Продолжаем совместный проект с историографическим сообществом «Политика на сломе эпох» под общим названием «Парламентаризм новой России». В рамках этого проекта наши читатели смогут прочитать интервью с депутатами Госдумы России первого созыва, узнают, как строилась работа в парламенте и какие они, народные избранники, лично.

Наш очередной гость – правозащитник, депутат Госдумы РФ первого и второго созывов Валерий Борщев.

- У Вас была давняя диссидентская и правозащитная деятельность до того, как Вы стали депутатом Госдумы РФ первого созыва. Это Вам помогло на выборах?

- Все началось еще с выборов в Верховный Совет. В нашей правозащитно-диссидентской среде были разногласия: идти на выборы или нет. Очень многие склонялись к тому, что все же нет. К этой мысли склонялся и я. Но на выборы пошел мой друг из этой же среды – Глеб Якунин, – я решил его поддержать, стал заниматься его программой. Потом пошел к Андрею Дмитриевичу Сахарову, чтобы он дал рекомендации Якунину. Он меня спросил, а почему я не выдвигаюсь? Я ответил, что я придерживаюсь общего мнения, что не стоит этого делать. Он в долгом разговоре переубедил меня, как и Сергей Адамович Ковалев, с которым мы всегда были тесно связаны. Однако в Верховный Совет я не попал, но был потом избран в Моссовет, получив 75% голосов.

Затем мы создавали избирательный блок «Яблоко», который до этого носил название «Явлинский-Болдырев-Лукин». Этот блок сформировала Республиканская партия, Социал-демократы и Христианские демократы, в которой одним из руководителей был и я. Мы, все организации, сформировавшие впоследствии «Яблоко», приняли решение, что должны войти в этот блок и идти на выборы. 

Став депутатом, я занимался законом о религиозных организациях и другими правозащитными законами, так как это была моя тема, которой я занимался с 80-х. Потом с моими друзьями из диссидентско-правозащитного движения, весьма достойными людьми, которые были из других фракций – Ковалевым, Молоствовым, Рыбаковым и другими – поехали в Чечню в разгар первой Чеченской войны, чтобы попытаться вызволить наших ребят, которые попали в плен. Это нам удалось, спасли очень много наших юношей, которых послали туда почти на убой, но это отдельная история. 

- Вы избирались по списку или по одномандатному округу?

- В первую Думу по списку, а во вторую – одномандатником.

- Вы почувствовали разницу между этими двумя способами плебисцита?

- Конечно. В одномандатных округах широко используются всякие подставы, «черные» технологии, игры, но поскольку после первого созыва и депутатства в Моссовете меня очень хорошо знали в округе, мне удалось победить. Должен также заметить, что в 1995 году административный ресурс еще был слаб, и его почти не применяли, а вот в 1999 году, когда выбирали Думу третьего созыва, админресурс был просто запредельным. Например, в моем случае, один соперник (владелец гостиниц в Измайлово) мне проигрывал катастрофически. А потом выяснилось, что проиграл я. После выборов уже, спустя какое-то время, мне и из избиркома люди, и из управы моего опорного района рассказывали, что я проходил с колоссальным перевесом голосов в мою пользу, но испугались и записали мне проигрыш. 

- А какие «черные» технологии применялись против Вас в 1995 году?

- Ну, например, неоднозначно общество восприняло нашу поездку в Чечню. Технологи противников это повернули так, что мы выступаем против российских военных, против России, против наших ребят, которые погибают там. Но мы были просто против войны и выступили первыми, чтобы спасать ребят, это потом подключился Черномырдин, в частности, в Буденновске, где мы были добровольными заложниками. Тем не менее, несмотря на противоречивое отношение тогдашнего общества к войне в Чечне, а также козни и технологов оппонентов, я выиграл в 1995 году. То есть выборы были тогда нормальные, честные. 

- Некоторые эксперты считают, что Ельцин дистанцировался от выборов в Госдуму первого созыва. За счет этого демократов в парламенте было много, и они были разобщены. Вы согласны с этим утверждением?

