»

- Много говорится о необходимости развития административной юстиции. По инициативе ВС России приняты три федеральных закона о модернизации административного судопроизводства, в том числе о возможности оспаривания актов, содержащих разъяснения законодательства и обладающих нормативными свойствами. Сейчас высшей инстанцией готовятся предложения об упрощении процедуры компенсации морального вреда, разрабатывается проекта федерального закона, предусматривающего возможность рассмотрения административных дел в апелляционной, кассационной и надзорной инстанциях по электронным материалам, сформированным и заверенным тем судом, в котором находятся материалы дела на бумажном носителе. Также подготовлен законопроект об установлении внесудебной процедуры взыскания налоговой задолженности с физических лиц. 

На ваш взгляд, насколько эти меры будут способствовать совершенствованию административного судопроизводства в целом и решению двух основных задач в частности: созданию равных условий для граждан и государства в судебном споре и снижению уровня бюрократической нагрузки на инстанции? Какие еще меры, на ваш взгляд, следует продумать для совершенствования административного судопроизводства?

- Ключевая реформа в области административного судопроизводства, на мой взгляд, состоялась в 2015 году, когда был принят Кодекс административного судопроизводства, который существенным образом изменил наше представление о так называемом судебном контроле в сфере административной юстиции. В административной юстиции был определенный стереотип: у нас есть слабый гражданин, слабый индивидуальный предприниматель, слабое юридическое лицо, которое судится сильным государством. Кодекс административного судопроизводства эту проблему решил: теперь по этим категориям дел суд может самостоятельно, инициативно собирать доказательства, компенсируя тем самым слабые, как раньше считалось, позиции человека в его отношениях с властью.

Все мы знаем о предложении Верховного Суда разрешить одновременно подавать наряду с административным исковым заявлением иск о возмещении вреда. То есть, вместе с нормоконтрольным сможет подаваться деликтный иск. Идея сама по себе не нова, и, мне кажется, следует это предложение поддержать. Я у этой инициативы вижу несколько оснований: как повышение правовой защищенности граждан и организаций, так и оптимизация судебной нагрузки (действительно, зачем делить на два дела одну ситуацию, создавая два дела, в которых исследуются одни и те же обстоятельства). Это решение может стать еще одной из мер по оптимизации судебной нагрузки — разработкой таких мер Верховный суд занимается достаточно давно. Достаточно вспомнить законопроект Верховного Суда от 3 октября 2017 года, который стал Федеральным законом от 28 ноября 2018 года №451-ФЗ. Этот закон, с одной стороны, существенно унифицировал три процессуальных кодекса, с другой стороны, позволил оптимизировать процедуры доступа к судебной системе.

Если говорить про развитие административной юстиции в целом, то мне кажется необходимым обратить внимание на подходы судов к оценке законности проверяемых нормативных и ненормативных актов. Эффективный, глубокий судебный контроль за такими актами, по моему мнению, мог бы лечь в основу реформы административной юстиции. Разумеется, Верховный суд и нижестоящие суды такой контроль осуществляют и сейчас – мы можем найти массу интересных решений, когда суд давал глубокий анализ проверяемого акта, я об этом могу судить не понаслышке. У нас в департаменте готовилась кандидатская диссертация, посвященная судебном нормоконтролю в административном судопроизводстве, где приводились примеры как формального, номинального судебного нормоконтроля, так и кейсы, где суд действительно дал глубокую оценку.

Кроме того, важно подумать, как сформулировать критерии судебного контроля за нормативными актами, чтобы суд эффективно отсекал так называемые «мёртвые» нормы и те нормы, которые оформлены как разумные и правильные, а в правоприменении превращаются в свою полную противоположность. Возможно, это необходимо сделать на уровне разъяснения Пленума. Сам Кодекс административного судопроизводства ориентирует нас на такой глубокий подход к судебному контролю: вспомним, сколько в КАСе критериев контроля за административными актами. Если такие разъяснения будут сформулированы и будут применяться, то, по моему мнению, и эффективность, и социальная удовлетворенность административным судопроизводством существенно увеличится.

