Идеи и ошибки Мартина Хайдеггера только сегодня становятся достоянием широкой общественности, что во многом обусловила публикация «Черных тетрадей». Концепты философа совпадают со многими правовыми нормами, определяющими цайтгайст наших дней.
При этом судьба мысли Хайдеггера наилучшим образом показывает опасности многих течений, выглядящих сегодня прогрессивно и благонравно: экофеминизм, борьба с постправдой, социальная депривация нарушителей норм, демократизация высшего образования... На основании трактовок последнего полувека – от Лиотара до Берроуза – мы сформировали новый взгляд на сюжет одной из главных правовых ошибок прошлого века, приведшей к массовому использованию языковых манипуляций в отсутствие этических, правовых и законодательных ограничений.
«Возможно, именно потому, что он в действительности сам никогда не знал, что говорит, Хайдеггер смог сказать – не будучи обязанным признаться в этом – то, что он сказал» (Пьер Бурдье)
1. Маргинализация интеллектуалов и интеллектуализация маргиналов (а)
С 1933 по 1939 годы в Германии плодились специфические правовые реформы. Закончились они мировой войной. Реформы возникали из раздражения масс, концептуализированных мыслителями. В это время Мартин Хайдеггер выбрал для себя роль гомункулуса Германии* (1): мозга-атома, который по своей структуре точно соответствует целому.
Его эволюция напоминала процесс кристаллизации общества. Внедрение мельчайшего кристалла в аморфный раствор, находящийся в метастабильном равновесии, провоцирует образование кристаллической структуры, по масштабу в тысячи раз превосходящей исходный кристалл (2).
Метастабильность – это устоявшийся в социуме набор идей. Стабильный состав концептов при динамичности процессов изменения форм их сочленений. Идеологическая кристаллизация вписала их все в единую строгую систему.
Хайдеггер начинал заявлять о себе в Германии, когда она становилась предельно маргинализированной. Из-за неудовлетворенности внешней и внутренней политикой, распределением политических и социальных оппозиций. Из-за потери веры в перемены – общественные и личные.
«Они полагают, будто все... походит на массовое производство на заводе: посредственное, среднее; все похоже (см. главу 3 этого материала) и может различаться только по номеру. Нет разницы, полагают они, между расами, народами и государствами, нет иерархии талантов и достижений, нет возможного превосходства одного над другим и, покуда еще существуют различные жизненные модели, они стремятся их полностью выровнять» (3).
Мысль Хайдеггера заразилась этой тавтолектикой (4). Иллюзия сходства до полного слияния самых разных вещей ослепила мыслителя, дав начало будущей мутации мысли.
Залогом кризиса идей, их маргинализации в Германии стал «кризис университета», который сопровождался «кризисом авторитетов», а также переопределением основ профессорской власти.
Упадок позиции профессорского корпуса в результате потрясения академических иерархий «гуманитарных факультетов» с конца XIX века по причине развития наук о природе и о человеке расположил университетских профессоров говорить об упадке западной культуры или цивилизации (5).
Ключевые понятия возникшего на этом фундаменте общего поля мысли отсылали одновременно и к системе взглядов на политический мир, и к сугубо интеллектуальным техникам, которые внесли вклад в разрушение традиционных основ социальной сплоченности, подвергнув их критическому анализу. Центральными понятиями становятся, например, «разложение» или «декомпозиция» (6).
Однако разложение системных научных взглядов вовсе не привело к декомпозиции групп влияния и гомогенной прослойки власти, как и в целом к социальной рекомпозиции (б) на всех этажах и филиалах (наука, армия, промышленность…) общества.
Молодые преподаватели, новые профессора в эпоху трансформации высшего образования, Хайдеггер и другие будущие реформаторы национал-социализма (в т.ч. теоретик права – Карл Шмитт) чувствовали случайность своего успеха, чужеродность. Будто по ошибке попавшие в господствующий класс, нелегитимные буржуа, лишенные всех прав буржуазии и даже возможности потребовать их.
«Интеллектуал может определить свое место только в оппозиции ко всему остальному социальному миру, к «буржуям», но скорее в смысле Флобера, чем в смысле Маркса, т.е. ко всем тем, кто чувствует себя в своей тарелке и в своем праве, потому что им выпало счастье и проклятие не мыслить» (5).
Представители «новой интеллектуальной элиты», неожиданно столкнувшись с незначительностью уготованного им места, обнаружили неисправимую поломку социального лифта. Такая недоступность верхних этажей социума, семейственность и клановость элиты, были расценены как последствия демократии (в).
