Военные преступления нацистов и геноцид советского народа на оккупированных территориях СССР представляют собой совершенно уникальную ситуацию с точки зрения права. Мы постарались разобраться во внутренних противоречиях, которые возникали между правом и судебной практикой. 


Задача права заключается в том, чтобы решение принималось, в соответствии с определенной структурой: вопросы должны быть верно поставлены, а ответы верно оценены, согласно существующим нормам и прецедентам. Особые отношения связывают право и время, ведь совершенные деяния оцениваются по существующим на этот момент социокультурным правилам (и это часть прошлого), но значение это имеет лишь для настоящего и будущего. По мнению юриста и писателя Бернхарда Шлинка, «праву чужда идея, что можно регулировать и приводить в порядок прошедшее. С точки зрения права прошедшее должно быть завершено и с ним покончено». Старая истина о том, что сделанного не вернешь, здесь принимает образ того, что закон не имеет обратной силы. Весь ужас, боль утраты остаются в пошлом, и вопрос лишь в том, как закон распорядится на их счет в настоящем. При этом право обладает инструментами как для закрепления памяти, так и для забвения. С одной стороны, существует ориентация на то, чтобы преступники понесли наказание по заслугам. Шлинк отмечает, что право поддерживает воспоминание «посредством уголовного преследования, компенсаций, комиссий по выяснению истины и трибуналов правды, а также предоставления возможности ознакомления с делами и архивами». Этого требует мемориальная культура, где персональная история каждого пострадавшего во время оккупации СССР войсками Третьего рейха играет огромную роль в формировании коллективной травмы и памяти. Исследователь Миха Брумлинк обнаруживает конфликт между большой историей и личной биографией жертв, что приводит к проблеме формирования общей культуры памяти об ужасах и трагедиях Второй мировой войны. Историю и правосудие интересуют прежде всего причинно-следственные связи, обобщения, оценки, мотивы. Жертва сосредотачивается на самом факте преступления, своей боли или страданиях своего родственника. 

Но каждая жертва находится в связи с теми, кого постигла схожая участь, а все они дают проекцию на последующие поколения. Таким образом, искупление оказывается необходимым пролонгировать до состояния полной исчерпанности последствий. Ведь результатом полной неудержимой жесткости расправы над мирными жителями и военнопленными стали не просто человеческие жертвы, в упадок был приведен весь уклад жизни советского народа, угнетена духовная культура, практически стерта с лица земли материальная бытовая инфраструктура. Даже в случае чудесного спасения, когда в последний момент бойцы советской армии успевали освободить жителей деревень из домов, подожженных солдатами вермахта перед отступлением, психологические последствия для оказавшихся на грани гибели людей были чудовищны. А это сказывалось на жизни всей семьи и отзывалось в ментальности всего рода в будущем. Алейда Ассман подчеркивает, что «связь между памятью и коллективом отнюдь не тривиальна, поскольку она выстраивает память для будущего, которое не ограничивается биографическим периодом отдельно взятой жизни». Таким образом, справедливая потребность в возмездии не исчерпывается одним поколением. Выявление преступников и вынесение приговора должно утешить прошлое, став гарантом того, что повторения катастрофы в будущем не произойдет. С одной стороны, в данном случае задача правовых санкций, выдвинутых обвинений и назначение наказания заключается в укреплении доверия граждан к своему государству и в стабилизации международных отношений в послевоенном мире. 

С другой стороны, право настаивает на завершенности: закон должен быть реализован, и дело закрыто. Реализация забвения с использованием инструментов права возможна с помощью амнистий, запретов на определенные высказывания и названия. Это выхолащивает прошлое, совершенные преступления теряют силу для настоящего, и этому противится мемориальная культура. 