Снижение нагрузки на суды: развитие цифровых сервисов сможет высвободить до одной трети рабочего времени судьи

- Одна из насущных проблем современного правосудия – высокая нагрузка на суды. Судебная власть прорабатывает различные меры, в том числе связанные со снижением объемов бюрократической работы инстанций.

- Действительно, научное обеспечение процесса оптимизации судебной нагрузки идет, причем давно: эта проблематика обсуждается на площадках различных научных конференций, по этой теме выполняются объёмные научно-исследовательские работы по нормированию судебной нагрузки.

Для России, равно как и для большинства стран Западной Европы, проблему высокой нагрузки на судебную систему необходимо решать. Мы наблюдаем, что отдельные инициативы по оптимизации судебной нагрузки неизбежно влекут серьезные возражения со стороны процессуалистов, так как в них могут искажаться процессуальные принципы правосудия. У юристов неизбежно возникает вопрос, насколько такие инициативы являются конституционными. Я считаю, что подобные предложения в любом случае нужно предметно анализировать, ведь в них всегда можно найти рациональное зерно. Они вносятся для всеобщего доступа всех граждан к правосудию, однако на законодателе лежит обязанность разработки эффективных процессуальных регламентов, не противоречащих позиции Конституционного суда о недопустимости оптимизации действия органов госвласти в ущерб правам и свободам человека. Поэтому этим вопросом нужно плотно заниматься и в каждом конкретном случае, применительно к каждой инициативе искать баланс конституционный ценностей.

- В судейском сообществе в разное время звучали предложения о повышении государственной пошлины для обращения в суд – при этом высшая судебная инстанция не спешит выдвигать подобных законодательных инициатив...

- Действительно, размеры пошлин устанавливались в 2008–2009 годах, и с тех пор прошло много времени: изменились инфляция и покупательная способность денег, вследствие чего судиться стало дешевле. Стоит отметить оценку российского правосудия со стороны Европейской комиссии по эффективности правосудия. Например, нашу судебную систему признавали самой дешевой с точки зрения расходов сторон на процесс: доклады Европейской комиссии по эффективности правосудия тому подтверждение. Предложение об увеличении порога госпошлины содержалось в одном из законопроектов 2017 года, но Председатель Верховного Суда Вячеслав Лебедев, как мне помнится, на заседании Пленума снял этот вопрос с рассмотрения, самолично вычеркнув этот пункт из списка положений. Мне это кажется логичным, потому что, на мой взгляд, инициатором таких предложений должна быть не судебная система, а, например, парламент или Минфин.

Я бы задумался об альтернативных способах исчисления государственной пошлины, так как 4% (официальный курс инфляции) к госпошлине — это далеко не эффективное решение проблемы. Считается, что у госпошлины две функции: быть барьером необоснованным искам и служить частичной компенсацией расходов государства на рассмотрение дела. Первая функция у нас, думаю, мало эффективна, и это связано не с самой государственной пошлиной, а с ситуациями предъявления необоснованных исков, на которые, подчас, истцы кладут массу сил и в силу различных движущих их причин (как правило, жажда личной мести или изматывание судом противника и его ресурсов) не считаются с затрачиваемыми средствами. Вторая функция же могла бы быть переосмыслена: от процентного отношения к цене иска перейти к фиксированным размерам в зависимости от сложности дела. Все дела можно попробовать разделить на три условные категории: простые, обычные и сложные. Например, есть основная масса дел, которая требует примерно одного объема трудозатрат: два-три судебных заседания, в которых может иметь место допрос двух-трех свидетелей и исследование письменных доказательств. Я сейчас говорю про гражданские, административные дела, где участвуют граждане, и, в меньшей степени, про арбитражные дела. Есть дела проще, например такие, где больше письменных доказательств.

