Продолжаем совместный проект с историографическим сообществом «Политика на сломе эпох» под общим названием «Парламентаризм новой России». В рамках этого проекта наши читатели смогут прочитать интервью с депутатами Госдумы России первого созыва, узнают, как строилась работа в парламенте и какие они, народные избранники, лично.

Наш очередной гость — депутат Госдумы РФ первого созыва Евгения Тишковская.

— Скажите, что сподвигло Вас пойти на выборы в первую Госдуму?

— До выборов в первую Думу я была депутатом облсовета. Уже непосредственно перед выборами в Думу стало известно, что от нашей Ярославской области хочет избираться довольно известный когда-то экстрасенс — Кашпировский. Тут же почти всем в руководстве области и в облсовете стало понятно, что если изберут Кашпировского от нашей области, то это будет позор на всю страну. По крайней мере, мы рассчитывали, что надо сбить его рейтинг, чтобы электорат выбрал кандидата «против всех», а потом мы уже подберем нечто подходящее. Тогда только начинали делаться социологические опросы. Такой провели и мы, когда опрос был сделан, оказалось, что у меня один из самых высоких рейтингов среди тех, кого рекомендовала власть. Потом меня вызвали, говорят, надо побороться, чтобы экстрасенса не избирать. И такая честь выпала мне.

Я категорически не хотела, потому что у меня были другие планы, и я хотела, если заниматься общественной работой, то в основном на местном уровне депутатом быть, у меня в Ярославле было много сторонников, и я занималась женским движением. Но мне сказали, что мне помогут, а мне только ввязаться в борьбу, в бой. Тем не менее мне говорили, что меня никто не выберет, а, учитывая мой рейтинг, смысл состоял в том, чтобы не прошел Кашпировский. На том и сошлись.

Так что, я хотела или меня хотели? Никто меня не хотел, и я особо не хотела. Но мы же как воспитаны? Воспитаны мы были на лозунге: «Партия сказала: «Надо», — комсомол ответил: «Есть!». И, кстати, надо сказать, что не очень были довольны, что я победила, потому что у них были планы совершенно другие. Тем не менее я, к сожалению своему, победила и стала депутатом Госдумы.

— Сложно было конкурировать с Кашпировским?

— Даже не знаю. В то время очень было расколото общество. Я за месяц провела 60 встреч, по две встречи в день. Это было тяжело физически. Были одни и те же вопросы про то, как женщин не любят, какого черта идешь, занималась бы детьми, может быть, они и правы. В этом плане было как-то чисто физически тяжело, я бы сказала.

Что касалось вопросов серьезных, я была достаточно опытная. Я была инженером-конструктором завода и понимала, в каком состоянии у нас промышленность, техника, вообще, куда мы катимся. Это нам, офицерскому составу промышленных предприятий, было видно еще даже в институте на практике и везде. Кстати, я потом и пошла в Комитет по промышленности, в котором я оказалась такой норовистой дамочкой. Например, Минтопэнерго подготовил закон «О нефти и газе», и я его трижды срывала, писала записку, потому что он был крайне коррупционным. Там были прописаны нормы, что все решает, по сути, министр топливной энергетики. Потом поправки немножко причесали документ. Но уже тогда мы понимали, что, конечно, надо очень многое менять, потому что база закладывается не та.

— Вы выдвигались депутатом и во второй созыв. Как Вы считаете, выборы первые отличались от вторых с технологической точки зрения?

— Очень отличались. Прежде всего, там все нормы были сказочные. Тогда просто перепуганная власть боялась фальсифицировать. Я сейчас иду от «Яблока», это небо и земля, как я смотрю. Те кандидаты, то законодательство и теперешнее – это просто уловки, лукавство. Это мягко сказано. На самом деле, все, что делается сейчас, это просто неприлично.

— Существует мнение, что Борис Ельцин в 1993 году дистанцировался от выборов в первую Думу, сконцентрировавшись на Конституции, за которую голосовали в тот же день, когда выбирали депутатов. Вы согласны с этим мнением?

— Может быть. А по поводу основного документа страны, Конституции, я думаю, что она была неплохая. Сейчас ее испохабили и поменяли то, что вообще категорически нельзя менять. А та Конституция, первоначальная, там, конечно, было много недостатков. Надо учесть, что мы меняли одну систему на другую радикально. Это очень тяжело, но она была достаточно перспективна. Особенно четко определено, кто источник власти, выборная часть и разделение властей. Сейчас оно как-то там скомкано.

— Тогда стало довольно удивительным, что по спискам выборы выиграла ЛДПР. Как Вы думаете, за счет чего она набрала больше всего голосов?

