В новом проекте РАПСИ мы вспоминаем важные истории для развития правосознания в нашей стране. Тридцать лет назад в СССР было официально прекращено использование карательной психиатрии. Исследователь психопатологии Виталий Аширов рассказывает об истории и правовых последствиях этого явления.
Амбивалентность и нестабильность всего, связанного с правоприменительной практикой в области психических заболеваний, отсутствие однозначных формулировок понятия «душевнобольной», несогласованность между критериями того или иного психического расстройства в различных странах — все это было основой для создания карательной психиатрии.
Понятие это можно трактовать расширительно — как систему подавления несогласных с политическим режимом (в СССР), как средство содействия коррупции провластных органов (во Франции), как средство оправдания геноцида (в Германии).
Принято считать, что одним из кульминационных событий Перестройки, ставшим иллюстрацией решительного и принципиального перехода страны в русло международных норм права, стала разработка в 1988 году «Положения об условиях и порядке оказания психиатрической помощи». В 1992 году на его основе был принят закон «О психиатрической помощи...», который призван положить конец использованию медицины в противоправных целях.
Был ли этот феномен специфически советским явлением? И можно ли считать тему карательной психиатрии окончательно закрытой? Для того, чтобы ответить на эти вопросы, углубимся в исторический контекст.
Власть и медицина
Философ и социолог Мишель Фуко писал, что психиатрические лечебницы наряду с тюрьмами изначально являлись инструментами социального контроля. Часто заболевание измысливалось задним числом для того, чтобы поддерживать и стабилизировать социальный порядок. Даже если он противоправный.
Так, в середине 19 века американский врач Самуэль Картрайт придумал болезнь, которая якобы поражала только чернокожих рабов. Драпетомания (от др.-греч. δραπέτης (drapetes, «беглый [раб]») + μανία (mania, «безумие»)) — навязчивое стремление «сбежать из рабства». Несмотря на всю кажущуюся сегодня комичность этого диагноза, он был успешно встроен в законодательную базу и нередко применялся. «Заболевших» рабов предписывалось пороть. Также проводилась ампутация пальцев на ногах.
Первый случай применения карательной психиатрии в Российской империи зафиксирован в 1836 году. Писатель и публицист Петр Чаадаев открыто выступил против монархической концепции «официальной народности», за что был объявлен душевнобольным. Его посадили под домашний арест. Друзья отвернулись от Чаадаева. Позже, когда он был уже официально назван здоровым (если не станет писать против власти), до самого конца жизни знакомые смотрели на писателя, как на опасного сумасшедшего.
Власть ощутила, что психиатрия — идеальное средство давления и контроля. Масштабные преступления самых разных государств, совершенные в ХХ веке, дали широко развернуться и этому страшному средству.
В Германии с 1933 года действовал «Закон о предотвращении рождения потомства с наследственными заболеваниями», один из авторов его — психиатр Эрнст Рюдин. Полмиллиона человек были насильственно стерилизованы, многие из них умерли. В Рейхе возникла программа эвтаназии «неполноценных» — «Т-4», подписанная Гитлером. К неполноценным, в частности, причислялись люди с отклонениями в психике.
Начиная с 50-х годов прошлого века, в Америке существовал секретный проект ЦРУ «МК Ультра». Он был санкционирован правительством и призван найти способы стирания памяти у нежелательных лиц, а также перестройки личности у них же.
С этой целью психиатр Дональд Камерон проводил опыты над гражданами, обратившимися в его институт с жалобами на незначительные проблемы — депрессию и нервозность. Он использовал тяжелые психотропные препараты и шоковую терапию, приводил пациентов в состояние невменяемости и проделывал жестокие опыты. Например, привязывал и заставлял в течение нескольких месяцев непрерывно прослушивать одну и ту же короткую запись на магнитофоне. Результатом программы стало руководство по допросу для контрразведок.