И остаются дела действительно сложные либо в силу применимого права, либо в силу сложности доказательственной базы. Так вот, на эти три категории дел можно установить фиксированные ставки государственной пошлины независимо от цены иска. Например, упрощенное дело могло бы «стоить» 2–3 тысячи рублей, основное — 7-8 тысяч, а сложное — 30-35 и более тысяч. Наверное, не каждому физическому будет под силу заплатить 30 тысяч за сложное дело, когда у нас МРОТ составляет около 15 тысяч, поэтому нужно рассматривать проблему, учитывая, сколько люди заплатить смогут. Споры с участием физических лиц в любом случае рискуют остаться в области с низкими пошлинами. Для бизнеса же, в особенности, среднего и тем более крупного, заплатить условные 30 тысяч, думаю, не является непреодолимой проблемой. С исками предпринимателей, где их цена составляет десятки или сотни миллионов, может быть сохранен прежний подход, основанный на процентном отношении к цене иска, как это есть и сегодня. Если бы мы избрали такой подход, то фактически пошлины бы где-то повысились, где-то понизились — например в тех же предпринимательских спорах — но мы бы смогли обеспечить предсказуемость стоимости судебного процесса для участников, обеспечить доступ к нему. Но это далеко не единственная мера, которая позволит снизить судебную нагрузку.

- Какие еще меры, на Ваш взгляд, следовало бы предусмотреть?

- По моему мнению, более активно в публичном пространстве должен обсуждаться поиск оптимизационных ресурсов внутри уже существующих процессуальных форм. В качестве примера я мог бы привести групповое производство. Россия долгое время не знала группового производства вообще, потому что мы выросли в немецкой правовой традиции, согласно которой каждый вправе защищать в суде только свои права. Поэтому у нас было мало процессуальных истцов и практически не было группового производства, возможностей которого институт соучастия не подразумевает.

По инициативе ФАС России групповое производство было введено в 2019 году, однако была избрана модель со множественностью лиц на стороне истца, в то время как множественности ответчиков нет. Допущение группового производства со множественностью ответчиков могло бы стать эффективным средством оптимизации нагрузки. В районных судах мы можем увидеть сотню исков одного банка по взысканию кредитов, выданных даже в рамках одного банковского продукта, массу исков одного районного прокурора о выселении 30–40 лиц из одной так называемой «резиновой» квартиры. Стоит заметить, что в этих делах есть однородные фактические обстоятельства и юридическая, правовая основа для их разрешения. Если мы ставим задачей оптимизировать судебную нагрузку, то почему бы не объединять такие дела в одно производство? Это будет приводить к более быстрому получению решения в рамках одного дела, нежели в рамках десятков однотипных дел, по каждому из которых нужно подготовить и решение, и протокол судебного заседания, и массу писем с уведомлением о принятом решении, так и по иным вопросам.

Сегодня наш ГПК позволяет объединять в одно дело дела между одними и теми же лицами. В моем примере «резиновых» квартир - лица разные, но природа их отношений сопоставима. Тем не менее объединение дел в одно в любом случае должно совершаться постановлением судьи.

Еще одно предложение - более последовательное развитие цифровых технологий. Цифровизация может повлечь сокращение нагрузки и ускорение многих внутренних процессов внутри судебной системы. Разумное, продуманное применение цифровых технологий позволяют облегчать доступ к правосудию: экономия времени и дорожных расходов за счет онлайн-заседаний, электронный документооборот, повестки, которые направляются по электронной почте или через государственные сервисы. Все это призвано сокращать время рассмотрения дела. Когда цифровые технологии с помощью искусственного интеллекта позволят анализировать массивы судебных решений, мы сможем уже работать с большими данными. В Высшей школе экономики уже реализуется проект, в котором юристами и специалистами по компьютерным наукам разрабатывается алгоритм применения технологии искусственного интеллекта с целью распределения потока поступающих в суд дел и заявлений по соответствующим категориям (сейчас алгоритм обучается на основе деперсонифицированных судебных решений). Также в будущем искусственный интеллект может позволить судье упростить подготовку текста судебного решения - например, если доказательства и их содержание будут выдаваться автоматически - если в электронный протокол заседания будет переноситься расшифровка аудио- и видеоверсий процесса. Тогда у судьи будет гораздо больше времени на анализ правовой стороны дела и доказательств, на принятие решения в целом.

