«Зима близко!» — такова главная эмоция российского общества, которое под зимой подразумевает не только время года, но и сложившуюся в стране критическую, близкую к краху обстановку. Журналисты также пессимистичны: «Сумерки сгущаются, наступает беспросветная зимняя ночь, полная ужасов и опасностей. Как мы переживем ее, много ли нас уцелеет к утренней заре, которую ждать так долго! Мы наги, мы нищи, мы жалки перед застигнувшей нас бедою».

На фоне все продолжающегося упадка пресса окончательно разочаровывается в Керенском, одновременно испытывая все большую симпатию к Корнилову. В результате мятежный генерал набирает популярность и в обществе, которое приходит к выводу, что Корнилов никакой не изменщик, а, напротив, реформатор, способный вывести страну из упадка. Керенский же стремительно теряет очки, чему способствуют и мелкие оплошности. Например, он приказал лишить Корнилова и других участников «заговора» содержания. Однако, как бывший министр юстиции, Керенский не мог не знать, что до приговора такие меры принимать нельзя, к тому же подобные вопросы также должен решать суд. Поступок Керенского опять же убеждает журналистов, что он знал, что никакого восстания не было, а подставил Корнилова ради своих целей.

Тем временем большевики готовят выступление огромной «мирной демонстрации», однако правительство опасается провокаций и заявляет, что не допустит никаких больших собраний, пусть даже они и будут носить мирный характер. 

РАПСИ продолжает знакомить читателей с правовыми новостями столетней давности, на дворе середина октября 1917 года*.

9 октября

Сумерки России

Открылся «временный совет Российской республики», иначе именуемый «предпарламентом». Новое ненужное учреждение, к счастью, временное и даже кратковременное, новые ненужные слова! Без всяких ожиданий и каких бы то ни было надежд, безо всякого подъема и воодушевления начались заседания в новорожденном «совете советов и партий». Газеты единодушно отмечают, при какой серьезной обстановке, при каком подавленном настроении вышел на свет Божий этот институт. В самом деле, слова и фразы – вот только что могли дать съехавшиеся туда депутаты, но уже все слова переговорены, все фразы использованы, – и остается одно лишь повторение.

Оно и было во всем, — в речи Керенского, которую нет надобности приводить, потому что она вся сплошь состоит из заезженных общих мест, известных всем и каждому, в выступлении Авксентьева, председателя предпарламента, в скандале, учиненном евреем Бронштейном (Троцким)… Как все это надоело, как все это опошлено и скучно! Кажется странным только одно: до чего эти люди не меняются! Их ничего не может вразумить: ни все разрастающийся позор, достигший теперь грандиозных размеров, ни утрата нами Балтийского моря, ни нависшая над Петроградом страшная угроза вражеского нашествия, ни анархия в стране, ни начинающаяся по городам и селам резня, ни могильное отчаяние народа русского. Все это нипочем! «Поют все песнь одну и ту же». Даже и тут люди не могут отказаться от желания театральничать, щегольнуть дешевым эффектом, вызывающим брезгливую гримасу у зрителей. «Пристав, — возглашает Керенский. — Кто в собрании старейший? – Брешко-Брешковская! – И вот на председательское место направляется старая психопатка, по-институтски обожающая «мальчика» Керенского, эта комическая старуха наших скорбных дней… Какая пошлость!

По-старому властно отчеканивает слова Керенский, желая изобразить в своем лице «революционное самодержавие», но немного времени спустя с кафедры раздается залихватская ругань по адресу правительства и «высокого собрания» со стороны Бронштейна-Троцкого, и его выходки покорно и угрюмо слушает правительство. А что представляет собой этот Троцкий, занявший в президиуме советов с. и р. депутатов место председателя? Это – тот самый Троцкий, которого Англия сочла нужным задержать, как подозрительного по сношениям с немцами, и отпустила его в Россию со штемпелем: «Подозрительный, как немецкий агент». Куда дальше идти? Ведь предупреждение со стороны дружественной державы, которой мы столько обязаны, не внушает сомнений, но «слышат и не внемлют».