В этой ситуации возникает решимость сломать институциональный механизм. Отказ играть по устоявшимся правилам. Хайдеггер отклоняет предложение места профессора, и делает это в издевательско-символичной форме. Он рассказывает, как после второго приглашения на кафедру в Берлине пошел навестить «своего старого друга, крестьянина семидесяти пяти лет», который, не говоря ни слова, дал ему понять, что он должен отказаться. Это жест показывает, что отсутствие мысли предпочтительнее конвенциональной мысли (г).
Отсутствие доступных целей приводит к отказу от понятия цели. Недоступность власти – к отказу от концепции власти и признания ее авторитета. Хайдеггер провозглашает «волю к воле» вместо «воли к власти». Теперь восстание против европейского упадка предполагает замену созерцания действием и предпочтение решимости выбора перед самой выбранной целью (5).
В этот момент Хайдеггер формулирует свой «категорический императив». Сегодня он, вероятно, еще более актуален. Быть «собственным» значит, среди прочего, не превращать ни себя, ни другого в вещь, в средство.
[«Решимость на само себя» («решимость как собственное бытие-собой») должна «позволить сосуществующим другим «быть» в их наиболее своей бытийной способности... Из собственного бытия-самости в решимости только и возникает собственная взаимность» (7).]
Другими словами: делай, что хочешь, но выбирай сам, никому не позволяя принимать за тебя решения и, значит, освобождать от ответственности. Если бы Хайдеггер на этом остановился, мог бы стать не злодеем философии, а супергероем правового общества.
Марбургские студенты, пародируя Хайдеггера, говорили: «Я решился, вот только не знаю, на что» (8). Тем самым они сформулировали модель поведения будущих национал-социалистов в идеализированной модели Хайдеггера. В концепции Entschlossenheit (д) он действительно призывал к «решимости», не раскрывая содержания того, на что следует «решиться», и даже не упоминая никаких ценностных ориентиров.
Философия — не справочное агентство, выдающее рекомендации по нравственным вопросам; Хайдеггер считал, что она есть работа по сносу и демонтажу якобы объективных этических постулатов (8) (некоторые из которых сегодня обрели форму правовых норм). Как говорило его милитаризированное альтер-эго: «Мы не укрепимся нигде, если огнеметы предварительно не осуществят в этом месте большую чистку посредством Ничто» (9).
Первичен выбор, решение как «чистый» акт, это выпрыгивание из привычной колеи. Вопросы «к чему» данного решения задает «обезличенный человек» (das Man), который испытывает страх перед принятием решения и потому предпочитает «серединность», то есть «уравнение всех бытийных возможностей»; обезличенные люди обсуждают эти возможности — «но так, что они же всегда и ускользнули там, где присутствие пробивается к решению» (7).
На фигуральной двери сломавшегося социального лифта Хайдеггер вешает свои квазипротестантские тезисы «решимости». Первыми адептами становятся студенты (е): изголодавшись по интенсивности переживаний, они жаждут бунта любой ценой и превозносят разрушение, так как усматривают в нем выражение метафизического экстаза (8).
Этот момент можно считать открытым переходом Хайдеггера «на темную сторону» (ж). Он призывает утвердить собственную ответственность, испытав элементарное насилие в ситуации здесь и теперь. «Здесь анархия оказывается проверкой на прочность, которую проходишь с удовольствием перед уничтожением» (10).
Прежде чем обрести свое истинное лицо, философ тайком примеряет на себя костюм Альгабала. Это имя носит знаковое произведение одного из духовных отцов Хайдеггера поэта (з) Стефана Георге. Символ обновления в и через Апокалипсис, Альгабал является нигилистическим вождем одновременно жестоким и нежным, из скуки творящим страшное насилие, приносящее обновление своей катаклизматической действенностью. В той же логике фантазматическое отрицание марксизма примиряет культ народа с аристократической ненавистью к «массам». (5)
Хайдеггер посвящает самые ядовитые страницы своих сочинений и речей вовсе не евреям, а das Man – обывателям. И тут же толкает их на бунт, на насилие, на риск, где единственной достойной ставкой является жизнь. (и) Хайдеггер презирает и ненавидит массы, маргиналов, но сливается с ними в надежде организовать апокалипсис. Он почти создает философию разрушения, чему помешало только разочарование мыслителя в своих политических перспективах.