При этом переводить все право в машинную форму вряд ли имеет смысл, так как право развивается по законам живого организма: каждое заседание Государственной Думы дает нам новые нормы права. Нам придется многое переводить в механический язык вручную, но не все будет получать судебную перспективу. В то же время на уровне подбора релевантных нормативных актов, на основе релевантной судебной практики, машинный интеллект помочь судье может. Мне кажется, что такие вещи будут для судьи гораздо полезнее, чем чистый лист с заголовком «решение» или «приговор» и словами «Именем Российской Федерации».

В результате активной цифровизации, по нашим подсчетам, около одной трети свободного времени судьи мы сможем перераспределить на что-то другое: на проведение заседаний, на принятие решений, на повышение своей квалификации, нежели на бумажную работу. Поэтому такая тенденция мне кажется вполне перспективной: в конце концов, было бы странно строить цифровую экономику, а правосудие оставлять бумажным.

Здесь также важно видеть еще одно обстоятельство: не должно быть жесткой связки между судебной нагрузкой и организационно-штатными характеристиками судов. Я помню, как в 2011 году на одном из заседаний Совета судей России обсуждался вопрос об утверждении нормативов нагрузки на судей и работников аппаратов судов. Эту инициативу, с одной стороны, выдвигали Судебный департамент и Верховный суд, в то же время уже были готовы нормативы нагрузки для арбитражных судов, в которых целевым показателем значилось рассмотрение 16,5 дел в месяц. Эти цифры тогда у многих вызвали недоумение – ведь в некоторых арбитражных судах судьи рассматривали по 40 дел в день! Задумка авторов идеи была в том, чтобы считать штатную численность в зависимости от нагрузки, однако рассчитанные по такой формуле нормы могут иметь эффект как спасающего воздушного шара, так и спиливаемого своими руками сука, на котором сидишь: когда дел много, количество ставок увеличивается, а когда число дел вдруг резко снижается (а причин тому может быть множество – та же ликвидация организации, выступавшей истцом или ответчиком в большом количестве дел), количество ставок придётся сокращать, а то и вовсе закрывать суд (мы такое уже видели и видим сейчас, когда много районных судов было объединено).

Здесь надо занять разумную позицию, согласно которой мы будем понимать, что нагрузка будет расти, что мы должны обеспечить эффективность судебной защиты, доступ граждан к правосудию. Однако если количество дел будет падать, то последствий в виде сокращения штатов, ставок судей и работников аппаратов быть не должно. Нет гарантии, что в районе в один день вдруг не увеличится судебная нагрузка из-за роста страховых исков, например - вследствие открытия местного филиала страховой организации.

- Насколько значимы перспективы медиации? Поможет ли активное досудебное урегулирование снизить нагрузку на суды?

- Многие дела действительно можно разрешить примирением. Институты медиации существуют еще с архаичного периода государственности, когда во время переговоров самостоятельно или с помощью посредника конфликтующие люди, например, воздерживались от войны или кровной мести, выходя на другие рациональные позиции. Нужно перестать относиться к медиации как к чему-то факультативному, привнесенному из-за рубежа и далекому от нас. Необходима государственная поддержка медиации, которая бы состояла, прежде всего, в создании инфраструктуры для обучения медиаторов и формирования их массовой популяции. Поэтому в отношении медиации должна быть продумана система мер государственной поддержки. Затем нужно создать механизмы по повышению привлекательности профессии медиатора. Это могут быть бонусы от государства, например, возврат той же государственной пошлины: представьте, удалось разрешить дело путем медиации до начала процесса, и государственную пошлину вернули сторонам - для них это может быть неплохим стимулом не упорствовать в своём поведении в процессе.