- Я не считаю, что демократы были так уж сильно разобщены. По ключевым вопросам у нас было единение. В частности, по вопросу Чеченской военной кампании. Но по каким-то вопросам было и расхождение, да, и это, в принципе, естественно, так как даже внутри фракции бывают разногласия. А если бы был один единственный блок демократов, то, я уверен, было бы хуже, взяли бы гораздо меньше голосов. Ведь тогда Егор Гайдар и его команда считали, их опросы это показывали, что они наберут 60%. Это оказалось ошибкой. Я также считаю ошибкой, что была ликвидирована «Демократическая Россия». Да, она была слаба, но она имела свои сильные стороны. Кстати, «Яблоко» получило довольной большой процент, и нам приходилось договариваться с другими фракциями. Я это точно знаю, так как я сидел где-то между Явлинским и Гайдаром и передавал записки от одного другому и наоборот. К слову, я уважительно относился к ним обоим, но взаимоотношения у них были напряженные. 

- Но почему же тогда в Думе ЛДПР, при всей антикоммунистической риторике, было легче объединяться с КПРФ для проваливания или продвижения законопроектов, чем схожим между собой «Яблоку» и «Выбору России»? 

- Что касается ЛДПР, то тут я вообще не очень хочу про них говорить. Как и про КПРФ. Что же касается демократов, то были сильны экономические расхождения. Это были принципиальные позиции. По политическим вопросам почти не было расхождений.

- Самым удивительным, непрогнозируемым и неожиданным на выборах в 1993 году стало то, что по спискам победила ЛДПР. Как Вы думаете, это было протестное голосование? 

- Да, это было протестное голосование. И большую роль в этом голосовании сыграл расстрел парламента в октябре 1993 года, что шокировало общество. Даже несмотря на то, что мы проводили разъяснение для населения, что Хасбулатов и Руцкой вели очень опасную игру и мы, вся Россия, могли прийти к очень печальным результатам с гражданской войной в конце. Но и расстрел парламента, и гибель в октябрьские события довольно большого числа людей – сыграли значительную роль в голосовании, что вылилось в победу по спискам ЛДПР. Это уже потом у этой партии сформировался свой электорат, но в 1993 году его не было, люди голосовали за нее из-за протеста, против октябрьских событий и действий Ельцина. 

- Еще одно удивительное событие, которое произошло уже в начале работы Госдумы. Главой нижней палаты парламента стал рядовой член довольно малочисленной фракции – Иван Рыбкин от Аграрной партии России. Почему депутаты выбрали именно его?

- Я думаю, что поскольку коммунисты были влиятельны (они получили неожиданно очень много голосов), а также в ситуации острого противостояния коммунистов и демократов в парламенте, Госдуму возглавить должна была компромиссная фигура, которая не привела бы к дезорганизации парламента. И Иван Петрович Рыбкин в этом смысле оказался весьма удачной фигурой. Он был сдержан ко всем: и к демократам, и к коммунистам. Он умел договариваться и дал возможность первой Госдуме доработать успешно свой срок.

В первой Госдуме приходилось договариваться. Всем и со всеми. В частности, в моем случае, когда главой комитета по общественным и религиозным организациям был коммунист Зоркальцев, а я – его заместитель. И с ним, Зоркальцевым, мы довольно успешно трудились над законами. Один мой законопроект, касающийся прав заключенных, поддержал даже такой отъявленный коммунист и сталинист, как генерал Макашов, который успел посидеть в Лефортово после событий октября 1993 года. А в другом случае мой законопроект о благотворительной деятельности и благотворительных организациях не поддержали коллеги из «Выбора России». С одним из депутатов из этой фракции, Осовцовым, мы спорили до хрипоты. Но потом этот закон набрал 232 голоса при необходимых 226. Или мой проект о моратории на смертную казнь, который коллеги-демократы тоже не поддержали, мы даже с Сергеем Ковалевым делали ставки, сколько законопроект наберет голосов. Понимаете, это был период, когда было больше эмоциональности, меньше было расчета как с одной стороны, так и с другой. И именно Иван Петрович Рыбкин не позволил этим эмоциям взять верх и вылиться в какой-то глобальный конфликт.

- В своем приветственном выступлении на первом заседании первой Госдумы Виктор Черномырдин призвал депутатов исключить из лексикона народных избранников слова «нетерпимость» и «нетерпение». Депутаты прислушались к нему?