Сумерки сгущаются, наступает беспросветная зимняя ночь, полная ужасов и опасностей. Как мы переживем ее, много ли нас уцелеет к утренней заре, которую ждать так долго! Мы наги, мы нищи, мы жалки перед застигнувшей нас бедою. Нам нечем защищаться, нам не на что надеяться. Наверху царит полная растерянность и безумие. Власть мечется в последней агонии, но ей ниоткуда нет ни поддержки, ни сочувствия, ни даже простого доверия. За то торжествуют злые силы: предательство открыто вышло на улицу и, не стесняясь, с вызывающей циничностью торгует судьбами родины. Ни у кого уже нет на душе ни негодования, ни протеста. Сердце высохло и молчит, и только безнадежно мыслящий разум тупо смотрит вперед в темноту, ожидая последнего, рокового удара.

(Московские ведомости)

10 октября

Дело ген. Корнилова

Допрос А.Ф. Керенского. 8 октября чрезвычайная следственная комиссия по делу ген. Корнилова допрашивала министра-председателя А.Ф. Керенского. Допрос проходил в Зимнем дворце, в кабинете А.Ф. Керенского, в присутствии всего состава чрезвычайной следственной комиссии и продолжался около пяти часов. Для записи показаний А.Ф. Керенского были приглашены стенографы.

В сущности, это был первый официальный допрос министра-председателя по делу Корнилова, так как все предыдущие допросы имели характер не столько допросов, сколько собеседований по делу. Показания А.Ф. Керенского касались его переговоров с В.Н. Львовым как до посещения ставки, так и по возвращении оттуда, переговоров министра-председателя с ген. Корниловым по аппарату и т.д. Следственная комиссия интересовалась вопросом о взаимоотношениях А.Ф. Керенского с Корниловым, Н.В. Некрасовым и Б.В. Савинковым, обстоятельствами, при которых был назначен на должность верховного комиссара Филоненко, и обстоятельствами, при которых был смещен ген. Корнилов.

Кроме того, комиссия подробно допрашивала А.Ф. Керенского относительно обстоятельств, сопровождавших самоубийство ген. Крымова и обо всем предшествовавшем объявлению военного положения в Петрограде. Комиссия долго допрашивала А.Ф. Керенского о его отношениях и поведении отдельных членов кабинета в период корниловского кризиса. Особенно интересовалась комиссия ролью Н.В. Некрасова в этот период работ Временного Правительства.

По всем перечисленным обстоятельствам А.Ф. Керенский дал подробные показания, которые в настоящее время сопоставляются следственной властью с материалами, добытыми до настоящего времени, ввиду того, что показания А.Ф. Керенского являются наиболее существенными.

8 октября должен был допрашиваться также М.И. Терещенко, но ввиду того, что он был занят приемом иностранных послов, допрос его перенесли на 10 октября. 9 октября был допрошен бывший министр труда М.И. Скобелев.

Записка Б.В. Савинкова. В наше распоряжение доставлена записка Б.В. Савинкова по делу ген. Корнилова. В этой записке Савинков рассказывает, как немедленно после вступления его в управление военным министерством верховный комиссар Филоненко, 31-го июля, сперва телеграммой, а потом и по юзу (устар. назв. телеграфа) известил его Б.В. Савинкова, что в ставке готовится заговор, одним из участников которого является генерал-майор Тихменев.

Филоненко просил вызвать Тихменева в Петроград. Однако, Тихменев вызван не был, ибо за него поручился начальник кабинета военного министра полк. Барановский, который в таком тоне доложил А.Ф. Керенскому о заявлении Филоненко, что Керенский не придал ему значения. Филоненко был отставлен от должности за то, что он, «по сообщению М.М. Терещенко, только что вернувшегося из Могилева, не сумел создать добрых отношений с чинами штаба ставки».

— По моему ходатайству, — пишет Б.В. Савинков. — Филоненко был оставлен в занимаемой должности, но был вызван в Петроград, где А.Ф. Керенский сделал ему выговор за «вмешательство не в свои дела и, в частности, за неумение установить добрые отношения с генералом Лукомским, за которого также поручился полк. Барановский и который, по словам А.Ф. Керенского, показал себя не только прекрасным генералом, но и верным слугой Временного Правительства».

В свое время было заявление ген. Корнилова о том, что его предупреждали о необходимости осторожно говорить о военных тайнах даже в заседаниях Временного Правительства.