Так же, как Германия – в лице ее «среднего класса», профессуры, некрупных промышленников, землевладельцев – становится маргинальной по отношению к самой себе, но не примиряющейся с такой маргинальностью, Хайдеггер – это маргинал, который не смиряется с маргинальностью, используя ее как преимущество (1).
2. В поисках дома бытия. «Why so serious?» (к)
Отвергнув действующую систему социальных норм, Хайдеггер призывает вернуться к первоистокам. «Перезагрузка» предусматривает присоединение к «сообществу первобытных душ, «изначальной расе», еще не возникшей в качестве субъекта исторической задачи и потому доступной для новой миссии» (10).
«Быть примитивным (л) — значит по внутреннему побуждению и порыву стоять там, где вещи начинаются; быть примитивным — это быть движимым внутренними силами. Именно потому, что новый студент примитивен, он призван удовлетворить новые требования, предъявляемые к знанию» (8).
В ожидании признаков апокалипсиса, «разрывов» бытия (м). Хайдеггер переводит своих адептов в режим ожидания, уводит в метафизический (11) и реальный лес.
Хайдеггеру не нравятся Man, которые не принимают собственных решений и сбиваются в толпу экономическими махинациями (н). Он презирает обычного человека, «цифру», сложение которых дает «массы», т. е. «коллективные силы» «самого дна», низверженные эрой пособий в заранее отведенные места (12). И в противовес всему этому он пытается воспитать послушные отряды штурмовиков из своих студентов.
В противоположность «технической» цивилизации есть «место свободы, зовущееся лесом», «рискованные прогулки» по нему «уводят не только в сторону от проторенных троп, но и за границы рассмотрения» (9). Так рождается концепт Holzwege: возврат к «родной почве», «истокам», «корням», «священному», «потаенному», простодушной мудрости, к «изначальной силе» (5).
Самым амбициозным проектом Хайдеггера был «Лагерь науки» - гибрид (о) скаутского лагеря и платоновской академии. Лаборатория по скрещиванию примитивной исполнительности и свободного от условностей мышления. Вместе жить, вместе работать, вместе мыслить в течение некоторого ограниченного срока, на свободной природе.
Замысел был реализован 4-10 октября 1933 года. Отряд доцентов и студентов вышел из университета строем. Инструкция Хайдеггера гласила: «Движение к цели — пешим маршем... Форменная одежда СА и СС; возможна униформа «Стального шлема» с нарукавной повязкой» (8).
Задача лагерной работы: «осмысление путей и способов завоевания будущей высшей школы немецкого духа». Темы для обсуждения в рабочих кружках, установленные Хайдеггером, касались организации факультетов, национал-социалистской реформы высшей школы, «принципа фюрерства» и т.д.
Замысел испортили ссоры между приверженцами Хайдеггера и гейдельбергскими милитаризированными студентами. Философ утверждает, что «испытания лагерем», возможно, не выдержал никто, «но зато каждый обрел великое осознание того, что революция еще не закончилась. И что целью университетской революции является студент-штурмовик» (8).
Неудача с природой (как и военизированной молодежью) заставляет Хайдеггера отказаться от маски романтического героя. И в этот момент рождается персонаж, который мог бы стать антигероем комиксов. Обладатель сверхсилы, которая в конце концов полностью завладевает человеком и подчиняет своей воле.
«Со всех сторон на нас наступает разрушительная хула, произвол, беспорядок, усредняющая и механистическая мощь этого века машин (о Хайдеггере-экологе читайте в следующих материалах), методическое размывание всего здорового и благородного, желание осмеять все строгое и серьезное, обесчестить все, что священно и что позволяет человеку подняться, служа ему» (3).
Рождается АнтиДжокер. Человек, который готов дать исчерпывающий ответ на вопрос: «Why so serious?»
«Что меня больше всего в нем обеспокоило, так это его смертельная серьезность и полное отсутствие чувства юмора» (13), - так представители высшего общества описывают человека, который своей мыслью начинает покорять все более влиятельные круги, человека, поставившего себе цель стать фюрером философии (п).
«Блестящий» выскочка, отвергнутый отвергающий, Хайдеггер привносит в этот мир другую манеру вести интеллектуальную жизнь: более «серьезную», более «трудоемкую» (например, в своем отношении к текстам и к употреблению языка) (5).