- Я помню это выступление. Черномырдин тогда произвел на меня ужасное впечатление. Я, в отличие, от некоторых других депутатов, прекрасно знал, что именно он один из основных идеологов и организаторов Чеченской войны. Не Ельцин, вопреки существующему мнению, нет, ему внушили идею быстрой победоносной военной кампании. Даже тогдашний министр обороны – Павел Грачев – был против войны. Так вот, поскольку я это знал, я относился к нему без симпатии. И выступал он агрессивно и неглубоко, говоря про «нетерпимость» и «нетерпение», он не располагал ни к диалогу, ни к дискуссии. Это, в том числе, предрешило то, что мы в первой Думе выдвигали вотум недоверия его правительству. Выступил он тогда самонадеянно, потому что, как мне думается, он помнил свой оглушительный успех в Верховном Совете в 1992 году. Но то было другое время и другой парламент. А в Думе он не имел поддержки ни у кого: ни у коммунистов, ни у демократов. 

Но проблема нетерпимости, противостояния была. Даже с президентом, глобальной ошибкой которого стало то, что он не пришел в Госдуму первого созыва ни одного раза. Надо было это сделать, так как он умел ярко выступать, умел держать удар, и надо было снять какие-то отдельные острые вопросы, что он мог сделать. Но это была его принципиальная позиция, что он не хотел иметь дел с таким составом Думы. Однако его выступление в зале Думы успокоило бы и общество, и депутатов. В парламенте было бы меньше страстей. 

- Некоторые Ваши коллеги по Думе говорят в интервью, что на депутатов оказывалось давление со стороны исполнительной власти. Другие утверждают, что был подкуп депутатов со стороны бизнеса. Вы что-то из этого испытали на себе?

- Нет. Ни у меня, ни у моих коллег по фракции таких проблем не возникало. Ни давления, ни подкупа. Я скажу больше, когда я отстаивал закон о религиозных объединениях, у меня стояла цель, чтобы в тексте документа не было приоритета так называемых традиционных конфессий, я вообще требовал убрать термин «традиционный», который требовал бы уточнения и разъяснения, почему традиционными являются именно эти конфессии. О моей позиции знали в администрации президента, приглашали на обсуждение. То есть был нормальный диалог. И тогдашний глава администрации президента – Анатолий Чубайс – интересовался моим мнением по этому поводу, даже прислушивался к нему. Так что, давления не было, были споры и дискуссии. 

Что касается подкупа, то до меня доходили слухи, что это делает не исполнительная власть, а представители крупного бизнеса. Я не могу отрицать этого. Но и утверждать, что было именно так – тоже не могу.

- А взаимодействие с исполнительной ветвью власти в период Чеченской войны как проходило? Оно было скорее положительным или скорее отрицательным?

- Начну с того, что нас, поехавших в Чечню, выбрала Дума. Наша делегация была согласована всеми депутатами. Мы чудом добрались до Дудаева. После нашей с ним очень трудной беседы и сложных переговоров, он снял с повестки тезис о выходе Чечни из состава России. Даже его окружение готово было на договор, аналогичный тому, что Россия заключила с Татарстаном. Мы это все передали Черномырдину, а он, будучи человеком лукавым, сначала согласился, а потом обманул и нас, и Дудаева. Третьего января мы отправили Ковалева с этим известием в Москву, а четвертого мы с Юлием Рыбаковым, коллегой из «Выбора России», попали под обстрел, из-за чего были оба контужены и я до сих пор плохо слышу на левое ухо, а он – на правое. Ковалев же, прилетев в Москву после переговоров, упрашивал Ельцина, чтобы тот поднял трубку и просто позвонил Дудаеву, тогда войны бы и не было. Но президент сказал: «Еще не время». Так что, взаимодействие строилось по-разному. И положительно, и отрицательно. 

- Работая в комитете Госдумы РФ по делам общественных объединений и религиозных организаций. Вам удалось реализовать себя, свои идеи в этой работе?

- Да, удалось. Построение гражданского общества было заложено в диссидентском движении, и мы опирались на этот опыт. Кроме того, в комитете было понимание необходимости процесса. Мы приняли закон о религиозных организациях и общественных объединениях, который был значительно лучше того, что существует сейчас, так как там не было и намека на иностранных агентов. Да почти все законы, выпускавшиеся первой Госдумой, были качественны. 