По этому поводу Б.В. Савинков пишет:

— Во время заседания, где участвовал ген. Корнилов, я послал к А.Ф. Керенскому записку приблизительно следующего содержания:

«Уверен ли министр-председатель, что сообщаемые генералом Корниловым государственные и военные тайны не станут известны противнику в товарищеском порядке».

О том же на словах, насколько мне известно, пишет Б.В. Савинков запросил А.Ф. Керенского и М.И. Терещенко. Кроме того, по окончании заседания я сказал ген. Корнилову, что, к сожалению, я не уверен, что все сказанное во Временном Правительстве останется тайной. Я, разумеется, не имел в виду обвинять кого-либо из министров в сношениях с противником, но я знал, что некоторые члены Временного Правительства находятся в постоянном и товарищеском общении с членами исполнительного комитета С.Р. и С.Д., среди которых, по сведениям контрразведки, имелось лицо, заподозренное в сношениях с противником. Помимо того, мне было известно, что на заседании исполнительного комитета был однажды приглашен офицер австрийской службы Отто Бауэр.

Б.В. Савинков рассказывает далее, что А.Ф. Керенский, несмотря на неоднократные доклады, категорически отказывался от опубликования докладной записки о мероприятиях в тылу. 9-го августа Б.В. Савинков вызвал Корнилова в Петроград. В полном убеждении, что действует в полном согласии с А.Ф. Керенским.

10 августа ген. Корнилов приехал в Петроград, и в 9 час. вечера должно было состояться заседание Временного Правительства для обсуждения его докладной записки. В 9 час. вечера Б.В. Савинков приехал в Зимний дворец, но узнал там, что заседания правительства не будет и что докладная записка рассматривается в совещании, на котором присутствуют только: ген. Корнилов, А.Ф. Керенский, Н.В. Некрасов и М.И. Терещенко. Б.В. Савинков приказал о себе доложить, но допущен на совещание не был.

— 11 августа А.Ф. Керенский принял мою отставку, — продолжает Б.В. Савинков, — но указа не подписал. 12 августа А.Ф. Керенский ехал на морское совещание; 12-го же вечером ко мне явились товарищ министра генерал Якубович и полковник кн. Туманов. Они дали мне понять, что А.Ф. Керенский хотел бы снова видеть меня управляющим военным министерством, но при условии отставки Филоненко. Так как за Филоненко я не знал никакой вины и так как к нему не предъявлялось А.Ф. Керенским никакого обвинения, то я ответил, что на отставку Филоненко, которому я верю и которого уважаю, я согласиться не могу. С этим именно ответом кн. Туманов явился в Москву к Керенскому, но через несколько дней явился с подтверждением требования об отставке Филоненко. Я был уверен, что мне придется покинуть военное министерство, но А.Ф. Керенский, вернувшись 17 августа из Москвы, вызвал меня в зимний дворец и сказал, что принципиально согласен с моей докладной запиской и на отставке Филоненко он больше не настаивал. Это обстоятельство позволило мне вернуться к управлению военным министерством.

19 августа А.Ф. Керенский просил Б.В. Савинкова возможно скорее выехать в ставку, во-первых, чтобы ликвидировать союз офицеров, ибо по имеющимся сведениям некоторые члены союза участвовали в заговоре; во-вторых, для того, чтобы по возможности ликвидировать политический отдел при ставке из тех же соображений; в-третьих, чтобы убедить ген. Корнилова в необходимости при подчинении петроградского военного округа, в целях стратегических, верховному главнокомандующему выделить из этого военного округа Петроград с ближайшими окрестностями, при чем Петроград объявлялся на военном положении; в-четвертых, для того, чтобы испросить у ген. Корнилова конный корпус для реального осуществления военного положения в Петрограде и для защиты Временного Правительства от какого бы то ни было посягательства, в частности от посягательств большевиков, выступление которых уже имело место 3–5 июля и по данным контрразведки готовилось снова, в связи с германским десантом и восстанием в Финляндии.

