Правосудие обязано быть вне политики, политический строй не должен поддерживаться остриём судейского меча, а лучший суд всех времён и народов — суд присяжных: юридическое сообщество обсуждает насущные правовые проблемы в условиях революции. Эксперты констатируют, что во времена переворотов правосудие всегда хромает на обе ноги, а худшим проявлением общественных и политических перемен становятся революционные трибуналы. Попытки властей подчинить правосудие своим интересам всегда оканчиваются печально, прежде всего, для самих политиков, утверждают юристы.

Собрание в итоге принимает резолюцию протеста против смертных казней и состояния бессудия в стране.

РАПСИ продолжает знакомить читателей с правовыми новостями столетней давности, на дворе 2 апреля 1918 года*.

Революция и правосудие

В зале Калашниковской биржи в воскресенье состоялось многолюдное собрание. Публика, преимущественно, юридическая — адвокаты, судьи. Как и всегда, много учащейся молодежи и почти ни одного представителя пролетариата. Не видно и нынешних судей: ни народных, ни из состава верховного судилища. А ведь не бесполезно было бы и им кое-чему поучиться у людей, всю жизнь посвятивших правотворчеству. Но как в старое доброе время г.г. сенаторы и г.г. судьи-чиновники считали ниже своего достоинства посещать собрания свободомыслящих адвокатов, так и теперь г.г. «народные» судьи считают долгом игнорировать эти буржуазные разглагольствования.

Председательствовал М.Л. Гольдштейн. Первым докладчиком был проф. П.И. Люблинский. Говорил он вечно старые и вечно юные, а теперь особенно юные, слова о том, что правосудие — вне политики, что над храмом правосудия развивается Красный Крест. Говорил о том, что история жестко мстит тем, кто забывает об этих элементарных предпосылках правосудия. Как это ни грустно, но правосудие хромало на обе ноги во все революции всех времен и народов. Особенно печальна в истории правосудия память «революционных трибуналов». Их было два, наш — третий. Первый в Англии, еще в 17 веке, второй в эпоху великой французской революции. Оба кончили дни свои бесславно, под плахой, таща за собой в могилу и революцию. Особенно красочна потрясающая история революционного трибунала 1793 г. В борьбе с призраками контрреволюции этот трибунал дошел до безумия, садизма.

Из всего этого докладчик делает вывод: суррогаты правосудия чужды общественному сознанию. Лучший суд во все времена — присяжных. И, — главный вывод, — политический строй не поддерживается острием судейского меча. А если его пытаются поддержать, получается не правосудие, а надругательство над правосудием.

Г.Л. Карякин, второй докладчик, говорит о том, что для карательной власти революции есть пределы, переход которых губит революцию. Так погибла великая французская революция, революция разума и духа, погибла только потому, что споткнулась о политические убийства самой же совершенные. Революционный же трибунал Франции, вместо того чтобы ввести стихию в рамки, пошел за народными страстями. В этом его бесславная гибель.

А у нас? К чести советской власти надо заметить, — говорит докладчик, — что она обнаруживает стремление к правосудию. Но бесчисленные комиссии по борьбе со всевозможного рода преступлениями, действительными и воображаемыми, идут по нехорошему пути французской революции и приведут себя к краху.

Горячо говорил о современном бесправии А.С. Зарудный. Он, один из идейных представителей нашей адвокатуры, принужден был сознаться, что старый царский суд был неизмеримо выше суда современного. Говоря о смертных казнях, оратор рассказал кое-что личное, имеющее значение общественное. Он вспомнил юношу Ульянова, брата председателя совета народных комиссаров, с которым когда-то он сидел в тюрьме и который спас его, Зарудного, от смертной казни, но сам пошел под расстрел. А теперь, говорит А.С. Зарудный, бандиты Ленина убили в Киеве моего племянника, министра земледелия украинской рады Зарудного, честного юношу. — Я спрашиваю Ленина, который потерял когда-то брата, за что расстреляли моего племянника? За что?

Кончает А.С. Зарудный заявлением, что так жить дольше нельзя, что народ, допускающий в своей стране такой кошмар, не имеет прав на существование.

Следующий оратор, Ф.А. Волькенштейн, видит причину всех бед в том, что власть осуществляется беспредельно десятками вполне самостоятельных лиц и организаций. Все это помазанники милостью революции, самодержцы, африканские царьки. Казнят людей походя, а когда совершат свое гнусное дело, — не найдешь виновников, ибо все пользуются неограниченной неприкосновенностью. — От этой революции ждать правосудия не приходится. Будем ждать, что вместо ловкачей в звериных масках придут истинные вожди народа.

После С.А. Беляцкина, говорившего, между прочим, об ошибках февральской революции в деле правосудия, заключительное слово берет М.Л. Гольдштейн. Он обращает внимание на лицемерие советской власти: узаконенной смертной казни, казни через революционные трибуналы, нет, а в тоже время в стране тысячи казней. Трагедия наших дней в том, что суд не ставит знака равенства между гражданами.

Собрание кончается принятием резолюции протеста против смертных казней и состояния бессудия в стране.

(День)

Арест Михаила Александровича в Перми

В Совете Комиссаров Коммуны на днях были получены сведения, что, по распоряжению пермского совета, высланный из Петрограда бывший великий князь Михаил Александрович и его секретарь Джонсон были арестованы и заключены в местную тюрьму. По получении этих сведений пермский совет был запрошен о причинах ареста, так как никаких инструкций об аресте прибывающих на место ссылки Романовых не было дано. Из Перми получено было сообщение, что Михаил Александрович уже освобожден.

(Новая жизнь)

Подготовил Евгений Новиков

*Стилистика и пунктуация публикаций сохранены