Возможно предусмотреть в числе процессуальных издержек выплаты медиаторам из федерального бюджета, которые бы по своему размеру коррелировали с затратами государства на рассмотрение и разрешение дела и принудительное исполнение решения по нему: государству должно быть дешевле оплатить труд медиатора, нежели тратить огромные деньги на разрешение дела и исполнение судебного акта. Думаю, это достаточно большие затраты. Нам нужно переводить медиацию из дела, которое существует как инициатива частных лиц и организаций, в разряд дела государственной важности. Это может потребовать в том числе изменения условий входа в профессию. Может быть, здесь должна быть процедура, эквивалентная приему в адвокатуру. Возможно, стоит создать органы медиаторского сообщества либо лицензирования медиаторской деятельности. Наша задача не взять процедуру под жесткий государственный контроль, а сделать ее удобной и комфортной, чтобы люди пошли в профессию.

Гуманизация судопроизводства: «Гарантии судейской независимости – непреложное условие гуманизации правосудия»

- Гуманизация уголовного производства – одна из основных задач судебной системы. В качестве мер предлагается развитие института судебного штрафа, Верховным судом внесен законопроект об уголовном проступке. Высшая инстанция на протяжении всего года также призывала суды проявлять большую требовательность при рассмотрении ходатайств следствия о заключении под стражу. По какой логике, на Ваш взгляд, должно развиваться правоприменение этих инициатив после их законодательного закрепления?

- На мой взгляд, Верховный суд в этом вопросе занимает разумную и взвешенную позицию: он видит проблему в правовом и социальном разрезе и предлагает варианты её решения без слома прежних правовых конструкций, которые, кстати, не так просто входили в закон и в практику. При этом следует отметить, что необходимость гуманизации, в том числе на стадии досудебного разбирательства, сегодня осознают и в МВД, и в Генпрокуратуре.

Что касается избрания меры пресечения – актуальным представляется вернуться к рассмотрению вопроса об учреждении должности следственного судьи. Действительно, полномочия одного судьи на досудебном производстве можно сосредоточить в руках представителя Фемиды, который данное дело рассматривает единолично, но исключительно на досудебной стадии – принимает решение по мере пресечения, законности действий следствия, контролирует соблюдение процессуальных сроков. Также следственный судья может оценивать обоснованность обвинения перед направлением в суд первой инстанции. Если мы в полномочиях одного судьи соединим процедуры по рассмотрению этих вопросов, это уже будет существенная оптимизация судебной нагрузки. Будут здесь и рационализация, и гуманизация процесса: следственный судья, постоянно работающий с делом, на досудебной стадии будет знать существо данного дела с первых его этапов, поэтому его решение относительно меры пресечения, судебного разрешения следственных действий будут обоснованы и находиться в общей логике дела. Это позволит избежать ситуации, когда следователи или адвокаты, заявляя различные ходатайства или жалобы, вынуждены в судебных заседаниях рассказывать разным судьям одни и те же обстоятельства одного и того же расследуемого уголовного дела. Разумеется, что следственный судья не должен иметь правовой возможности рассматривать дело по существу, когда оно поступит в суд первой инстанции.

При этом самое важное – чтобы служитель Фемиды был действительно свободен в оценке законности тех или иных действий следствия, ходатайств заключения под стражу. Гуманизм невозможен без обеспечения судейской независимости.