Вернувшись 25 августа в Петроград из ставки, - продолжает Савинков, — я доложил о результатах моей поездки А.Ф. Керенскому и потом Временному Правительству. 25-го же я дважды представлял А.Ф. Керенскому на подписи изготовленный по его приказанию и представленный мною для ознакомления генералу Корнилову законопроект о мерах в тылу и дважды А.Ф. Керенский отказывался его подписать.

26-го я снова дважды представлял его А.Ф. Керенскому и снова дважды он отстранял его. А.Ф. Керенский дал обещание внести его во Временное Правительство лишь после того, как, оставшись с ним наедине, я уговорил его не отвергать этот законопроект, по его же приказу изготовленный и по моему глубокому убеждению единственно спасительный для страны. Вечером 26 я явился в заседание Временного Правительства в уверенности, что будет обсуждаться указанный выше законопроект. Тут я узнал о переговорах с В.Н. Львовым.

А.Ф. Керенский показал Б.В. Савинкову ультиматум В.Н. Львова и ленты своего разговора с ген. Корниловым и спросил мнение Б.В. Савинкова.

— Я ответил, пишет Савинков, –  что Правительство обязано исчерпать все средства для мирной и без огласки ликвидации конфликта, ибо противоположное может привести к крайне тягостным осложнениям. Такого же мнения были Вырубов и Балавинский. А.Ф. Керенский согласился со мной.

Из дальнейших переговоров с ген. Корниловым Б.В. Савинков окончательно убедился, что здесь произошло недоразумение, которое необходимо во что бы то ни стало исчерпать.

— Едва ли я ошибусь, – пишет Савинков, – если скажу, что мнение это разделялось не только В.А. Маклаковым, но и всеми присутствующими. Исчерпав все средства убеждения А.Ф. Керенского, я, как военно-служащий, считал своим долгом беспрекословное подчинение начальству даже если я не вполне согласен с ним и принял в ту же ночь поручение, возложенное на меня А.Ф. Керенским, оборонять Петроград от генерала Корнилова в качестве военного генерал-губернатора города Петрограда.

Свою записку Б.В. Савинков заключает следующей характеристикой генерала Корнилова:

— О генерале Корнилове я думал и думаю, что он доблестный генерал, беззаветно любящий родину, чуждый политике и достоин всякого уважения. Выступление его, по моему убеждению, вызвано недоразумением и стечением всевозможных неблагоприятных обстоятельств. Опасную роль в этом выступлении сыграли лица, принимавшие участие в заговоре и сознательно толкавшие генерала Корнилова на противоправительственный путь. Филоненко я знаю за честного и преданного Временному Правительству работника, истинного республиканца и доблестного офицера.

Произвольное лишение содержания. Приказом верховного главнокомандующего содержащиеся под стражей, в связи с выступлением ген. Корнилова, генералы и офицеры лишаются всего содержания полностью, семьям их будет выдано пособие из экстраординарных сумм, находящихся в распоряжении штаба верховного главнокомандующего.

По закону же состоящие под судом и следствием при содержании их под стражей, получают половину жалования. Распоряжение А.Ф. Керенского последовало, несмотря на заключение комиссии Шабловского, что корниловцы не могут быть признаны состоящими под следствием и судом до предъявления к ним определенного обвинения.

А. Дубовской.

(Утро России)

11 октября

Программа ген. Корнилова

В настоящее время не безынтересно привести ту корниловскую программу, которая ходила по рукам в памятные дни конца августа и которая своим содержанием опровергает инсинуации, до сих пор раздающиеся по адресу ген. Корнилова.

Опубликование этой программы особенно уместно теперь именно потому, что понемногу рассеивается туман корниловского дела и отпадают обвинения в мятеже, измене и восстании.

Истинная подоплека всего дела становится ясной для всех. Корниловская программа – это те вехи, тот путь, который довел бы страну до Учредительного Собрания, объединяя все элементы и, не расхищая прав Учредительного Собрания, как единственного правомочного органа, которому надлежит решить судьбу государства.

Корниловская программа состоит в следующем:

1) Установление твердой правительственной власти, совершенно независимой от всяких безответственных организаций, впредь до Учредительного Собрания.

2) Установление на местах органов власти и суда, независимо от самочинных организаций.

3) Война в тесном единении с союзниками до заключения скорейшего мира, обеспечивающего состояние и законные интересы России.