- Первая Дума была местом для дискуссии?

- Да, конечно. И парадоксально то, что в процессе дискуссии происходило сближение членов разных фракций. Например, была такая одиозная личность, как Виктор Илюхин, который декларировал себя антиельцинистом, антидемократом и прочим анти. Но у меня с ним были отличные отношения. Особенно в плане того, что касалось пыток и тюрем. В этой части он был очень профессионален. Как-то он выступал с законопроектом, аналогичным моему, однако, после разговора со мной, он принял решение снять свой законопроект в пользу моего. Хотя, казалось бы, он мой оппонент, но мне удалось доказать ему свою правоту. Вот такой вот был диалог, дискуссия и взаимодействие. 

- Во второй Думе было коммунистическое большинство. С дискуссиями во втором созыве было сложнее?

- Несомненно, было сложнее, но наработка первой Думы очень сказывалась, так как первый созыв очень много законопроектов оставил в наследство второму созыву. И первая, и вторая Думы были очень работоспособными, несмотря ни на что.

- Историографическое сообщество «Политика на сломе эпох» и Фонд Ельцина проводили круглый стол «Парламентаризм новой России» к 20-летию избрания ГД РФ первого созыва. Тогда один из участников мероприятия высказался в том смысле, что главный и основной смысл первой Думы был в том, чтобы принять выборное законодательство. На этом ее функцию можно считать исчерпанной. Вы согласны с этим?

- Категорически не согласен. Первая Госдума заложила принципы парламентаризма. Если бы то, с чего начала Госдума первого созыва, стало развиваться, то это принесло бы несомненную пользу. Еще неразвитый парламент, как мне кажется, закончился в третьем созыве. В третьем созыве начался закат парламентаризма в чистом виде. 

- Некоторыми из Ваших коллег в первой думе поднимался вопрос, чтобы продлить полномочия Госдумы РФ первого созыва, которая проработала всего два года. Было ли возможно продление полномочий, и как бы Вы отнеслись к продлению, если бы оно состоялось?

- Да, этот вопрос поднимался, кто-то его предлагал, в кулуарах ходили слухи. Но Дума тогда мудро решила, что это как-то несолидно: прийти к власти и тут же продлить себе полномочия. Это было бы некрасиво и нечестно. Но было бы положительно для дальнейшей жизни страны, удалось бы избежать многих вещей впоследствии. 

- Традиционный вопрос, который я задаю всем, с кем беседую. Продолжите фразу: «Госдума России первого созыва – это: …»?

- … Это Дума, которая заложила основы нового российского парламентаризма, которые были потом разрушены. 

Справка: БОРЩЕВ ВАЛЕНТИН ВАСИЛЬЕВИЧ.

Родился 1 января 1943 года, русский. Образование высшее - окончил Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, журналист. Активным участником правозащитного движения стал после знакомства с Андреем Сахаровым в 1975 году. В 80-е годы работал в Фонде Солженицына, организовывал помощь политзаключенным и их семьям.

С 1990 по 1993 годы - депутат Моссовета, председатель Комиссии по свободе совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности. Один из начинателей христианско-демократического движения.

С 1994 по 1999 годы - депутат Государственной Думы первого и второго созывов, член фракции «Яблоко». Являлся заместителем председателя Комитета Государственной Думы по делам общественных объединений и религиозных организаций, членом Комиссии Государственной Думы по проверке фактов нарушений прав подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений, содержащихся в следственных изоляторах и изоляторах временного содержания системы МВД России.

Председатель Постоянной палаты по правам человека Политического консультативного совета при Президенте Российской Федерации, член Политического консультативного совета при Президенте Российской Федерации.

Председатель Антимилитаристской радикальной ассоциации. Член Совета директоров Российского отделения Международной ассоциации религиозной свободы. Член Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте РФ. Член Международного неправительственного трибунала по делу о преступлениях против человечности и военных преступлениях в Чеченской Республике. Член Комиссии при Президенте Российской Федерации по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. Член Национального комитета по проведению Года прав человека в РФ. Член Московской Хельсинской группы. Член правозащитной инициативной группы «Общее действие». Член Совета Общероссийского правозащитного движения «За права человека».

Беседовал журналист, исполнительный директор историографического сообщества «Политика на сломе эпох» Артем Амелин