Он запрашивает более полных и широких полномочий, чем у других профессоров, требует подчинения, предлагая взамен образцовое существование. Продвигаясь по карьерной лестнице, не брезгуя никакими компромиссами и интригами, Хайдеггер стремится к роли моральной совести общества.
В литературных салонах и пивных уже были сформулированы четкие позиции, они распределились по социальным прослойкам согласно законам «гомологии». Когда-нибудь они должны были быть воспроизведены в философском дискурсе, социально-политическое место которого тогда было схоже с ролью аналитической телепропаганды сегодня (р).
«Позиция рафинированного философа, который «выразил» бы то, что все и так говорят, путем строгой философской игры, напоминающей логику «потерянного письма» (красноречивое отнекивание (с), позволяющее сказать в самом отрицании), не могла не быть реализованной» (1).
Хайдеггер становится копирайтером общественного бессознательного. Коцептуализирует эмоции и психозы масс. Становится языком das Man. Он придает идеальную форму абстрактному и уродливому.
Даже самых редукционистски настроенных критиков поражает присутствие в максимально политически направленных текстах Хайдеггера некоторых типичных слов из его философского идиолекта («Wesen des Seins», «menschliches Dasein», «Wesenswille», «Geschick», «Verlassenheit» и т.д.), наряду с типично нацистским вокабуляром и «реминисценциями из передовиц «Volkischer Beobachter» и речей Геббельса» (15).
И в этот момент Хайдеггер, по сути, растворяется в своей сверхсиле, которая способна принести разрушения для общественности по последствиям сопоставимые с полюбившейся ему ядерной бомбой (т). Эта сверхсила – язык, способность покрывать одновременно все основные дискурсивные рынки, исключая возможность прямой интерпретации, обнаружения единого «истинного» значения его слов. Всегда сохраняется ощущение излишка, невозможности закрыть все смыслы.
В такой ситуации спрашивать об истинном смысле слов столь же наивно, как задаваться вопросом о действительном цвете хамелеона: «смыслов столько же, сколько способов использования и рынков» (5).
Хайдеггер сам отмечает, что нашел иной способ социально-политического использования философского языка:
[«Позднейшая история смысла, придаваемого логосу, и прежде всего, его многочисленные и произвольные толкования последующими философиями постоянно скрывают истинный смысл слова «речь», который, тем не менее, достаточно очевиден» (7).]
Слова или дискурс получают свои смысл и ценность лишь в прагматическом отношении с полем, функционирующим как рынок. Своей полифоничностъю дискурс Хайдеггера обязан особой способности его автора говорить для нескольких полей и нескольких рынков одновременно.
«Речь Хайдеггера — маленький шедевр композиции и выразительности, выдержанный в строго философском, требовательном стиле. Измеренная по эталону философии, эта речь от начала до конца отмечена редкой двусмысленностью, поскольку ей удается так подчинить экзистенциалистские и онтологические категории историческому «моменту», что они порождают иллюзию, будто их философская интенция a priori идет в паре с политической ситуацией, а свобода исследования — с государственным принуждением. «Служба труда» и «служба обороны» совпадают со «службой знания» настолько, что к концу речи слушатель не знает, должен ли он открыть «Досократиков» Дильса или вступить в ряды СА» (16).
Хайдеггер занимает политическую позицию, высказываясь исключительно философски. И это приводит к лингвистической, философской, нравственной и правовой катастрофам, в противоядии которым наука ушла не многим дальше, чем в ликвидации последствий Чернобыля.
3. Болезнь «Черных тетрадей». Язык вне закона
В стремлении навязать свои формулировки, трактовки, «свою речь», задачей Хайдеггера становится уничтожение нейтрального языка, неангажированной риторики (у). «Общий язык» остается главной мишенью критики философа.
Современную эпоху он трактовал как напор общей речи, подавляющей слабые ростки «своего». Укрепление «своего» в этой логике предполагает ликвидацию всего, что держится на общей основе: в частности, справедливости или принципа верховенства права. «Хайдеггер не уничтожал чужих, но сделал все, чтобы уничтожить логические препятствия, запрещавшие это делать» (19).
Попытка охватить все общественные проблемы привела к тому, что утилитарный дискурс (у) захватил мышление Хайдеггера. Он попадает в полную зависимость «господства интеллектуального поля» (5). Мыслитель становится скорее заложником и даже жертвой языка, чем его господином (20).