4) Создание боеспособной армии и организованного тыла без политики, без вмешательства комиссаров и комитетов и с твердой дисциплиной.

5) Обеспечение страны и армии путем упорядочения транспорта и восстановление продуктивности работ фабрик и заводов. Упорядочение продовольственного дела с привлечением к нему кооперативов и торгового аппарата, регулируемых правительством.

6) Разрешение основных государственных, национальных и социальных задач и вопросов откладывается до Учредительного Собрания.

Вот та программа, которая была начертана на знамени Корнилова, которая была известна не только широкому кругу лиц, группировавшихся вокруг штабов и комиссаров юго-западного фронта и ставки, но была хорошо известна и Керенскому, а, может-быть, и одобрена.

Ни измены, ни мятежа, ни заговоров к восстанию, эта программа в себе не заключает.

(вечерняя газета Время)

12 октября

Инцидент с комиссией Шабловского

«Известия Солдатских Депутатов» сообщают:

«Мало кому известна обстановка, в которой приходилось работать чрезвычайной следственной комиссии Шабловского, особенно в первые дни ее деятельности, когда борьба с корниловцами была еще в самом разгаре, и войска и народ отнеслись недоверчиво даже к революционным следственным органам, требуя кровавой мести для бунтовщиков.

Один эпизод ярко иллюстрирует это настроение и эту обстановку, мы имеем возможность теперь рассказать.

Дело было в первых числах сентября, когда следственная комиссия, во главе с Шабловским, прибыла на место происшествия.

По прибытии в ставку Шабловский предложил комиссару юго-западного фронта Иорданскому принять меры к доставлению в ставку ген. Деникина, Эльснера и др., содержавшихся в это время в тюрьме на Лысой горе в Бердичеве. Иорданский вызывал Шабловского по аппарату Юза, и между ними состоялся предположительный обмен мнениями.

Иорданский, ссылаясь на крайнее возбуждение солдат, и между прочим, на какие-то разъяснения, данные ему начальником военного отдела петроградского министерства поручиком Степуном, не соглашался перевести деникинскую группу в Могилев. Шабловский, в конце концов, принужден был пойти на компромисс и, не отменяя своего распоряжения, разрешил отсрочить его исполнение до приезда министра-председателя Керенского.

Вечером, однако, Шабловский и члены комиссии: Н.А. Колоколов, полк. Раунах и полк. Украинцев, – выехали в Бердичев с целью допросить Деникина и др. генералов на месте, так как Иорданский сообщил об организованном уже в Бердичеве революционном суде, который может в 24 часа решить участь арестованных. В Бердичев комиссия прибыла вечером и посетила командующего юго-западным фронтом ген. Огородникова.

Последний отметил наступающее на фронте успокоение и признал вполне возможным, без эксцессов вывезти бердичевских узников в ставку, где содержался в это время Корнилов. В комиссариате же, который затем посетила комиссия, царило пессимистическое настроение. Комиссар Иорданский и ген. Багог уверили, что без крайних эксцессов не обойдется.

Затем комиссия на автомобилях проехала в тюрьму, расположенную за городом, в 3 верстах от вокзала. Ни ген. Багог, ни Иорданский ее не сопровождали.

На Лысой горе, у входа в тюрьму, комиссия застала большую толпу в 500 – 600 вооруженных солдат и штатских. Толпа была очень возбуждена и особенно оживилась при виде автомобиля. Члены комиссии вышли из автомобиля и беспрепятственно прошли внутрь здания.

Предъявив на гауптвахте свои документы, Шабловский предложил начать допрос ген. Деникина. Шабловский и 4 члена комиссии вошли в маленькую каморку, где содержался арестованный генерал. Толпа все время оставалась на улице, но часть ее проникла в помещение и шумела.

Не успел еще Шабловский задать несколько официальных вопросов Деникину, как в каморку вошел какой-то солдат, как впоследствии оказалось член исполнительного комитета юго-западного фронта, и предложил комиссии впустить несколько солдат из толпы, желающих присутствовать на допросе. Комиссия отказалась нарушить закон.

— На каком основании, - спросил Шабловский, - можем мы посвящать в свою работу, требующую тайны, случайных людей, неорганизованную толпу?

