РАПСИ продолжает серию публикаций о статье 18 Европейской конвенции о правах человека (Конвенции). В предыдущем материале мы рассказали об особенностях толкования и интерпретации статьи, отметив ее несамостоятельность: статья 18 наряду со статьей 14 (Запрещение дискриминации) применяется исключительно в совокупности с другими статьями Конвенции.

Смысл данной статьи заключается в том, что наложение государствами ограничений на права человека, перечисленные в Конвенции, идентифицируется как ее нарушение в случае, если таковое происходит по причинам, отличным от формально обозначенных и позволенных в рамках Конвенции. Иначе говоря, не предусматривается какого-либо неотъемлемого или подразумеваемого ограничения на гарантированные права. Любое ограничение должно быть явно выражено и иметь четко сформулированную цель.

Применение

Как уже было отмечено выше, статья 18 применяется исключительно в сочетании с какой-либо иной статьей Конвенции, даже при условии, что сама она может не быть нарушена, как это разъясняется в решении Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) по делу «Гусинский против России»:

«Суд напоминает, что статья 18 Конвенции не имеет автономного значения. Она может применяться только в сочетании с другими статьями Конвенции. Однако возможно нарушение статьи 18 в сочетании с другой статьей при отсутствии нарушения последней как таковой. Из формулировки статьи 18 также следует, что ее нарушение может возникнуть только в тех случаях, когда соответствующие права или свободы подпадают под ограничения, разрешенные Конвенцией». (Gusinskiy v Russia (70276/01) [2004] ECHR).

Положения статьи 18 нацелены на скрытые мотивы ограничения прав человека. Наиболее часто указания на данную статью Конвенции приводятся в жалобах, в которых заявители утверждают о попытках государства ограничить возможность лица на участие в политической деятельности. Как правило, статья 18 применяется в следующих четырех ситуациях: 

    •    В случае если в статью Конвенции включена оговорка об ограничениях, которая специально квалифицирует право;

    •    В случае если статьи Конвенции недвусмысленно исключают какие-либо области или лиц из гарантий защиты;

    •    Наличия общих ограничений в составе определенных статей (например, статьи 15 (Отступление от соблюдения обязательств в чрезвычайных ситуациях), 16 (Ограничение на политическую деятельность иностранцев) и 17 (Запрещение злоупотреблений правами)). Данное положение не распространяется на статьи, содержащие неотчуждаемые, фундаментальные права;

    •    А также в случае неотъемлемых ограничений, которые могут содержаться в правоприменительной (судебной) практике.

Бремя доказательств о наличии нарушения статьи 18 возлагается на заявителя, который должен доказать злоупотребление полномочиями со стороны государства, либо нарушение принципа добросовестности. Доказывание такого нарушения достаточно тяжело, поскольку существует презумпция отсутствия злоупотребления властными полномочиями, о чем свидетельствует и статистика слушаний ЕСПЧ. Так, хотя нарушения статьи 18 разбирались в более чем 200 делах, ЕСПЧ только в 5 случаях признал ее нарушение.

Суд однозначно определил пределы толкования статьи 18 как требующей бесспорных доказательств того, что государство-ответчик допустило нарушения положений Конвенции. Кроме того, ЕСПЧ предпочитает больше полагаться не на статью 18, а на другие статьи Конвенции, указываемые в заявлениях, а также руководствоваться широкой интерпретацией интересов, перечисленных в Конвенции и применением концепции «свободы усмотрения», или широты дискреционных полномочий.

ЕСПЧ неоднократно подчеркивал, что предпочитает рассматривать предполагаемые нарушения статьи 18, абстрагируясь от «общего контекста утверждений о политически мотивированных преследованиях», поскольку имеет возможность обнаружения других специфических обстоятельства, на основе которых мог быть сделан вывод о нарушении этой статьи Конвенции. Основываясь на тезисе о том, что политические процессы фундаментальным образом отличаются от процессов судебного разбирательства, суд, даже принимая во внимание предположения о наличии политической подоплеки в том или ином деле, отмечал, что обязан основывать свои решения на «доказательствах в правовом смысле» и собственных оценках фактов (см., например, (Mammadov v. Azerbaijan (15172/13) (2014).