Кульминация процесса растворения в интеллектуальном поле – «Черные тетради». По мере их разрастания Хайдеггер, уделяя все меньшую роль другим своим работам, практически полностью отрекается от вершины своей мысли – книги «Бытие и время». В итоге, для него не остается ничего значимого, кроме самих «Черных тетрадей». Однако сами они при своем лексическом богатстве построены предельно примитивно. Язык уничтожает смысл.
Функционирование мысли в «Черных тетрадях» выглядит как механизм оружия, цель которого – массовое поражение (альтернативный способ пропаганды), а не точность наводки. Для этого используются, по сути, только два грамматических оператора, на которых построены вся система «Черных тетрадей»: превосходная степень сравнения и тождество. Аннулирование различий (дегуманизация оппонента, аннигиляция иных дискурсионных полей) и возгонка экзальтации, пафос «истинности».
Хайдеггер видит перед собой мир, в котором всё каким-то образом уравнивается, отождествляется. Так Язык становится das Man.
Тавтолектика (ф) в частности проявляется в уравнивании христианства и расовой идеологии, потому что они две стороны animal rationale. «Одним и тем же» являются «Лоэнгрин» Рихарда Вагнера с «танками и авиаэскадрами», потому что они в равной мере «бессловесны и безистинны». Отождествляются классицизм и романтика; «Гегель и Ницще... одно и то же». «История и техника при разоблачении оказываются одним и тем же» (0).
«Нет никакой разницы» в действиях финансовых фокусников Веймарской республики и отдельных пропагандистов национал-социализма. «По сути одно и то же» «либерализм» и «коммунизм», «капитализм» и «большевизм», а также «большевизм» и «авторитарный социализм» (в т.ч. итальянский фашизм и немецкий национал-социализм) (17).
При этом в «Черных тетрадях» нарастает градус превосходной степени, текст переходит, по форме воздействия, на крик. Хайдеггер ждет «предельной ясности», «глубочайшего настроя», «широчайшей сущности», «чистейшей простоты», «жесточайшей непреклонности», «наирешительнейшего действия... и предельной страстности», «пространства, где истина является наиистиннейшим», «чистейших источников», «единственности самого единственного», «наинеобходимейшего», «наитемнейшего», «наиотдаленнейших далей», «наивысшей силы чистейшего постоянства», «сокровеннейшей радости тишайшего созидания» (0). Это примеры только из первого тома «Черных тетрадей» (17).
Словесная экзальтация полностью стирает мысль. Настолько, что у свидетелей этого (новых исследователей) возникают сомнения: а была ли она в предыдущих произведениях? (23)
Вопрос сформулирован неправильно. Гораздо любопытнее и важнее понять, насколько мысли философа коррелировали с его личными амбициями, выражали его практические цели. Или его мозг выступал лишь орудием трансформации ничем не ограниченной мысли. Являются ли важнейшие идеи Хайдеггера результатом его осмысления актуальной действительности, либо же это герметичный продукт эволюции мысли, последствия эндогенного скрещивания разных идей.
Другими словами, кто несет ответственность за печальный (в т.ч. в правовом смысле) финал этой трансформации: использование Хайдеггером языка как инструмента борьбы, либо взаимодействие идей по законам акторно-сетевой теории, экспоненциальный рост накала мысли в условиях практического отсутствия этико-правовых ограничений их тем и источников.
Хайдеггер предсказывал, когда человек выдвигается «поверх» себя, «мир становится предметом». В итоге, его собственное мышление «выдвинулось поверх» личности мыслителя, мысль его «пересиливает».
Хайдеггер жаловался Георгу Пихту, что он «как бы разбит» непосильной для него ношей мышления. Иногда он чувствовал: «то, о чем ему приходится думать», представляет «угрозу» для него самого. Ганс Фишер-Барниколь вспоминает, что «мышление овладевало» Хайдеггером «подобно тому, как это происходит с медиумами. Оно словно вещало через него» (8). Сам философ говорил сыну: «Во мне думается. Я не могу этому противостоять» (8).
Все это созвучно описанию другим медиумом (также усложнявшему и перегружавшему метафорами свои измышления) Уильямом Берроузом симптомов «вируса языка». Мысль «довольно долго функционировала на симбиотической основе. А от симбиоза совсем недалеко до паразитизма. Теперь слово – это вирус. Вирус гриппа, возможно, был когда-то здоровой клеткой легкого. Теперь это паразитический организм, вторгающийся в легкие и разрушающий их. Слово, возможно, было когда-то здоровой нервной клеткой. Теперь оно – паразитический организм, вторгающийся в центральную нервную систему и разрушающий ее». (18)
Хайдеггер оформляет и распространяет свои мысли таким образом, чтобы они имели свойства пандемичного вируса. После начала производства «Черных тетрадей» он практически больше не дает послаблений в своем стремлении никогда не представлять завершенную мысль: начиная с книги «Бытие и время», опубликованной в виде так и не завершенных отдельных фрагментов, и заканчивая собранием его сочинений, хронологию издания которого он определил, снабдив тексты маргиналиями (5). Квинтэссенция – решение издать «Черные тетради» после всех произведений, в завершение собрания сочинений.