— Да потому,  – был ответ, – что вам не верят, и что, в противном случае, вам будет здесь не безопасно.

Член исполнительного комитета через несколько минут впустил в коридор солдат, среди которых кем-то был распространен, с явно провокационной целью, слух, что комиссия ночью тайком вывезет арестованных.

Комиссия не решалась при таких условиях продолжать допрос и, решив прервать его до следующего дня, вышла из камеры. В помещении ее встретили довольно спокойно. Здесь находились юнкера из школы прапорщиков, но на улице толпа прямо бушевала.

Раздавались ругательства и угрозы. Требовали участия солдат в допросе.

Член исполнительного комитета своими речами наэлектризовал толпу.

— Смерть Корнилову и Деникину. К черту все комиссии! На виселицу! – орала и неистовствовала толпа.

Из толпы несколько человек прошли в тюрьму. Шабловский, видя их возбуждение и опасаясь за жизнь арестованных, предложил прислать на следующий день делегатов от исполнительного комитета юго-западного фронта.

Этого толпе показалось мало. Стали требовать, чтобы и от местных частей были представители.

Комиссия, окруженная толпой, не согласилась на это. Выйдя из помещения, комиссия двинулась к автомобилю, сопровождаемая ругательствами толпы. Колоколов и Раунах несколько задержались, уговаривая толпу успокоиться, а Шабловский с Украинцевым добрались до автомобиля.

В этот момент откуда-то заглушая общий шум, раздался истерический крик: Арестовать их! Получено известие по телефону!

Вмиг автомобиль был окружен со всех сторон. Шабловский не растерялся. Спокойный, сложив руки на груди, выпрямился во весь рост и обратился к толпе:

— Что же, арестуйте! 600 вооруженных против одного безоружного. Это нетрудно. Но по какому праву, хотел бы я знать.

— По телефону получено известие!

— По телефону, – вскрикивал Шабловский. Так дайте их сюда, проверьте делегатов. Пусть они придут к телефону и проверят это известие. Тогда я вам поверю.

— Верно! – поддержал кто-то из передних рядов. – Надо справиться…

— А кто сказал, что приказ есть? – раздались голоса.

Этого установить не удалось, но несколько человек отделились и пошли на гауптвахту.

В ожидании их возвращения Шабловский вступил с толпой в беседу и в горячей речи доказал всю нелепость ареста комиссии, присланной для того, чтобы узнать правду о мятежниках.

Делегаты не возвращались. Было ясно, что они, учтя опасность гнева обманутых людей, скрылись.

Шабловский, считая момент удобным для решительных действий, заявил толпе:

— Вот что, товарищи. Посланные ваши не приходят. У нас времени мало, а вы нас хотите арестовать и посадить в тюрьму. Если вы считаете, что вы это в праве сделать, тогда арестуйте нас, если нет, то не задерживайте нас.

Так как никто не сделал движения вперед, то Шабловский пригласил членов комиссии сесть в автомобиль, сел сам и уехал.

Остается прибавить, что о предстоящем в этот день приезде комиссии в тюрьму, знал очень тесный кружок лиц, и откуда стало известным об этом случайной толпе, — остается загадкой.

На следующий день у тюрьмы толпы не было, несмотря на то, что о допросе было известно всему исполнительному комитету.

Никто допросу не препятствовал, тем не менее деникинскую группу удалось переправить только в конце сентября.

(вечерняя газета Время)

13 октября

Во Временном Правительстве

Во время вчерашнего закрытого заседания комиссия по обороне совета республики некоторые члены центрального исполнительного комитета совета р. и с.д. сообщили членам Временного Правительства, принимавшим участие в заседании комиссии о том, что большевики днем своего выступления «мирной демонстрации» назначили 15 октября.

При этом члены исполнительного комитета подчеркнули, что истинные демократические круги столицы, безусловно, ни в коем случае не поддержат это по меньшей мере провокационное выступление.

По мнению членов центрального исполнительного комитета, выступление большевиков будет ликвидировано силами революционной демократии, признающей всякого рода выступления и «мирные демонстрации» пагубными для страны и изменой революции и свободе.

В кругах Временного Правительства это сообщение было встречено с полным спокойствием. Главнокомандующий петроградского военного округа предложил принять все необходимые меры к недопущению каких-либо эксцессов в столице.