- Тема гуманизации в сознании граждан неразрывно связана со статистикой оправдательных приговоров…

- Любимейший сюжет наших журналистов – говорить, что при Сталине оправдательных приговоров было гораздо больше. Тезис и справедлив, и несправедлив одновременно. Он справедлив в статистическом плане: в советское время было где-то 3–5% оправдательных приговоров. Сама политическая обстановка того времени позволяла называть такие случаи привычным понятием «перегибы на местах» – эти «перегибы» статистика и давала. В современное состояние мы начали идти, начиная с 70-х годов, когда начали практиковать прекращение уголовного дела на досудебном производстве. Один из генеральных прокуроров тогда озвучил тезис: «Зачем тащить в суд невиновного человека: если вы видите доказательства невиновности, либо доказательств виновности нет, прекращайте дело сами». И в результате разумная, гуманистическая идея сыграла с судебной системой злую шутку.

Сегодня ситуация такова, что в суд поступают дела расследованные, с аргументированной позицией обвинения и подчас иного решения как обвинительный приговор постановить не может. В то же время, по экспертным оценкам, уровень следствия не всегда высок и это состоит в неустановлении вовсе или поверхностном установлении фактических обстоятельств, которые имеют существенное значение для дела. В итоге замкнутый круг: следствие критикуют за низкое качество расследования, а суды постановляют обвинительные приговоры, показывая, что следствие всё-таки справляется со своими задачами. В этом контексте как раз судейскому сообществу необходимо предложить реформу процесса, чтобы из этого замкнутого круга уйти. Как мне думается, любые дела, возбужденные следователем или дознавателем, может прекращать только суд. Первые шаги к этому уже, на мой взгляд, сделаны: сегодня благодаря ряду решений Конституционного суда РФ судебный контроль за решениями следствия и дознания на досудебном производстве стал более распространенным по предметам и более глубоким по пределам проверки (взять то же возобновление уголовного дела, прекращенного по реабилитирующему основанию, по истечении года со дня прекращения только по судебному решению).

Шаг к моему предложению будет состоять в замене последующего судебного контроля предварительным: нужно чтобы следователь или дознаватель обращались в суд с ходатайством о прекращении, а суд проверял законность и обоснованность прекращения дела. Это могу бы делать тот же следственный судья, поскольку такое дело, по общему правилу, не пойдёт на рассмотрение в ординарную первую инстанцию. В таком случае реальная доля участия судебной системы в процессах защиты граждан от необоснованного уголовного преследования будет более очевидна для людей, и мы увидим реальную картину дел, в том числе в части обоснованности возбуждения уголовных дел и правильности квалификации. Сегодня же даже те преступления, которые прекращаются на стадии судебного разбирательства либо возвращаются следствию для доследования (чаще всего, уже не возвращаясь в суд после этого), не попадают в статистику оправдательных приговоров. А ведь таких «невидимых оправданий» у нас около 30% от общего числа дел. Здесь, помимо прочего, важно понять, насколько правильно у нас организован анализ судебной статистики.

Далее – необходимо развивать институт примирения по уголовным делам, тут он наиболее востребован. По уголовному закону, примирение с потерпевшим сегодня - это основание освобождения от уголовной ответственности, и у нас есть парадокс: материально-правовая норма есть (можно мириться по преступлениям небольшой и средней тяжести, совершенным впервые), уголовно-процессуальные последствия такого примирения тоже есть (производство по уголовному делу прекращается), а процедуры достижения этого примирения у нас нет! Я молчу про то, что статус потерпевшего в процессе медиации не сказано ничего и нигде, что, по мне, создаёт потерпевшим серьёзную угрозу их правам. В современных теориях медиации на первое место ставится именно примирение как социальный факт, а не как юридический: у жертвы и преступника не должно остаться озлобленности друг на друга. Мне приводили пример, когда в Америке медиативная процедура была проведена за две недели до исполнения смертного приговора. Человек шел на тот свет с пониманием того, что родственники его жертвы смогут простить его со временем. Поэтому медиация нам необходима в уголовном процессе как ординарная процедура: уголовное право нам уже сегодня разрешает досудебное примирение, но не прописан алгоритм медитативного процесса. В целях гуманизации это направление надо взять под свою опеку государству.

Развитие института мировой юстиции: приблизиться к народу

- Еще один актуальный аспект – развитие института мировой юстиции. Какие принципы важно соблюдать в оптимизации этого важного направления?

