РАПСИ продолжает публикацию цикла исторических расследований кандидата исторических наук, депутата Госдумы первого созыва Александра Минжуренко о событиях, случившихся в России сто лет назад. Сорок четвертая глава посвящена проблеме земельного вопроса в постреволюционной России. Отсутствие пропорционального представительства крестьянского населения во властных органах привело к неправовому переделу земли, из-за чего пострадали, пожалуй, почти все, кроме большевиков, укреплявших свою власть любой ценой.

Декрет о земле «узаконил» тот захват помещичьих земель крестьянами, который начался еще весной-летом 1917 года. Временное правительство долго не решалось остановить аграрные беспорядки в сельской местности.

Очень уж не хотелось эсерам и меньшевикам уподобляться старой власти и отправлять в деревню войска. А когда они это все же стали делать, то распропагандированные солдаты – сами из крестьян – обычно отказывались применять силу против представителей своего же сословия.

Сплошь и рядом солдаты не усмиряли крестьян, а брались помогать им в деле раздела помещичьих имений. К осени стало совершенно очевидным, что действующая власть не в состоянии остановить стихийно начавшийся долгожданный для крестьян «черный передел».

А ведь в мае-июне на I съезде Советов крестьянских депутатов Временное правительство добилось, казалось бы, понимания представителями крестьян того, что «окончательное решение земельного вопроса должно дать Учредительное собрание». Но и там крестьяне попытались предрешить будущие законы этого полномочного форума: депутаты от села провели отдельную резолюцию о том, что планируемая передача всей земли крестьянам должна безусловно пройти без всякого выкупа.

Однако дальнейшие события показали, что советы крестьянских депутатов не контролировали всю ситуацию в деревне и не смогли уговорить крестьян подождать до Учредительного собрания. Развернувшееся летом-осенью стихийное захватное движение подтверждает этот вывод.

Причина того, что крестьянские советы не стали по-настоящему руководителями крестьянского движения, которое вышло из берегов, заключалась в том, что они не охватывали повсеместно сельские поселения. Дело в том, что советы крестьянских депутатов в основном были созданы на уровне губерний, т.е. они были весьма отдалены от самих селений, и их актив состоял в основном из «городских» эсеров, которые считали себя представителями интересов крестьян, но не были с ними тесно связаны.

Более близкие к деревне уездные советы были созданы далеко не везде, и они тоже часто лишь считались крестьянскими по составу и также были не очень влиятельными в крестьянской среде. А вот низовых – волостных советов крестьянских депутатов – было создано совсем немного, не говоря уже о сельских советах.

Следовательно, крестьянское движение часто было весьма неорганизованным. Но сельские жители охотно слушались руководителей тех советов, которые были настроены радикально, и не прислушивались к тем, кто пытался приостановить размах захватных выступлений.

Интересно, что захват крестьянами помещичьих земель отозвался резким возрастанием числа дезертировавших солдат. Эта связь легко прослеживается и объясняется тем, что находившиеся в войсках сельские домохозяева всерьез опасались не поспеть к переделу. Они беспокоились по поводу того, что оставшиеся дома без главы семьи крестьянки могут быть обделены в процессе этого неорганизованного раздела. Именно этими причинами и объясняли мотивы своих действий большинство задержанных дезертиров.

Темпы нарастания «аграрных беспорядков» были впечатляющими: если в апреле министерство земледелия насчитывало 205 таких случаев, то в мае уже 558, а в июне 1122. Затем с 1 сентября по 20 октября было зафиксировано более 5 тысяч случаев захвата помещичьих земель. Очень часто дезертиры приходили домой со своим оружием и потому вели себя в этих акциях особенно дерзко.

Осенью масштабы подобных «беспорядков» перерастают рамки отдельных селений. Так, 11 сентября Совет крестьянских депутатов Тамбовской губернии принял решение о передаче в собственность сельских крестьянских общин всей помещичьей земли в губернии вместе со всем инвентарем и соответствующим хозяйственным имуществом.