Незавершенная мысль провоцирует трактовку. Заставляет себя домысливать, погружаться в свою внутреннюю логику. Тем самым мысль получает нового носителя, заражая его в процессе сложного осмысления всеми основными штаммами авторского дискурса, элементом которого она является.
Философия Хайдеггера является первым и совершенным образцом философского реди-мейд (х) — произведений, созданных для истолкования и через истолкование (5).
Для многих читателей Хайдеггера оказывается невозможно обсуждать затронутые им проблемы и вопросы за рамками хайдеггеровского словаря. «Читатель перестает различать свою собственную речь и хайдеггеровскую «собственную речь». (19) Читателю кажется, что автор высказывает его, читателя, сокровенные мысли» («Хайдеггер вместо нас... занят нашим прямым делом» (21).
От Хайдеггера остался только язык, толкования. Подобно дальнейшему существованию Торы в случае смерти Бога: только рекурсия толкования толкований.
В результате сверхсила Хайдеггера обернулась против него самого. Если бы между философами распределяли роли супергероев и злодеев поп-культуры, то Хайдеггеру более всего подошла бы роль Джокера (ц). Выходец из низов, жертва унижений, плохо понимающий социальные нормы и непонимаемый системой/ами, он начинал как философ обездоленных, интеллектуалов-маргиналов, алкал хаос как способ справедливого переустройства социума, использовал внутренние противоречия различных сил влияния в своей борьбе против всех, благословлял уничтожение мира в своем философском перфекционизме, создал красноречивое прикрытие для самых радикальных форм жестокости и насилия, логическими построениями практически аннулировал значение правовых норм…
Но в итоге не справился с лишенным внешних ограничений мышлением. Подобно анархичному безумию Джокера мысль Хайдеггера рассыпалась на пике своей силы, превратив «Черные тетради» в учебник формул подрывной лингвистики, в частности, демонстрирующий возможность в отсутствие законодательного регулирования подменой формулировок менять общественное восприятие объекта, создавать концепты и темы, упрощающие эксплуатационные практики, давать определения, приводящие к дегуманизации, к нарушению прав субъектов… - словесное оружие, бесконтрольно используемое сегодня всеми сторонами на полях гендерных, этно-расовых, национальных, политических, культурных, классовых и прочих форм медийных сражений – от геополитических до семейных масштабов.
* - Текст представляет собой комикс без картинок, где каждый абзац является отдельным самодостаточным эпизодом, который можно рассматривать в отрыве от общего сюжета. Полужирным шрифтом выделен акцент (тема, идея) каждого эпизода. Подчеркиванием – смысловые рифмы. Красным шрифтом – сюжетные рифмы и ключевые лейтмотивы всего текста.
Комментарии
(а) – Под «интеллектуализацией маргиналов» имеется в виду не психологический процесс, а происходящая сегодня, как и во времена Хайдеггера, искусственная корректировка в разных странах источника формирования повестки дня. В частности, подразумевается стратегическое повышение роли слабо образованных слоев общества при принятии политических решений (пример, последние выборы президента США). А также использование массового возмущения и массовой паники для лобирования и/или принятия выгодных определенным группам решений (пример, перераспределение бенефициариев в шоу-бизнесе и др. по итогам кампании metoo).
(б) – Рекомпозиция социума включает в себя смену позиций как целых слоев в общественной пирамиде, так и обновление состава отдельных слоев (в первую очередь – власти и элиты).
(в) – Подразумевается непопулярный сегодня концепт, согласно которому запрос на диктатуру в обществе часто возникает при сведении к минимуму возможностей социальной мобильности. Характерные для диктатуры периоды террора (за ХХ век: революции в России, Германии, Испании, 1937 год в СССР…) в начальной стадии перемешивают общество почти в случайных пропорциях, зачастую формируя страты по новых признакам. Таким образом, участие в терроре может восприниматься как альтернатива социальному лифту.