- Мировая юстиция была у нас создана в 1998 году как попытка возродить местный, приближенный к народу суд. Мировая юстиция де-факто интегрирована в систему федеральных судов, хотя она была провозглашена системой судов субъектов федерации. Не лишая связей с федеральными судами, нужно мировых судей сделать поистине местным судом.

Во-первых, нужно физически приблизить мировых судей к народу – аппарат, кабинет, зал судебного заседания должны быть на территории судебного участка. Инициатива разумная, понятная, но всё же, думаю, плохо реализуемая в крупных городах, в густонаселенных жилых массивах, где часто просто негде разместить аппарат мирового судьи. Например, в Томске все мировые судьи пяти судебных районов - четырех городских и одного сельского - расположены в одном месте, в трёхэтажном здании недалеко от окраины города. Понятно, что поездка практически через весь город (не обязательно из отдалённых районов) до расположенных там мировых судей не формирует у жителей города представления о мировой юстиции как о местном, близком и доступном суде. В Москве я видел участки мировых судей на первых этажах многоквартирных жилых домов-гигантов. Вначале меня это поразило (я увидел в этом нелепую смесь сакрального и профанного), но сейчас я понимаю, что ровно так и надо делать: мировой судья должен рассматриваться как часть местной инфраструктуры, он должен быть в реальной шаговой доступности от гражданина. Гражданину не обязательно прибегать к судебной защите, но знать, где находится мировой судья твоего судебного участка, думаю, весьма полезно. Возможно, размещать мировых судей нескольких судебных участков в одном здании, одинаково доступным жителям всех участков. Соответственно, местным властям нужно ещё раз подумать над размещением мировых судей – это трудная, но очень интересная задачка.

Второе - нужно процедуру рассмотрения дела сократить и разумно упростить. Например, объединить подготовку и судебное заседание по существу в одном заседании, чтобы человек приходил к мировому судье и за один раз получал разрешение дела, если оно не представляет сложностей и есть все условия для разрешения дела; если нет, то количество заседаний должно быть минимальным, а время между ними – очень непродолжительным (неделя-полторы). Разумеется, нужно сохранять необходимое и достаточное время на подготовку к защите. Скорость рассмотрения дела, отсутствие волокиты, а также профессионализм всегда хорошо воспринимается российскими гражданами, они это точно оценят.

И, конечно же, чтобы мировая юстиция «справилась» со всеми этими инициативами, наверное, надо менять нормативы численности населения на судебном участке в сторону их снижения. Сегодня этот показатель составляет от 15 до 23 тысяч человек на участок. В 2016 году на базе Совета Федерации проходил круглый стол, где обсуждался вопрос понижения норматива численности населения, однако закон держит прежние планки.

Мне кажется, здесь необходимо избирать более тонкие подходы: можно определять показатели в зависимости от характера местности – городской или сельской. Например, один мировой судья вполне может отвечать за участок, в который входят 20 сельских поселений в составе одного муниципального района. Для таких случаев, кстати, можно убрать порог численности населения вовсе: я знаю муниципальные районы, где живёт уже 10, а то и 8 тысяч человек – ну что, эти люди не достойны иметь своего мирового судью? Вряд ли он будет сидеть без дела. И без дел. Это и сегодня федеральный закон о мировых судьях допускает. Сложнее с городами. Для городской местности, а тем более для мегаполисов с плотной застройкой, норматив должен быть меньше сегодняшнего – 13, а то и 12 тысяч человек на судебный участок. Мы видим, что в условиях современной экономики количество тех же потребительских исков растет, поэтому тут необходимо прогнозировать динамику количества дел и регулировать число ставок мировых судей с запасом, чтобы судья мог обеспечить нормальное, спокойное рассмотрение дела. Тогда эффект приближенности населения мировой юстиции, эффект местного суда – открытого жителям и справедливого – вероятно, будет достигнут.