В связи с тем, что захватное движение было стихийным и не имело центра, его формы оказались весьма разнообразными. Наблюдатели довольно часто отмечали умеренность действий отдельных общин, которые подчеркнуто ограничивали свои действия чисто земельными переделами, не касаясь другой собственности помещиков. Это и был собственно «черный передел», который производили «сознательные» крестьяне – члены партии эсеров.

Однако во многих случаях захватное движение превращалось в погромное. С мест сообщали: «Мужики делят и запахивают земли, режут и угоняют скот, громят и жгут усадьбы, ломают и захватывают орудия, расхищают и уничтожают запасы, рубят леса и сады, чинят убийства и насилия. Это уже не «эксцессы», как было в мае и в июне. Это — массовое явление».

Новое Временное рабоче-крестьянское правительство – Совнарком – ничего не предпринимало для прекращения погромов помещичьих имений, в ходе которых совершались откровенно преступные действия и даже самосудные убийства. И в этом была своя логика: большевики ведь и получили власть только потому, что официально разрешили этот всероссийский грабеж.

Помещики же были признаны «классовыми врагами» власти диктатуры пролетариата и поэтому подрыв их экономической базы и физическое их уничтожение крестьянами не противоречило революционным планам большевиков. Да и остановить это движение, с которым не справилось и предыдущее Временное правительство, было, пожалуй, для новой, еще не окрепшей власти, делом непосильным, даже если бы она того захотела.

Видимо, эта вырвавшаяся на свободу стихия должна была дойти до какого-то естественного конца и прекратиться сама собой. А закончиться она могла только с разделом всей помещичьей земли.

Результаты произошедшего «черного передела» разочаровали крестьян. Лозунг полного перехода помещичьих земель в руки крестьян был соблазнительным для них с незапамятных времен. Особенно всколыхнулись надежды на это с реформой 1861 года, а затем в ходе революции 1905-1907 годов.

Однако содержательное наполнение этого лозунга с течением времени менялось, о чем крестьяне не задумывались, не будучи знакомы со статистикой рынка земли. А данные этой статистики показывали, что те самые вожделенные огромные земельные владения помещиков остались в XIX веке.

Состоятельные крестьяне, особенно после столыпинской реформы, интенсивно скупали помещичьи земли. И площадь дворянских владений стремительно сокращалась. Этому способствовала и правительственная политика, и деятельность Крестьянского банка. Это и был мирный реформистский вариант решения острого земельного вопроса.

Столыпинская реформа стала альтернативой революции и «черному переделу». Сам Ленин признавал, что если эта реформа добьется своих целей, то его партия просто выбросит аграрный раздел из своей политической программы. И во многом эта реформа удалась.

Пресловутый «черный передел» уже почти состоялся, только мирно, путем купли-продажи помещичьей земли крепкими крестьянскими хозяйствами. Земельные угодья быстрыми темпами переходили в руки «эффективных менеджеров».

Крупный аграрник Н. Чаянов, говоря о периоде революции 1917 года отмечал: «За последнее десятилетие наше крестьянство купило у лиц других сословий около 27 миллионов десятин земли». И далее: «Сельскохозяйственная перепись 1916 года указывает нам, что в 44 губерниях Европейской России из каждых 100 десятин посева 89 десятин было крестьянских и только 11 помещичьих, из каждых 100 лошадей, работавших в сельском хозяйстве, 93 было крестьянских и только 7 помещичьих».

Таким образом, тот притягательный для крестьян лозунг раздела помещичьих земель в 1917 году был уже наполнен другим содержанием: разгромив помещичьи имения и разделив дворянские земли крестьяне могли получить прибавку всего в 9-12% размеров своих наделов. Это совсем не решало проблему крестьянского малоземелья. И стоило ли это таких социальных и политических потрясений?!

На наш взгляд, большевики, наверняка владея цифрами, использовали устаревший лозунг именно в расчете на неведение простых крестьян, получили за счет этого их поддержку и повели тех на насильственный «черный передел». Никакого положительного экономического эффекта от перехода земли в руки беднейшего крестьянства не могло и быть. Земля попадала во владение тех бедных однолошадных хозяев, у которых урожайность полей была самой низкой в России.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 22 декабря.