Завершение нэпа крайне негативно сказалось на правах ремесленников. В 1930-е годы советская власть параллельно с начавшейся коллективизацией и индустриализацией развернула наступление и на единоличников-кустарей, и на их «дикие» кооперативы. 

В одиннадцатом эпизоде своего расследования кандидат исторических наук, депутат Госдумы первого созыва Александр Минжуренко рассказывает о том, как процесс кооперирования был использован властями для лишения кустарей прав на имущество и самоуправление.

Новая экономическая политика, которую советская власть начала проводить в жизнь с 1921 года, откровенно называлась Лениным «отступлением» в процессе построения нового общества – социализма. Так же откровенно вожди большевиков называли нэп маневром. 

Частное мелкотоварное производство, включая кустарную промышленность, было разрешено на время. Оно было призвано вывести экономику страны из острейшего кризиса, но как только эта цель была достигнута - большевики открыто заговорили о подготовке к наступлению на «остатки капитализма» в социалистическом государстве. И наконец сигнал к наступлению подал Сталин: 1929 год был объявлен годом «великого перелома».

Главной целью наступления стало единоличное крестьянство, по выражению Ленина, «ежедневно, ежечасно порождающее капитализм». Но точно в таком же положении намеченных жертв оказались и кустари. Они тоже не вписывались в социализм. 

Какие бы усилия ни прилагала советская власть в годы нэпа к кооперированию ремесленников, ей удалось вовлечь в кооперативы лишь около 30% кустарей. Остальные предпочли более свободное состояние единоличных производителей. Им и была объявлена война во время реализации провозглашенного курса на индустриализацию страны. 

С началом индустриализации и коллективизации СССР кустарный способ производства был объявлен по труднообъяснимой причине «высшей степенью угнетения трудящихся». Видимо, имелось в виду, что свободные некооперированные кустари страдали от того, что «попадались в лапы» частникам-капиталистам: поставщикам сырья и скупщикам, т.е. были эксплуатируемыми остатками буржуазии. 

Единоличники кустари, действительно, оказались в это время в тяжелом положении и вынуждены были трудиться по 15 часов в сутки без выходных. Но вина за это лежала не только и не столько на скупщиках. На самом деле, некооперированных ремесленников больше частников эксплуатировало государство, поставив их в ущемленное правое положение. 

Если кооперативы обычно получали налоговые льготы, а в большинстве случаев даже освобождались от налогов, то частники должны были уплачивать немалые промысловые налоги, объем которых часто устанавливались произвольно. Нормативная база в этом деле практически отсутствовала. По отношению к частникам налицо было доминирование административных актов органов государственного управления над нормативными правовыми актами.

Однако и в кооперативах ремесленники не чувствовали себя защищенными в своих правах. За предоставляемые льготы приходилось платить многим, начиная с утраты самостоятельности. Льготное кредитование, снижение налогов, включение кооперации в планы по снабжению сырьем и организованный сбыт усиливали зависимость кооперативов от государственно-партийных органов. 

На практике «советский протекционизм» обернулся выхолащиванием самого смысла кооперации. Совершенно антирыночно, например, выглядела навязываемая сверху кампания по снижению цен на продукцию кустарно-промысловых кооперативов. 

Таким образом, государство сначала весьма эффективно использовало кооперативную форму самоорганизации кустарей для вытеснения частного капитала, а затем полностью охватило данный вид кооперации сферой своего контроля путем вовлечения его в планово-централизованную систему социалистического народного хозяйства.

В процессе «ассимиляции» кооперации и превращения ее в часть социалистического уклада, кроме всего прочего, в нее насильственно внедрялась и социалистическая уравниловка, подрывавшая стимулы работников к высокопроизводительному труду. 

В год «великого перелома» в высших партийных кругах была озвучена доктрина, призывающая к «выравниванию» кустарей и ремесленников по их доходам. Делалось это различными способами и, прежде всего, путем перераспределения выручки преимущественно в пользу «бедных». А тех, кто своим ударным трудом всё-таки достигал какого-либо благополучия в материальном уровне жизни, стали исключать из кооперативов и соответственно лишать их многих прав и преимуществ. 

Всё чаще проводились «чистки» кооперативов от «зажиточных элементов», что напоминало раскулачивание, начавшееся в деревне. Это было грубым нарушением прав тех ремесленников, которые становились жертвами «чисток», так как никаких правовых оснований для исключения этих лиц из кооперативов не приводилось. Им даже не предъявляли формальных обвинений в нарушении устава кооператива или в совершении каких-либо проступков. Это были чисто политические акции, не основанные на праве.

Еще более грубым нарушением прав кустарей, исключаемых из кооперативов, стало то, что они фактически лишались части своей собственности, т.е. имущественной доли в кооперативе. 

Ведь кооперативы в ходе своей деятельности обычно приобретали на свои общие средства различное оборудование, инструменты, инвентарь и даже станки и машины, которые по сути находились в долевой собственности всех членов кооператива. Но изгоняемым ремесленникам ни в какой форме не возвращался их пай, их доля в общем имуществе. Как и в случае с «кулаками» совершалась экспроприация собственности наиболее успешных кустарей. 

Такие «чистки» кооперативов от зажиточных членов, исключаемых без всякой компенсации за их вклад в общее имущество объединения, создавали показательный и печальный для ремесленников прецедент. Они продемонстрировали полное бесправие и остальных участников организации: в любой момент каждый из них мог быть лишен своих прав на приобретенное в складчину имущество. 

Кооперативы таким образом постепенно лишались своей собственности: право распоряжения ею переходила к государству. Особенно это касалось обобществленных крупных мастерских с большим удельным весом сложных машин и орудий труда: в них кустари были практически полностью лишены собственности.

Известно, что сама по себе кооперация мелких товаропроизводителей явление положительное, она дает выгоды каждому из ее участников. И процесс кооперирования в России начался задолго до советской власти. Но это был эволюционный, добровольный и естественный процесс, совершаемый в интересах самих кустарей. 

А советская власть лишь «оседлала» это движение и поставила его себе на службу, исказив в конечном итоге суть и смысл таких объединений. Однако и в этот период, параллельно с создаваемыми властями кооперативами, кустари создавали свои союзы. Но поскольку они пытались существовать самостоятельно, их в советских документах именовали «лжекооперативами» и «дикими кооперативами». 

С такими образованиями советская власть нещадно и успешно боролась, члены этих объединений оказывались полностью бесправными перед лицом государственных органов, действовавших не на основании законов, а руководствуясь партийно-политическими установками.

Таким образом, советские кооперативы, утратив права собственного самоуправления и права на имущество в тридцатые годы стали рассматриваться как часть государственного сектора экономики. Кустари-единоличники, в продукции которых по-прежнему нуждалось население, в большинстве случаев фактически ушли в подполье.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 5 ноября