РАПСИ в этом году начинает серию публикаций о наиболее громких судебных процессах в истории Российской империи. В каждой статье будет рассматриваться конкретное дело, цель — показать, как правовая система дореволюционной России сталкивалась с культурными, политическими и социальными вызовами, и как громкие процессы формировали общественное мнение и дальнейшую судебную практику. В данной статье речь пойдёт о «Мултанском деле» — легендарном процессе, развернувшемся в конце XIX века вокруг обвинений в ритуальном убийстве.

«Мултанское дело», или «Мултанский процесс», — одно из самых громких судебных разбирательств в Российской империи конца XIX века. В центре этой истории оказалась группа удмуртских (на тот момент назывались вотяками) крестьян, обвинённых в ритуальном убийстве русского старообрядца с целью принести человеческую жертву во время языческого обряда. Дело вызвало широкий общественный резонанс и стало примером того, как этнокультурные предрассудки и слабая система правовой защиты национальных меньшинств могли приводить к трагическим последствиям. Внимание к этому процессу со стороны прессы и столичных юристов заставило власть и общество по-новому взглянуть на положение нерусских народов, на судебную систему и на сам феномен «кровавых наветов».

К концу XIX века удмурты проживали главным образом в Вятской и Казанской губерниях, продолжая сохранять часть своих древних верований и обрядов при формальной принадлежности к православию. Хотя жертвоприношения животных были известны в удмуртских традициях, достоверные факты о человеческих жертвах никогда не подтверждались. Тем не менее с точки зрения многих русских чиновников, священников и местных обывателей старинные удмуртские культы выглядели «страшными языческими практиками», которые следовало как можно скорее искоренить. Система местного управления — полицейские, исправники, губернские чиновники — нередко проявляла предвзятость по отношению к представителям финно-угорских народов, видя в них потенциальную угрозу «общественному порядку». В таком контексте исчезновение русского старообрядца неподалёку от деревни Мултан (ныне территория Удмуртской Республики) вылилось в обвинение против группы удмуртов, якобы совершивших человеческое жертвоприношение.

Тело пропавшего было обнаружено с явными признаками насильственной смерти и частично отсутствующими органами. По округе быстро распространились слухи, что удмуртские крестьяне убили и расчленили человека в ходе ритуала умилостивления неких «языческих богов». Полиция опиралась в первую очередь на показания нескольких свидетелей, утверждавших, будто видели, как обвиняемые совершали обряд, во время которого использовались кровь и органы убитого. На этом основании несколько местных удмуртов были задержаны. Следствие, проходившее в условиях провинции, было небрежным, адвокатскую защиту затрудняли как языковой барьер, так и общий «настрой» администрации, стремившейся побыстрее «закрыть» дело, представив его как очевидный акт «дикости» местных жителей.

Судебный процесс начался в 1892 году и сразу получил широкую огласку. Прокуратура, ссылаясь на старые стереотипы о кровавых культовых практиках, настаивала, что удмурты, принявшие православие лишь формально, на деле продолжали служить «языческим богам» и по их повелению приносили в жертву беззащитного старообрядца. Обвинение указывало на свидетельские показания очевидцев, которые якобы видели «торжество» на месте убийства, а также на результаты медицинского обследования трупа, где явно не хватало нескольких органов. Защита оппонировала, что доказательная база слаба и противоречива: ряд свидетелей сами путались в показаниях; экспертиза по вскрытию была проведена крайне некачественно; многие из обвиняемых не понимали русского языка и могли подписывать признания под давлением. Тем не менее в первом разбирательстве несколько человек получили приговоры с наказаниями от каторжных работ до ссылки.

Адвокаты, не согласные с таким итогом, подали кассационную жалобу. В процессе второго рассмотрения 1894 года дело прогремело на всю страну, так как привлекло к себе внимание столичной печати. Газеты «Новое время», «Русские ведомости» и другие издания публиковали материалы, в которых выражалась озабоченность ситуацией, когда целая этническая община может оказаться «козлом отпущения» для удовлетворения предрассудков. Защита добивалась тщательного исследования якобы «неоспоримых улик». Многочисленные противоречия во время допросов и экспертиз становились всё более явными, но под влиянием консервативных кругов и части бюрократии обвинение продолжало утверждать, что удмурты всё же причастны к убийству. По мнению прокурора, главные свидетели описывали детали обряда слишком убедительно, чтобы это могло быть простой выдумкой.