(г) - Под конвенциональностью в данном случае подразумевается примерно то, что сегодня в маргинальных кругах получило неточное, но лаконичное определение «либеральной диктатуры» - т.е. ультимативное принуждение к определенным формулировкам, трактовкам и постулируемым взглядам путем применения к инакомыслящим штрафов, стигматизации, изоляции, массового осуждения.
(д) – «Понимание вызова раскрывается как воля иметь совесть. В этом феномене однако лежит то искомое экзистентное избрание выбора быть самим собой, которое мы, соответственно его экзастенциальной структуре, называем решимостью (die Entschlossenheit)» (7)
(е) - Сегодня этот феномен в разных странах рассматривается как иллюстрация последствий политизации молодежи. Когда политическое заигрывание со студентами и школьниками различных групп и акторов заменяет системную молодежную политику происходит сублимация энергии в разрушительные (в т.ч. и саморазрушительные) бунты и акции протеста.
(ж) – Хайдеггер описывает свои чувства письме: «мифическая и метафизическая первобытная сила ночи, сквозь которую мы постоянно должны пробиваться, чтобы взаправду существовать. Ибо добро — это только добро зла» (8).
(з) – «Поэзия есть учреждающее поименование бытия и сущности всех вещей - не всякое сказывание, но такое, через которое всё это впервые входит в Открытость... Поэтому поэзия никогда не принимает язык в качестве наличного материала, нет, поэзия сама впервые делает возможным язык, содействует языку… праязык – это поэзия в качестве обоснованния/учреждения бытия. И все же язык – из всех благ опаснейшее благо». Таким образом, поэзия - опаснейшее дело и одновременно «невиннейшее из всех занятий» (22).
(и) – «Умирают? Кончаются. Уничтожаются. Умирают? Становятся единицами хранения на складе фабрики трупов. Умирают? Ликвидируются без лишнего шума в лагерях уничтожения... Но умереть означает: испытать смерть в собственном бытии. Мочь умереть означает: мочь принять это решающее испытание. И мы это можем, только если наше бытие способно стать бытием смерти... Повсюду безмерная нищета безбрежной, жестокой смерти без смерти, и однако же сущность смерти остается сокрытой от человека». (24)
(к) – «Язык есть дом бытия, постольку мы добираемся до сущего таким образом, что постоянно идем сквозь этот дом. Когда мы идем к колодцу, когда идем по лесу, то вместе с тем непременно проходим сквозь слово «колодец», сквозь слово «лес», даже если не произносим этих слов и не думаем ни о чем языковом. Задумываясь о храме бытия, мы можем предположить, на что отваживаются, чем рискуют те, кто иногда более рискующие, чем бытие сущего. Они отваживаются, они подвергают риску округ (округу) бытия. Они отваживаются на язык, рискуя им» (22).
Why so serious? – Ключевая реплика Джокера (в версии «Темного рыцаря»), которая знаменует насильственную смену дискурса эпизода на заготовки антигероя.
(л) - Так рождается экологический пафос Хайдеггера. По его мнению, только подобная «примитивизация» позволяет избежать участи «последнего человека» Ницше, который в описании Хайдеггера разрушает природу (т.е. в нынешней риторике ведет к глобальному потеплению): «Человек выдвигается «поверх» себя, мир становится предметом… Сама земля отныне может показываться только как предмет для захвата... Природа предстает повсюду... как объект технического освоения». (8)
(м) – Историческую истину искали тогда не во временном континууме, а, напротив, в разрывах и переломах. История подобна вулканическому кратеру: она не «происходит», а производит извержения. Так как, по словам Освальда Шпенглера, «всемирная история идет от катастрофы к катастрофе», следует приготовиться к тому, что решающие события будут происходить «внезапно», «стремительно, как вспышка молнии, как землетрясение... Поэтому мы должны освободиться от тех воззрений прошлого столетия, которые заключены... в понятии «эволюция» (8).
(н) – Махинация (Machenschaft) вовлекает «человека как субъекта, (как) счетное устройство и рвача, расчетливо использующего для своей корысти самого себя и все вокруг». (0)
(о) – Это элемент цепочки эволюции мысли Хайдеггера, которая на разных этапах принимала форму: 1. концепта das Man; 2. гибридизации политики и философии; 3. тавтолектики; 4. покрытия нескольких дискурсных полей.