(вечерняя газета Время)

Освобождение большевиков

Прокурорский надзор постановил освободить до суда из Крестов 3 большевиков: Алексеева, Горбачева и Иванова, содержащихся под стражей не по общему делу о вооруженных беспорядках 3–5 июля, а по отдельному делу о вооруженном сопротивлении.

Один из них, Иванов, воспользовавшись освобождением, покинул одиночную тюрьму Кресты, в которой освобождаемые содержались.

Двое других, Горбачев и Алексеев, категорически отказались уйти из тюрьмы, заявив, что из солидарности с остальными сидящими в тюрьме большевиками они не покинут тюрьмы, пока не будут освобождены все большевики.

(вечерняя газета Время)

О ген. Корнилове

«Известия Совета Р. и С.Д.» сообщают:

«В самом непродолжительном времени состоится экстренное заседание совета союза казачьих войск для обсуждения вопроса о том, имеет ли формальное право верховный главнокомандующий Керенский отдать приказ о прекращении выдачи содержания ген. Корнилову и другим, с ним арестованным.

По мнению членов совета, ген. Корнилов еще числится на государственной службе, и, кроме суда, никто не может лишить его генеральского звания, а вместе с тем и получаемого им по службе содержания».

(вечерняя газета Время)

14 октября

День за днем

Во время горячих споров в предпарламенте, который шутники, которым смешно, называют почему-то бредпарламент, в Москве созвано московское совещание, и здесь говорят трезвые речи. В это время большевики грозят «выступлением», иначе говоря, резней и свержением Правительства, а в Москве грозятся забастовкой.

В московском совещании, что хорошо и не хорошо, так это полное единодушие. С одной стороны, единодушие вещь хорошая, но что же дать могут разговоры лиц, совершенно согласных между собой? Хорошо, если это даст объединение и не выльется в одни обоюдные аплодисменты в то время, когда на крайнем левом фланге русской революции большевики готовят нечто большее, чем аплодисменты.

Почему-то крайние левые газеты не стесняются утверждать, что выступление большевиков выгодно для того, что они называют контрреволюцией. «Новая жизнь» Горького, по крайней мере, так и заявила, что нужно выждать выступления контрреволюционеров, а потом уже начинать ленинцам и горьковцам.

Я не помню, в каком это сражении с Англичанами во время «кружевных войн», французские офицеры вышли перед строем и попросили Англичан стрелять первыми.

Это было очень давно, так вот Горький, Гиммер и известный русский Тайлеран – Рафаиль Григорьев, предлагают контрреволюции начать первой. А она и не думает стрелять, и даже не известно ее местожительство, ее укрепления, ее силы, мощь и средства борьбы. Ее нет, или она обладает секретом шапки-невидимки.

Единственное выступление, которому хотели навязать понятие контрреволюции – Корниловское, и то оказалось не контрреволюцией, как ни раздували враги его действия, а гидрой, за которой охотились со страху Геркулесы наших дней с тросточкой вместо палицы, с тонкими рахитическими ножками и ручками, гидра спит себе, свернувшись комочком в тридесятом государстве в то время, как геркулесы машут усиленно руками.

С точки зрения крайних левых товарищей и Савинков – контрреволюция, и меньшевики, и не потерявшие голову эс-эры, не говоря уже о Плеханове, Брешко-Брешковской, Кусковой и, не к ночи будет сказано, кадетов. Все это звенья одной гидры, которую должны попрать Ленины, Зиновьевы-Радомысльские, Цедербаумы, Апфельбаумы и Розенфельды. Они носятся с картонными, а может быть, и с настоящими мечами, и «перо их мщением дышит», и сколько гордости и ужаса в этих красноватых, застекленных пенсне глазах. Они напоминают того тенорика, который в самый трагический момент закричал: «Я дезинфекцию требую», вместо сатисфакции, а дезинфекция очень бы для них пригодилась.

Ведь надо же показать свою мощь перед Немцами и перед началом кампании выборной в Учредительное Собрание, ведь надо козырнуть. Не удается, – укроемся, как товарищ Ленин, друг немецкого народа, а пострадают другие, кого им не жалко и никогда жалко не было.