Громким случаем на Западе, связанным с вовлечением психиатрии в коррупционную деятельность, было дело «сирот Дюплесси». Во французской провинции Квебек в сороковые годы ХХ века приюты для детей были сплошь переименованы в психлечебницы по той причине, что в таком случае государственные дотации удваивались.
Простым росчерком пера 20 тысяч здоровых детей объявили больными. Они потеряли все права, над ними проводились бесчеловечные опыты, они пережили моральное и физическое насилие. Впоследствии с подачи журналистки Жаннет Бертран раскрутился резонансный процесс. Выжившие объединились в комитеты взаимопомощи и добились компенсации от государства.
Карательная психиатрия в Союзе
Революционные события начала ХХ века в России стали основой для создания конкретных законов, применяющих психиатрию в политических целях.
Захватив власть, большевики, дабы показать всему миру себя как можно более справедливыми, использовали для заключения врагов под стражу психиатрические больницы. Дескать, мы даже в тюрьму не сажаем преступников, мы их излечиваем.
К немногочисленным нормативным документам относилась инструкция от 23 июля 1918 года «О лишении свободы как о мере наказания и о порядке отбывания такового», где психиатрические больницы назывались «карательно-лечебными» заведениями. Именно туда в 1919 году попала революционерка и эсерка Мария Спиридонова.
В 1939 году в казанской больнице сформировали особое отделение для политических. Впрочем, пока еще было нельзя говорить о систематической борьбе с инакомыслящими при помощи психиатрии. Это началось позже.
«Больные» были упрятаны подальше от социума. К ним практически не применялось медикаментозное лечение из-за нехватки необходимых препаратов. Однако имеются свидетельства, что в стенах лечебниц царил голод. Ежедневно умирали десятки человек. Серьезная законодательная база, необходимая для регулирования этих вопросов, к тому времени не была создана.
Только в 1948-ом и 1954-ом принимаются инструкции, регулирующие правовые проблемы, связанные с принудительным лечением. Соответственно, ужесточаются формулировки и усиливается давление.
И все же в 1956 году произошел прецедент любопытного применения демократической правовой процедуры. Бывшие пациенты ЛТПБ Писарев, Конопаткин, Сускин обратились с жалобой в ЦК на неправомочное заключение в больницу. Образовалась комиссия для проверки фактов. Вскрылись случаи злоупотребления властью, и оказалось, что большинство узников ТПБ — жертвы репрессий.
Комиссия обнаружила, что после смерти Сталина началась массовая выписка «политических» по причине резкого улучшения психического состояния. Но впоследствии новое правительство не захотело идти слишком далеко в направлении демократизации. Разоблачения так и остались на бумаге. Комиссию разогнали.
В 1960 году принят новый УК РСФСР, где, в связи с «полной и окончательной» победой социализма, убрана классовая терминология. Принудительные меры медицинского характера теперь регулировались статьями 11, 58-61 УК РСФСР, а также 403-413 УПК РСФСР. Основной статьей была 58-я.
В советских законах имелись большие недоработки и противоречия. Стоит отметить, что в статье 190 УПК, где описывался порядок экспертизы, указывалось, что «Следователь вправе присутствовать» при экспертизе. Но юридически присутствие следователя недопустимо, потому что может являться формой давления на экспертов.
В статье 184 УПК РСФСР говорилось, что «Постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы и заключение экспертов не объявляются обвиняемому, если его психическое состояние делает это невозможным». Данная статья нарушала шестой параграф Всеобщей декларации прав человека: «Каждый человек, где бы он ни находился, имеет право на признание его правосубъектности».
В статье 185 УПК РСФСР говорилось, что любой обвиняемый имеет право «Заявить отвод эксперту». Однако — и в этом заключалось противоречие — он мог не знать о назначении экспертизы и, соответственно, не мог в полной мере реализовать права.
Власть давила на экспертов законодательно. Так, эксперт не мог избежать дачи заключения (78 и 82 статьи УПК РСФСР), иначе ему грозил реальный срок.