— Поскольку они были моими главными противниками из-за Кашпировского, выдвигавшегося тогда от ЛДПР, я могу сказать, что они выиграли совершенно не случайно. Понимаете, что плохо, эти радикальные группы всегда приходят тогда, когда люди начинают ненавидеть власть. И там хоть черт, но только бы не они. Во-первых, это была грамотно выстроенная структура, потому что она была создана в КГБ. Поэтому она была очень четкой, ясной, она до сих пор существует именно потому, что она с точки зрения политологии выстроена грамотно. Тем более ее строила такая структура, как КГБ – там профессионалы были в этом смысле, они не могли абы чего сделать.

Во-вторых, настрой-то в обществе был ужасный. Мне как раз повезло, потому что был Кашпировский. Он был ни то, ни сё, он брал тем, что он экстрасенс, народный целитель, и поэтому был у него высокий рейтинг. Не говоря уже о том, что, согласно политологии, радикально настроенных в любом, самом хорошем государстве, при самом хорошем правительстве — пять процентов. Это замечательно, что они недовольны, это те спарринг-партнеры или те щуки, которые должны быть в обществе, чтобы карась не дремал. Я уже не помню всю политологическую математику, но была раскладка, что 14 процентов радикально настроенного населения сметает любое правительство. Радикально настроенного, активного. Это очень важно. Гитлер пришел с одиннадцатью процентами. Всего лишь 11 процентов были фашистами в 1935 году. Они смели, угробили все, и им подчинились. ЛДПР на первых выборах набрала что-то порядка 10 процентов. Эта та грань, когда заколеблется любое правительство, и надо быть очень-очень осторожным, потому что эти радикалы, их настрой, их активность, их требования, они сметут любых. И было понятно, что они идут завоевывать. Все порядочные, интеллигентные партии и фракции, гайдаровцы и «Яблоко», они не теряли голосов, так как они только народились, они были слабые, у них не было такой структуры, как у ЛДПР или тем более у КПРФ.

— Спикером первой Думы стал Иван Рыбкин, что стало тоже довольно неожиданным. По Вашему мнению, почему именно он, и справился ли он со своими обязанностями?

— В принципе, я считаю, да, справился. Я лично очень уважала Рыбкина. То, что именно Рыбкин, тоже никакой неожиданности. Я считаю, очень хорошо, что был спикером именно он. Но я его не люблю, хотя я ему потом помогала и была в его этой партии.

Так вот, Рыбкин, на тот момент, был идеальной фигурой для поста председателя Госдумы. Он очень дипломатичен, он очень хитрый, он совершенно не радикал. Я терпеть не могу ортодоксов, а вот он в хорошем смысле ортодокс. Благодаря этому он мог уравновешивать. Он мог договориться с Ельциным, он мог договориться с Жириновским, он мог с кем угодно договориться. Считаю, что во многом благодаря Рыбкину наша Дума сохранилась: он мог лавировать. Если с точки зрения того, что политика – искусство компромисса, в этом смысле Рыбкин был идеально фигурой. Его значение просто недооценено. И это при всем том, что я практически противник его. Но как человек, в некоторой степени профессионал, я считаю, что Рыбкин был идеальным.

— На первом заседании выступал тогдашний премьер, Виктор Черномырдин, и он призвал депутатов исключить из лексикона народных избранников слова «нетерпимость» и «нетерпение». Скажите, как Вы думаете, депутаты были терпимы друг к другу? Особенно в разрезе Вашего известного инцидента с Жириновским, когда он Вас за волосы тягал?

— Ранее я сказала, что ЛДПР – позорище, но они – лакмусовая бумажка. Это совершенно проправительственная структура, с точки зрения политической, она никакая не партия. Тут долго надо разбирать.

Теперь по поводу терпимости. С моей точки зрения, учитывая то, что нас было половина мажоритарников, а половина – партийных, то жизнь нас заставляла договариваться. Тем более мы работали всего два года. За эти два года мы должны были как-то проявиться и что-то сделать в пользу людей, которые нас выбрали. А это диктовало потребность в какой-то дипломатичности, в какой-то уступке. Ведь нам надо было договариваться. Мы, например, собрались пять человек, которые у того же Черномырдина требовали трансферты для своих областей. Кто-то для Нижнего Новгорода, для Ярославской области, Тулы, Архангельской области. Вы себе не представляете, мы там этого бедного Черномырдина и всех чуть ли не шантажировали, прямо ходили и говорили, что мы не проголосуем за какие-то ваши законопроекты. Мы договаривались со всеми, и партии ходили друг к другу, и на фракции ходили. И еще по поводу Черномырдина: он человек с царем в голове был. Он был тогда прав, что не должно быть нетерпимости и нетерпения в стенах парламента.

Конечно, я с брезгливостью отношусь к Жириновскому, но никакой у меня особой неприязни нет к нему, чтобы я не терпела его или ненавидела – это все эмоции. Тут нужен абсолютно холодный разум. И я к черту пойду, если мне надо отстаивать интересы региона или даже одного человека. Кстати, Черномырдина я еще уважаю за то, что, если  помните, он разговаривал с Басаевым. Ему тогда выставили претензию, что он, премьер-министр, с каким-то бандитом разговаривает. Умница он! Если ты политик, ты хоть с чертом говори, главная твоя политическая цель – защита интересов тех, кого ты представляешь.