Ревельский комитет выступил с мужественной декларацией, пожалуй, он не даст Немцам торжествовать легкую победу. Французы в два дня (в просторечии – капиталисты и империалисты) отхватили у Немцев (товарищи-интернационалисты) 120 пушек, Итальянцы отбивают атаки Немце-Австрийцев, Англичане делают свое трудное дело у Ипра, и так нужно поскорее ликвидировать русский фронт – сторону наименьшего сопротивления.

Возобновилось братание, и товарищи Троцкие и их коллеги, наскоро выпускаемые Малянтовичем из тюрем, торопятся. Известный контрабандист Козловский с ними и пополнил ленинский штаб. Пенсне Троцкого горит огнем Иуды, не то Макавея, не то Искариота – не разберешь, и крикнет он, чтобы солнце остановилось, и чтобы все Амаликитяне приняли свою горькую участь.

И вот если это будет, тогда-то гидра проснется, потянется и, с восторгом присягнув Вильгельму, во главе с Лениным, Розенфельдом, Каменевым и Бронштейном-Троцким, протянет губы, чтобы поцеловать державную руку своего императора в бронированной перчатке.

Тогда усилия Французов и Англичан будут тщетны, тогда прорвут фронт союзников, и немецкая гвардия, которая, как известно, состоит вся из интернационалистов и Цедербаумов, вступит в Питер, в Париж, в Лондон и в Рим, где будет короноваться новый римский император.

Итак, мы накануне выступления русских маршалов Вильгельма, и роль предпарламента неожиданно делается серьезной и значительной. Он должен сказать свое веское слово и доказать свою необходимость родине. Это слово стало обычным в этом новом учреждении, и его больше не конфузятся, как так еще недавно.

Ему предстоят и дни испытания, и дни победы над анархией, иначе египетская тьма спустится над нашей родиной, и кто знает, когда заблестит новая заря. Не русские ли войска завоеванной России под командой большевиков и из-под палки немецких офицеров пойдут к границам Франции защищать интернационал?

Позор безвластия, анархии, ненависти к отечеству уже просочился к нам. Из него нужно сделать море – и этого ждут не дождутся верные слуги Вильгельма.
Бор. Суворин.

(вечерняя газета Время)

15 октября

Большевики

Совещание правительства. Предстоящее выступление большевиков обсуждается и в официальном, и в частных заседаниях Временного Правительства. Выяснилось, что правительство не допустит никаких большевистских выступлений, хотя бы так называемых мирных.

14 октября, утром, состоялось совещание Временного Правительства по тому же вопросу. На совещании присутствовал начальник штаба петроградского военного округа ген. Багратуни. Большевики тщательно скрывают день выступления. Сначала циркулировали слухи, что это выступление состоится 15 октября, затем стали говорить, что выступление состоится 20, в день открытия съезда Советов. Среди большевиков наблюдается разногласие и колебание. Некоторые большевики считают выступление не целесообразным. А.Ф. Керенский занял самую решительную позицию.

Из разговоров с отдельными членами правительства видно, что некоторые министры считают предстоящее выступление большевиков решающим моментом в деле борьбы с большевизмом. По мнению этих министров выступление большевиков, если оно только состоится, заставит правительство принять решительные репрессии против большевиков. Начальнику петроградского военного округа полковнику Полковникову и начальнику штаба ген. Багратуни Временное Правительство сделало совершенно определенное указание на счет применения вооруженной силы в случае какого бы то ни было большевистского выступления и беспорядка.

Среди членов, в довольно, правда, сдержанной форме, замечается критика некоторых шагов министра юстиции. Некоторые члены кабинета полагают, что по отношению к делам большевиков министр юстиции обнаруживает тактику, не соответствующую общей линии правительства и в то же время, когда правительство окончательно стало на точку зрения решительной борьбы с большевиками, П.Н. Малянтович обнаруживает склонность к смягчению или к ликвидированию большевистских дел. Такое отношение к руководителям июльского восстания считается особенно не соответствующим настоящему моменту, когда большевики готовят вторичное выступление. В этих случаях послабление П.Н. Малянтовича большевикам может сыграть подбодряющую для них роль.

Подготовил Евгений Новиков

*Стилистика и пунктуация публикаций сохранены