В 1961 году появилась «инструкция по неотложной госпитализации психически больных, представляющих общественную опасность». Любой больной мог при помощи милиции быть госпитализирован. Причем согласия родственников не требовалось.
Интересно, что до принятия нового кодекса имелась 148-я статья: «Помещение в больницу для душевнобольных заведомо здорового человека из корыстных или личных целей — лишение свободы на срок до трех лет». В 1960-ом году ее убрали.
Диссидентам, как правило, ставили один из двух диагнозов — сутяжно-паранойяльное развитие личности и вялотекущая шизофрения. В мировой психиатрической практике того времени эти диагнозы имели место быть, но относились к трудноопределимым и смутным по внутреннему содержанию.
Выйти из стен психиатрического заведения было непросто — время заключения не оговаривалось и являлось практически пожизненным. В случае освобождения на человеке оставалось позорное клеймо. Жертвой неправомочного использования психиатрии стала интеллигенция — писатели, математики, правозащитники. Наталья Горбаневская, Александр Есенин-Вольпин, Виктор Файнберг, Валерия Новодворская и другие.
О чудовищных условиях содержания таких пациентов и о варварских методах «лечения» имеется немало свидетельств. Младший персонал больниц состоял из бывших уголовных заключенных. Они нередко избивали своих подопечных. Доктора ставили на больных медицинские эксперименты и применяли жестокие и бесплодные методы, от которых постепенно отказывались на Западе. Электрошоковая терапия, болезненные инъекции сульфозина, инсулиновая кома, гигантские дозы нейролептиков — только некоторые из них.
Литератор Юрий Ветохин, ставший жертвой репрессий, красочно описывает пытки инсулином: «Введенный в организм голодного человека (утром нам умышленно не давали есть) инсулин уничтожает запасы сахара, накопленные в организме, и мозг остается без питания. Человек теряет сознание и медленно умирает. Нас заставляли умирать ежедневно с 8 утра до 12 дня. Какие необратимые органические изменения происходили в организме во время этого медленного умирания, какие части и какие функции мозга безвозвратно гибли — никто не знает, и никто из врачей этим не интересовался. Я слышал о том, что инсулиновые шоки убивали самые деликатные и самые тонкие функции мозга: воображение, изобретательность, поэтичность».
Всемирная психиатрическая ассоциация, с шестидесятых годов осведомленная о карательной психиатрии в СССР, способствовала тому, чтобы Всесоюзное научное общество невропатологов и психиатров в 1983 году вышло из ее состава.
Современность
Отношения советской и западной психиатрии стали налаживаться только в период перестройки. ВПА выдвинула условия принятия в ряды мирового сообщества новой советской организации, которая называлась Независимая психиатрическая ассоциация. В перечень условий входило признание использования психиатрии в политических целях. Также необходимо было принять новый закон, регулирующий деятельность данной сферы медицины.
В 1992 году такой закон был принят («Закон о психиатрической помощи…», вступил в силу в 1993 году). Заодно постановлением правительства РФ от 16 марта 1992 года реабилитировали часть пострадавших от репрессий. Жертвам стали выплачивать денежную компенсацию за каждый месяц в ТПБ. В ведение Минздрава были переданы психиатрические спецбольницы МВД СССР. Более миллиона человек были сняты с учета. Из УК РСФСР изъяли статьи 70 и 1901, предусматривающие наказание за антисоветскую пропаганду.
Нет никаких правовых оснований считать, что сегодня в России применяются методы карательной психиатрии (доказательством чему служит хотя бы отсутствие соответствующих исков, удовлетворенных ЕСПЧ). Наоборот, печальный исторический опыт позволил выработать в нашей стране иммунитет к любым спорным с правовой точки зрения практикам, касающимся здоровья граждан. В России запрещены какие бы то ни было эксперименты по воздействую на психическое или физическое здоровье граждан, чем мы выгодно отличаемся сегодня от большинства даже цивилизованных стран мира.