Сложность с правовой точки зрения ситуации, касающейся преступлений нацистов против советского народа и других «не арийских» наций, стала очевидна почти сразу. Исключительность ситуации потребовала в первую очередь преодолеть аспект возможности избежать наказания в силу истечения срока давности преступления. Согласно Б. Шлинку, «там, где действует запрет на обратное действие права, общество уже не может интегрировать прошедшее в коллективную биографию посредством уголовно-правовой изоляции, а должно осуществлять интеграцию другим способом и интегрировать, в частности, тот факт, что уголовно-правовая изоляция невозможна». Но в данном случае масштаб и жестокость преступлений требовали именно цивилизованной правовой оценки и последовательного взвешенного решения о наказании. Противопоставить неконтролируемым зверствам можно было только справедливость судебного вердикта. В декабре 1945 года Союзным советом по контролю над Германией для создания единообразной правовой основы для преследования в Германии военных преступников был издан исключительный по своему историческому значению Закон №10 Союзного контрольного совета, ставшего верховной властью в оккупированной Германии. Статья II (5) этого Закона гласит: «Во время суда или предъявления обвинения в совершении вышеперечисленных преступлений обвиняемый не имеет права пользоваться преимуществом срока давности в отношении периода с 30 января 1933 г. по 1 июля 1945 г.». Этого удалось достичь, доказав, что политическая ситуация этих лет просто приостановила уголовное преследование, а значит, аннулировать обвинение в преступление за давностью лет нельзя. Довольно скоро стало ясно, насколько это был важный шаг, поскольку в 1950-е гг., когда страны восстанавливались после разрушительных последствий войны, произошло временное затишье судебных процессов против преступников военного времени. 

Второй момент, провоцирующий конфликт внутри судебного разбирательства, связан с тем, что преследование нацистских преступлений затруднялось тем, что на момент их совершения в конституции Третьего рейха не было статей, определяющих противозаконность таких действий. Тогда уголовное преследование за самоуправское убийство советских граждан или евреев могло начаться только в контексте неподчинения приказу.

Однако известно, что ненависть к советским гражданам и установка на зачистку оккупированных территорий исходила от правящей верхушки Третьего рейха и лично от фюрера. В своем опьянении жесткостью и жаждой господства Гитлер заявлял своему окружению, что советские граждане — это рабы, ждущие власти сильной руки арийской расы. Точно также директивы, касающиеся идеологической пропаганды, установки на геноцид советского народа на оккупированных территориях, концепция по максимальному сокращению любыми способами числа военнопленных и пошаговому упразднению Русской церкви — все это личные разработки Гитлера и его приближенных. Причем это не обязательно мог быть прописанный приказ, это могло быть устное суждение, которое воспринималось нижестоящими как неукоснительный приказ. Это была чистая воля фюрера, реализующая естественное право его власти. В связи с этим в статье II Закона №10 действия, подобные статье 6 (b) Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге, признавались составляющей военных преступлений и предусматривали, что любое лицо считается совершившим военное преступление независимо от того, было ли оно основным участником или соучастником в совершении какого-либо из этих преступлений, отдавало ли приказ или подстрекало к преступлению; давало ли согласие на участие в нем; участвовало ли в разработке планов или мероприятий, повлекших за собой совершенные преступления; состояло членом группы или организации, связанной с совершением любого из таких преступлений. Это позволило обойти момент с прописанной законностью или незаконностью тех или иных действий и его письменной фиксацией. 

Фактически можно говорить о том, что чистым правом пришлось поступиться во имя справедливого наказания, которого требует исключительность прецедента. Это позволило гарантировать проведение уголовных процессов над преступлениями военного времени уже в рамках культуры мирной жизни. Право в этом случае дает обществу стратегию интеграции и преодоления прошлого, которое будет происходить цивилизованно и самим фактом своего свершения в такой форме не допустит повторения варварства и зверства. Опережение судебной практикой порядка процедур, предполагаемых Конституционным правом, было необходимо для преодоления прошлого, где были заключены чудовищные факты преступлений, чинимых Третьим рейхом. Сама логика мира, установленного после Второй мировой войны, требует исчерпывающего разбирательства над ужасами прошлого, иначе его реальность будет держаться на очень зыбком основании.