Аркадий Смолин, собственный корреспондент РАПСИ
Подготовка к объединению ВС и ВАС РФ обострила главную и, пожалуй, единственно настоящую проблему открытости российского правосудия. За годы работы ФЗ-262 в России была построена не одна, а фактически две – альтернативные – конфигурации гласности судебной системы.
Критика как признание
В обществе популярно мнение, будто серьезное внимание вопросам развития информационной открытости уделяется только в системе арбитражного судопроизводства. По меньшей мере, в медиасреде их деятельность в этом направлении регулярно получает большую дозу комплиментов.
Суды общей юрисдикции, наоборот, постоянно становятся объектом критики. Такая диалектическая оценка качества открытости российского правосудия, в конце концов, была зафиксирована в журналистской формуле, согласно которой арбитражные суды у нас живут и работают в первой четверти XXI века, в то время как суды общей юрисдикции якобы застряли, в лучшем случае, во второй половине ХХ века.
В этой связи особо остро звучат опасения, не потеряет ли судебная система свои лучшие наработки после слияния ВС и ВАС?
Прежде чем ответить на этот вопрос, неплохо бы внимательнее присмотреться к сути критики в отношении открытости судов общей юрисдикции и комплиментов в адрес арбитражных.
Нетрудно заметить тенденцию, что критика работы суда прямо пропорциональна объемам демократических инициатив этого суда. Другими словами, чем больше суд делает шагов в сторону открытости своей работы, тем сильнее становится критика в отношении его недостаточной открытости.
Появление дополнительных цифр о работе госоргана делает его критику более обстоятельной и убедительной. Снятие ограничений по допуску журналистов к судебному процессу приводит к критике судов, которые не могут вместить всех желающих. Открытие судебных актов обостряет проблемы личных данных. Добровольные комментарии судьями своих решений становятся основанием для требования пояснений от других судей. Запуск видеотрансляции вызывает вопросы о том, почему она работает не в каждом суде и отчего вообще нельзя запустить видеопортал.
В такой ситуации масштаб критики является ничем иным как констатацией активности государственного органа на пути реформ. Поскольку прецедентов открытого взаимодействия судебной системы и гражданского общества в российской истории не существовало, соответствующим формам для построения рабочих отношений появиться было неоткуда. Так что нынешние крики возмущения в отношении каждого нового инструмента открытости представляется воплем новорожденного, доказывающего жизнеспособность нового института.
В подобной оптике именно деятельность ВС выглядит реально полезной, поскольку получает эмоциональный отклик у широкой аудитории, в то время как информационная работа ВАС принимает все более герметичный характер.
Где настоящая открытость?
В чем же заключается принципиальное отличие подходов к открытости судов общей юрисдикции и арбитражей? Первые внедряют новации постепенно, шаг за шагом. Вторые же запустили все механизмы, теоретически гарантирующие гласность, практически одновременно. И последние годы арбитражи занимаются лишь модернизацией технических инструментов информатизации.
Так процесс выглядит для стороннего наблюдателя – такого наблюдателя, какой не знает, или не желает принимать в расчет тот факт, что в системе общей юрисдикции судов более трех тысяч, а арбитражных – чуть более сотни.
Участниками большей части процессов в судах общей юрисдикции являются простые граждане. Поэтому сайты таких судов должны удовлетворять запросы самых разных социальных слоев. Этот факт вынуждает суды общей юрисдикции выполнять не только информационные, но и просветительные и даже развлекательные (в случае текстовых трансляций, которые выступают в роли рекламы российской судебной системы, в стиле Сальвадора Дали: "Главное – чтобы говорили. Пусть даже и хорошо") функции. В то же время арбитражное судопроизводство востребовано юридическими лицами, профессионалами, что существенно экономит силы судебной бюрократии, избавляя от выполнения побочной работы и позволяя сконцентрироваться, например, на организации международных конференций.
Таким образом, суды общей юрисдикции вынуждены играть роль СМИ всей судебной системы, заниматься пропагандой правосудия. Арбитражная система фактически выполняет элитарную роль – для внутреннего пользования. Первая в боевых условиях налаживает мост между судебной системой и обществом, вторая выступает в роли экспоната в музее мер и весов – идеальной формы информационной открытости, в направлении которой будет развиваться вся судебная система до и после объединения.
Так выглядит номинальное разделение системы открытости российского правосудия на две ветви. Однако остается вопрос насколько такое определение соответствует имеющейся на данный момент практике. Для ответа на него, необходимо определиться, что именно мы подразумеваем под понятием "открытость правосудия".