(п) – Во время последнего разговора с Карлом Ясперсом Хайдеггер «сказал слегка сердитым тоном: это безобразие, что существует столько профессоров философии — во всей Германии следовало бы оставить двух или трех» (8).
(р) – См., например, роль Fox News в победе Дональда Трампа на выборах президента США.
(с) - «Зачем ты мне лжешь, говоря, что едешь в Краков, чтобы я решил, будто ты едешь в Лемберг, тогда как в действительности ты собираешься в Краков?» (14) Этой фразой Лакан иллюстрирует парадигму «похищенного письма» - т.е. дискурс, который провозглашая то, что он в действительности имеет в виду, стремится показать, что на самом деле он не говорит о том, о чем не перестает говорить. В «Черных тетрадях» эта модель встречается достаточно часто.
(т) - Если «земля взлетит на воздух» и «нынешнее человечество» исчезнет «не будет несчастьем, но станет первым очищением бытия (Reinigung des Seins) от его глубочайшего уродования (Verunstaltung) из-за господствующего положения сущего» (0).
(у) - Т.е. риторике, заточенной для достижения политических целей, зачастую связанных с ограничением прав объектов ее дискурса: например, синонимизирование махинаторов и евреев, термин «еврейство», или же более актуальное замена «убиты» на «уничтожены», «мужественность» на «маскулинность» (подразумевая «токсичную»), определение любого требования самоуправления как «сепаратизма»…
(ф) – Актуальность тавтолектики демонстрирует эксплуатация и перенос борьбы низших классов за свои базовые права высшими за свои новые привилегии (например, движение борьбы с изнасилованиями приводит к росту зарплат, востребованности и премий медийных захватчиков дискурса; еще более остроактуальный пример – эксплуатация экологической повестки на всех уровнях в качестве рычага глобального перераспределения преференций)
(х) – Ср. Марсель Дюшан. «Отношения, складывающиеся между творчеством великого толкователя и его толкованиями или перетолкованиями, самим этим творчеством вызванными, или между авторскими толкованиями, предназначенными для исправления и предупреждения неудачных или недоброжелательных истолкований и для легитимации правильных, абсолютно сходны с отношениями, которые, начиная с Дюшана, устанавливаются между артистом и корпусом толкователей: в обоих случаях продукт содержит предвосхищение толкования и через своего рода двойную игру с толкователями притягивает перетолкования» (5).
(ц) – Рассматривается трактовка образа Джокера, в первую очередь, Кристофером Ноланом/Дэвидом С. Гойером («Темный рыцарь) и частично Тоддом Филлипсом/Скоттом Сильвером («Джокер»).
Источники цитат и концептов
0 – Мартин Хайдеггер. «Черные тетради».
1 – Дмитрий Кралечкин. «Хайдеггер поневоле»
2 – Жильбер Симондон. «Два урока о животном и человеке»
3 – Херманн Гюнтерт. «Немецкий дух: три лекции»
4 – Райнер Мартин. «Мартин Хайдеггер»
5 – Пьер Бурдье. «Политическая онтология Мартина Хайдеггера».
6 – Фриц Рингер
7 – Мартин Хайдеггер. «Бытие и время»
8 – Рюдигер Сафрански. «Хайдеггер: германский мастер и его время»
9 – Эрнст Юнгер. Избранное
10 – Эрнст Юнгер. «Рабочий. Господство и гештальт»
11 – Мартин Хайдеггер. «Проселок»
12 – Эрнст Юнгер. «Бунтарь»
13 – Тони Кассирер «Из моей жизни с Эрнстом Кассирером»
14 – Жак Лакан. «Семинары»
15 – Питер Гей. «Веймарская культура»
16 – Карл Левит. «Политические последствия экзистенциальной философии Хайдеггера»
17 – Дитер Томэ. «Был ли Хайдеггер антисемитом? О «Черных тетрадях» и нынешнем положении критики Хайдеггера»
18 – Уильям С. Берроуз. «Билет, который лопнул»
19 – Алексей Глухов. «Философская ясность: Хайдеггер равно Гитлер»
20 – Илья Нилов. «Политическая онтология Мартина Хайдеггера»
21 – Владимир Бибихин. «Дело Хайдеггера»
22 – Мартин Хайдеггер. «О поэтах и поэзии»
23 – «Хайдеггер, «Черные тетради» и Россия»
24 - Мартин Хайдеггер. Лекция «Опасность»
Жан-Франсуа Лиотар. «Хайдеггер и «Евреи»
Радослав Руднев