— Скажите, пожалуйста, работая в Комитете по промышленности, Вы реализовали свои идеи, проекты, реализовались сами по себе, как специалист?

— Нет. У меня особенно остро стоял вопрос Рыбинского комбината, и его погубили, и комитет ничего не сделал. Это длинная история, ее долго рассказывать. Закон «О нефти и газе», мы его чуть-чуть причесали, потом, когда уже пришли коммуняки во вторую Думу, они опять что-то вернули. Но более-менее мы его сделали. Закон «Об угле» чуть получше, закон «О драгметаллах» – я в нем участвовала. Так, чтобы я сказала, я удовлетворена, нет. Вся беда в том, особенно с этих законов, в них никто ничего не понимает. Социальные законы все понятны, потому что они отражаются на всех, и они выгодные. А такие законы, как «О нефти и газе», – специфические законы, это не для юристов, экономистов, это чисто для технологов.

Поэтому я не могу быть удовлетворена. Там были люди, которые сражались. Сапин старался в автомобильной промышленности. Там был ученый, Анатолий Шабад, он очень много мне помогал, он принципиальный, он заводил нас, ругался со всеми. Шабад, Сапин, Тишковская – вот это люди, которые пытались там чего-то как-то потребовать, внести. Нас мало было. Тем более комитет был под ЛДПР.

— Вы могли бы выделить какой-то самый существенный закон из всех тех, что приняла первая Дума?

— Исключительно самый существенный – это первая часть Гражданского кодекса. Во всяком случае, нам за границей говорили: «Ребята, тот кодекс, который вы приняли, нельзя сказать, что он был идеальный, но он очень хороший был». Специалисты-юристы говорят, что тот Гражданский кодекс, который вы приняли, можно сказать, что вы выполнили свою миссию, ну, если не на 100 процентов, то на 90 – точно, как настоящие законодатели. Вот это, что касается принятых законов.

— Последний традиционный вопрос, который я задаю всем. Продолжите фразу: «Госдума России первого созыва – это...»?

— Это из всех Дум – самая профессиональная. Я бы даже сказала, это Дума, которая самым лучшим образом представляла своих избирателей.

Справка: ТИШКОВСКАЯ ЕВГЕНИЯ ЛЕОНИДОВНА

Родилась 17 ноября 1948 года.

В 1972 году окончила Грозненский нефтяной институт по специальности «инженер химик-технолог».

В 1972 — 1991 годах работала инженером-конструктором Ново-Ярославского НПЗ.

В 1990 году избрана депутатом Ярославского областного Совета народных депутатов.

В 1991 — 1993 — директор малого предприятия по изготовлению медицинских препаратов «Алькор».

В 1993 году окончила Московский финансово-экономический институт по специальности «организация и управление производством».

В 1993 году на выборах депутатов Государственной Думы РФ баллотировалась по Кировскому территориальному округу № 189. Набрав 65 603 голоса (24,1%), заняла первое место (вторым с результатом 53 246 голосов оказался экстрасенс А.М. Кашпировский, выдвинутый от ЛДПР). В Госдуме была членом депутатской группы «Новая региональная политика», Комитета по промышленности, строительству, транспорту и энергетике (подкомитет по вопросам топливно-энергетического комплекса).

9 сентября 1995 года на пленарном заседании Думы случился инцидент: депутат от ЛДПР Николай Лысенко сорвал крест с груди депутата и священника Глеба Якунина («Выбор России»), после чего в зале возникла потасовка. Евгения Леонидовна была на стороне Якунина. В драку быстро вмешался лидер либерал-демократов Жириновский, лично схвативший Тишковскую за волосы.

В 1995 году была выдвинута Блоком Ивана Рыбкина в депутаты Государственной Думы второго созыва, 17 декабря вновь участвовала в выборах депутатов Госдумы по тому же Кировскому территориальному округу № 189, но заняла только пятое место (22 983 голоса). Также баллотировалась в Думу и по списку Блока, но он не преодолел на выборах 5-процентного барьера.

В сентябре 1999 года была включена в общефедеральный список избирательного блока «Отечество — Вся Россия» (№ 8 в Среднероссийской региональной группе) для участия в выборах в Государственную Думу РФ третьего созыва. Также была выдвинута ОВР кандидатом по Кировскому одномандатному избирательному округу № 189, но набрала ещё меньше голосов, чем на предыдущих выборах — 9390 (8 место среди 17 кандидатов).

После окончания депутатских полномочий в 1996 году вернулась в Ярославль, вновь стала работать директором ОАО «Алькор». Член партии «Яблоко», входит в региональный и федеральный советы партии.

Беседовал журналист, исполнительный директор историографического сообщества «Политика на сломе эпох» Артем Амелин