В 2000 году лидерами стран "Большой восьмерки" была подписана Окинавская хартия глобального информационного общества. В Хартии подчеркивалось, что ответственность за внедрение новых технологий находится на правительствах, а финансирование – на государственном секторе. В России основные шаги в этом направлении были совершены во второй половине нулевых, когда была принята Стратегия развития информационного общества в РФ от 07.02.2008 № Пр-212.
Среди задач и принципов развития информационного общества в РФ в этой Стратегии было указано обязательство государства "обеспечивать повышение качества и оперативности предоставления государственных услуг организациям и гражданам на основе использования информационных и телекоммуникационных технологий; создание условий для равного доступа граждан к информации".
Чтобы развивать информационное общество в России, неплохо бы четко представлять себе, как оно выглядит. Статистика показывает, что около половины пользователей Рунета открывают в Вебе только почту и соцсети. Довольно большой процент из них попросту не обладает простейшими навыками Интернет-мониторинга. В такой ситуации равный доступ граждан к судебной информации возможен, пожалуй, лишь в форме контента, который агрегируется лентами соцсетей – а именно, в виде фотографий, видеороликов, комментариев, и, в первую очередь, текстовых трансляций.
Информационный взрыв
Не случайно в декабре 2012 года заседание пленума ВС РФ председатель Вячеслав Лебедев начал с обсуждения именно постановления "Об открытости и гласности судопроизводства и о доступе к информации о деятельности судов", которое планировалось лишь четвертым по счету.
Это постановление было принято 13 декабря. В частности, в нем говорится, что "в случае, если суд придет к выводу, что фотосъемка, видеозапись, киносъемка, трансляция хода открытого судебного разбирательства не приведут к нарушению прав и законных интересов участников процесса, то он не вправе их запретить только по причине субъективного и немотивированного нежелания участников процесса такой фиксации".
Так что личное нежелание участников процесса сниматься не может являться основанием для запрета фото- или видеосъемки или трансляции открытого заседания. В этом плане российский подход является более демократичным по сравнению, к примеру с немецким, которое считает съемку не совместимой с достоинством суда, или американским, где видеотрансляция и фотосъемка вовсе запрещена.
Данное постановление показывает, что мышление сотрудников ВС РФ в отношении информатизации судопроизводства и стремление к открытости правосудия не уступает их коллегам из арбитражной системы и даже опережает западные аналоги. В первую очередь, это заметно по отношению к текстовым трансляциям.
По словам председателя судебного состава коллегии по гражданским делам Вячеслава Горшкова, П.13 обращает внимание судов, что граждане, которые хотят с помощью диктофона, письменно (в том числе сразу в интернете) фиксировать процесс, не обязаны уведомлять об этом суд или получать от него разрешение (в соответствии с ч.7 ст.10 ГПК РФ, ч.3 ст.24.3 КоАП РФ, ч.5 ст.241 УПК РФ).
Беспокойство, что, к примеру, свидетели получат какую-то информацию о процессе, является, по выражению Горшкова, "условным" и к тому же "изначально" ставит под сомнение доверие к тем, кто предупрежден об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. На наш взгляд, этот тезис вполне можно распространить на всех участников судебного процесса и суд, в целом, как институт.
Легко заметить, как рост популярности текстовых трансляций в Рунете резко снизил число патологических домыслов в отношении судей. В то же время внимание общественности явно сказывается на стимуляции желания профессионального роста самими судьями. Превращение судьи в публичную фигуру по определению подразумевает их независимость. Прямым следствием чего стало появление в постановлении пленума ВС рекомендации Российской академии правосудия ввести в учебные программы повышения квалификации судей и профессиональной переподготовки вновь назначенных судей специальный курс, посвященный вопросам применения норм открытости судопроизводства и доступа к информации о деятельности судов.
Таким образом, рост популярности текстовых трансляций с заседаний судов общей юрисдикции, попытки внедрения практики пресс-конференций судей, на которых они комментируют собственные решения (что уже делает глава Мосгорсуда Ольга Егорова), работа по созданию единого видеопортала, показывают, что динамика развития ВС РФ в вопросах открытости опережает замкнувшийся на перфекционизме ВАС.
Поэтому объединение ВС и ВАС, более вероятно, приведет не к поглощению одними других, включая наработки в вопросе информатизации, а, скорее, станет востребованным взаимодополнением. Пассионарность и обилие идей судов общей юрисдикции в вопросе развития самых разных форм гласности после получения доступа к техническим достижениям и специалистам арбитражной системы может спровоцировать эффект синергии.