Окончательно ситуация прояснилась лишь в 1896 году на третьем суде. Давление общества и участие профессиональных адвокатов привели к более детальному анализу материалов дела. Дополнительные судебно-медицинские экспертизы показали, что отсутствие внутренних органов могло объясняться нападением диких животных или процессами разложения, а не преднамеренным извлечением их людьми. Признательные показания обвиняемых, которыми прокурор так любил оперировать, оказались взяты под давлением и в обстановке, когда крестьян попросту заставили подписать текст, написанный следователем. Выяснилось и то, что часть обвиняемых во время предполагаемого преступления находилась в другом месте. Защите удалось предъявить свидетельства сомнительной репутации главных «очевидцев» и подчеркнуть несоответствия в их словах. Суд принял во внимание все эти обстоятельства и вынес оправдательный приговор для большинства обвиняемых, постановив, что их вину в ритуальном убийстве доказать не удалось.

Несмотря на оправдательный итог, ряд подсудимых провёл в заключении несколько лет, а само дело стало знаковым примером предвзятости и дискриминации. Этот процесс послужил катализатором переосмысления вопроса о положении финно-угорских народов и, шире, всех национальных меньшинств на территории Российской империи. Многие публицисты провели параллель с обвинениями евреев в «кровавых наветах», подчёркивая, что подобная практика — «современная охота на ведьм», в основе которой лежат страх и мифы, а не реальные доказательства. «Мултанское дело» показало, насколько хрупкой может быть правовая защита, если против подсудимых выступают местные власти, готовые в силу стереотипов найти любые аргументы в пользу «ритуального преступления».

Дело также повлияло на развитие российской адвокатуры. Участие известных адвокатов, их способность вести процесс и защищать людей, не владеющих русским языком, заложило основу дальнейшего роста роли присяжных поверенных, профессиональной защиты и правозащитных обществ в конце XIX — начале XX века. Пресса, особо освещавшая этот процесс, тем самым закрепила в общественном сознании идею о важности гласности и независимости суда. По оценкам ряда современников, именно благодаря огласке и участию общественности удалось избежать несправедливого осуждения невиновных.

«Мултанское дело» вызывало горячие споры и в кругах этнографов. С одной стороны, консервативные чиновники и часть духовенства настаивали, что удмурты якобы практикуют человеческие жертвоприношения. С другой — исследователи традиционной культуры (включая опытных этнографов) указывали, что достоверных свидетельств такому обряду нет ни в одной научной работе. Позднее, когда интерес к этому процессу стимулировал экспедиции и исследовательские труды, стало очевидно, что в удмуртском культуре хотя и сохранялись обряды с жертвоприношением животных, однако человеческая жертва абсолютно чужда их религиозно-мифологическому миру. Полемика вокруг «Мултанского дела» привела к тому, что этнография финно-угорских народов перешла на качественно иной уровень изучения и систематизации.

Значение данного процесса в истории России весьма велико. Он показал уязвимость национальных меньшинств и продемонстрировал, как непросто может быть добиться правды, когда сами следственные органы и часть населения убеждены в «врождённой преступности» и «дикости» отдельной народности. Мултанский процесс позднее упоминался и в советской историографии как пример «церковно-полицейского заговора» против малочисленных народов, и в постсоветское время, когда историки старались проанализировать прежде всего правовые аспекты дела и роль общественного мнения. Хотя прямых изменений в законодательстве после оправдания удмуртских крестьян не последовало, судебная практика получила важный урок: если доказательств нет, нельзя слепо верить стереотипам и сомнительным показаниям. Стихия провинциального правосудия, подпитывавшаяся религиозными мифами, показала, что только профессиональный подход и независимая экспертиза могут спасти невиновных.

В итоге «Мултанское дело» вошло в историю Российской империи как один из важнейших судебных процессов, чётко продемонстрировавший, насколько опасным может быть сочетание этнокультурных предрассудков и незрелости судебно-следственной системы. Оно способствовало укреплению позиций адвокатуры, повысило статус этнографических исследований и дало толчок к формированию более зрелого общественного мнения, которое смогло встать на защиту тех, кого несправедливо обвиняли. Трагедия нескольких удмуртских семей, несших тяжкое бремя обвинений, обернулась важным уроком как для правосудия, так и для всего общества, задумавшегося о том, как не допустить в будущем подобных судебных ошибок.

Андрей Кирхин

*Мнение редакции может не совпадать с мнением автора

**Стилистика, орфография и пунктуация публикации сохранены