Установление нарушения статьи 18 не приводит прямо к каким-либо специфическим последствиям, хотя, как и в случае любого нарушения Конвенции, ее статья 46 требует от государства-нарушителя принятия мер по исполнению постановлений ЕСПЧ, в частности, по возмещению вреда, вызванного установленным судом нарушения прав заявителя.

Как уже было указано выше, ЕСПЧ определил наличие нарушения прав заявителей по статье 18 Конвенции лишь в отношении пяти заявителей, а именно Владимира Гусинского (Россия), Юрия Луценко и Юлии Тимошенко (Украина), Михаила Чеботари (Молдова), и Ильгара Мамедова (Азербайджан).

Среди жалоб, в которых ЕСПЧ не усмотрел нарушения статьи 18 Конвенции, можно выделить дело «Ходорковский и Лебедев против России» (Khodorkovskiy and Lebedev v Russia (11082/06) и (13772/05) [2013] ECHR) в котором заявитель настаивал на политической мотивации уголовного преследования в нарушение статьи 18. Кроме того, Ходорковский утверждал, что были нарушены его права, гарантированные статьями 3 (Запрещение пыток) и 5 (Право на свободу и личную неприкосновенность) Конвенции. Суд нашел два нарушения статьи 3 (условия содержания в суде и местах предварительного заключения), одно нарушение статьи 5(1)b, произошедшее при задержании заявителя полицией, одно нарушение статьи 5(3) (продолжительность срока предварительного заключения), а также четыре процедурных нарушения (статья 5(4)).

Несмотря на осуждение действий российских властей со стороны ЕСПЧ и признания нарушений прав человека в отношении Ходорковского, ЕСПЧ не нашел неоспоримых доказательств нарушения властями статьи 18 по политическим мотивам.

«Европейский Суд напоминает свое основополагающее указание в Постановлении по делу Ходорковского N 1, § 255, о том, что вся структура Конвенции основана на общем предположении о том, что публичные власти в государствах-участниках действуют добросовестно. Это предположение опровержимо теоретически, но с трудом преодолевается на практике: заявитель, утверждающий, что его права и свободы ограничены по ненадлежащим мотивам, должен убедительно доказать, что реальная цель властей расходилась с провозглашенной (или той, которая может быть разумно выведена из контекста). Европейский Суд должен применить весьма требовательный стандарт доказывания к этим утверждениям». (Khodorkovskiy and Lebedev v Russia (11082/06) and (13772/05) [2013] ECHR, 899)

В большинстве случаев ЕСПЧ устанавливал отсутствие необходимости отдельного рассмотрения вопросов, возникающих в связи со статьей 18. Как правило, основываясь на судебной практике, к такому решению ЕСПЧ приходит в следующих четырех ситуациях:

    •    Суд не находит нарушений других статей Конвенции, что приводит к установлению несостоятельности аргумента о нарушении статьи 18;

    •    Суд выявляет нарушение прав по другой статье Конвенции, что приводит к отсутствию необходимости отдельного разбирательства в отношении нарушения статьи 18, поскольку соображения о злоупотреблении властными полномочиями «абсорбируются» начальной оценкой;

    •    Суд устанавливает законность цели применения ограничительных мер в соответствии с оговоркой об ограничении какого-либо права, о нарушении которого заявляется в деле, что приводит к отсутствию необходимости дальнейших разбирательств;

    •    Суд устанавливает неправомерность целей применения ограничительных мер в соответствии с оговоркой об ограничении какого-либо права, о нарушении которого заявляется в деле, что приводит к отсутствию необходимости дальнейших разбирательств. 

Александр Панфилов