Существует ли грань при проверке конфликта интересов, чему отдать приоритет — этике или борьбе с коррупцией, как антисанкционная политика влияет на комплаенс и цифровизацию, в интервью РАПСИ рассказала член Совета при президенте по правам человека, гендиректор «Белого Интернета», профессор МГИМО Элина Сидоренко.
— Элина, добрый день! Не секрет, что бизнес всегда одним из первых подхватывает актуальные тенденции, в том числе у предпринимателей огромный запрос на цифровизацию. Также в крупных компаниях порой возникают щекотливые ситуации, например, при проверке наличия конфликта интересов, где могут всплыть и вопросы частной жизни. Поможет ли цифровизация решить этот деликатный момент?
— Многие организации обращаются к вопросам цифровизации конфликта интересов, но вследствие того, что нет четкого понимания, где он начинается и где же заканчивается, ввиду того, что сегодня в России законодательство о персональных данных далеко от совершенства, мы вынуждены сталкиваться с ситуацией, когда порою даже в цифровом формате проверка конфликта интересов ограничивается откровенным формализмом. Например, проверяют, находятся ли эти люди в зарегистрированном браке либо не находятся, и, исходя из этого, принимают решение.
Есть несколько организаций, которые в оценку конфликта интересов закладывают сразу массив информации, например, через те или иные косвенные данные подтверждают возможность совместного проживания двух лиц организации — оплата со счета первого лица коммунальных платежей второго, которые проживают вместе, не имея зарегистрированного брака, но сожительствуя. Но возникает вопрос: что именно это подтверждает и насколько эта информация должна нам говорить о конфликте интересов? К сожалению, на него мы пока ответа не находим.
— Довольно успешно бизнес вводит и внутренние антикоррупционные процедуры, однако и здесь этический, равно как и правовой, вопрос о ценности такой информации не поднимается. Что вы об этом думаете?
— Важно определить конкретный канал информирования сотрудников о коррупционном поведении. То есть остается вопрос: как мы сегодня будем обеспечивать достоверность тех сведений, которые есть, как мы будем обеспечивать безопасность лица, который эти сведения сообщает, а также мы должны четко определить, как мы будем соотносить эту информацию на предмет ее благонадежности. Ни одна из существующих сегодня разработок не отвечает на все три вопроса.
Несмотря на очевидную заинтересованность в максимальном обеспечении информированности о фактах коррупции, у нас даже на ценностном уровне не выработано четкого понимания, кто тот человек, который доносит информацию — информатор, который приносит пользу, или же «стукач», который всем вредит. Когда у нас нет этого подхода, мы не видим единства в подходах к цифровой оценке. Кому эта информация должна быть сообщена? Допускается ли анонимность этой информации или ее кодирование относительно заявителя? Например, человеку, который получил информацию, известна личность заявителя, но через определенные коды эта информация шифруется и не доходит до лиц, которые могли бы оказать на него определенные меры давления. При этом важно понимать, кто получает информацию напрямую. Комплаенс-процедуры сегодня не дают четкого понимания: это будет внутреннее или внешнее информирование, в течение какого срока эта информация должна быть проверена и, наконец, как эта информация может отразиться непосредственно на самом заявителе.
— Говоря о комплаенс-процедурах, приходит на ум проверка контрагентов на надежность, благо цифровые сервисы сейчас позволяют сделать это в считанные секунды.
— Да, сегодня мы вынуждены говорить о том, что без проверки своего контрагента мы не можем полагаться не только на его, но и на собственную добропорядочность. В этом направлении цифра сегодня может решать много важных и сложных вопросов, например, через обучение проверкам контрагентов на крупных площадках.
На текущий момент проблемой является то, что нигде, даже в рекомендациях Минтруда, нет четкого понимания того, какая информация сегодня должна быть мощнейшим индикатором неблагонадежности потенциального делового партнера. Мы вынуждены полагаться на здравый смысл лиц организаций, которые эту информацию собирают. Другой важный момент — необходимо определить зону обязательности знаний своего контрагента. Такая зона могла бы обеспечиваться на основе верифицированных данных.
— В том числе включить и антисанкционную оценку? Ведь риски для бизнеса огромные.
— Действительно, организации порой не понимают ни применительно к своим контрагентам, ни применительно к своим топ-менеджерам, кто из них в каком статусе находится. В этой ситуации нужны проверка партнера, собственных сотрудников, в том числе на предмет соответствия антисанкциям.
Санкционная политика и антикоррупционная политика предприятий это, конечно, не одно и то же, но мы понимаем, с какими рисками столкнется предприятие в случае, если его косвенно или прямо заденут санкционные режимы. В этой части должен быть выстроен комплаенс, который организации говорит о наличии тесных связей с лицами и/или организациями, находящимися под санкционным давлением. Мы понимаем, что в перспективе, например, у предприятия, работающего с бюджетными средствами, привлекающего в качестве контрагента другую организацию, например, в качестве субподрядчика, не проверив его на антисанкции, может быть заморожен объект, например, строительство, тем самым попадая под серьезный уголовно-правовой риск, связанный с неосвоением бюджета. Доказать при этом, что изначально в этом не было умысла, практически нереально. Соответственно, уже сейчас мы острейшим образом нуждаемся в том, чтобы в профиль организации заносились все антисанкционные риски.
