Большевистский комиссар по арестным делам провёл ревизию 17 московских арестных домов и ужаснулся условиями содержания заключённых: в камерах полная антисанитария, люди кишат паразитами, арестованных кормят жаренным луком, у заключённых расхищают имущество и деньги.
«Но едва ли не самое чудовищное — «правовая сторона арестованных». Сидят месяцами, неизвестно за что, арестованные неизвестно кем, несовершеннолетние вместе с взрослыми», — отмечается в отчете. Слухи об избиении и расстреле арестованных ревизия не подтвердила, но, «принимая во внимание общий культурный уровень команды, состоящей на 80% из старых городовых, можно с большой вероятностью поверить этим слухам».
Комиссар также признает, что арестованным некому и некуда жаловаться на кошмарные условия содержания, поскольку зафиксированы неоднократные случаи симуляции побега заключённых, которых расстреливали на месте.
РАПСИ продолжает знакомить читателей с правовыми новостями столетней давности, на дворе 28 февраля 1918 года*.
В московских застенках
Районным управам разослан доклад комиссара по арестным домам Б. Тимофеева, производившего ревизии арестных домов.
Доклад рисует поистине кошмарную картину.
Живут арестованные в ужасных условиях. Полы никогда не моются. «В одном из арестных домов камера для пьяных была настолько загажена, что даже сами служители не могли войти в нее, чтобы осветить при ревизии помещение. При исследовании оказалось: весь пол сплошь покрыт лужей разложившейся мочи, испускающей зловоние. Очевидно, пьяные справляли свои естественные потребности прямо на пол, камера же никогда не убиралась».
В баню арестованных не водят никогда; казенного белья не полагается; люди месяцами сидят в драных лохмотьях, кишат паразитами. «Первая эпидемия сыпного тифа, — говорит докладчик, — сгубит добрую половину дожидающихся суда и следствия арестованных. Отхожие места везде грязны, трубы испорчены; брюшной тиф совьет по весне прочное гнездо в этих клоаках».
Пища для арестованных, как общее правило, заставляет желать не только лучшего, а хоть сколько-нибудь сносного. В некоторых арестных домах готовят горячее без мяса и без рыбы; в качестве единственного питательного вещества идет в горячее жаренный в растительном масле лук. Такая похлебка, выдаваемая дважды в день, и фунт черного хлеба составляют всю арестантскую суточную норму питания взрослого человека. Ясно, что арестованные находятся все время впроголодь. На арестованного полагается в день 66 коп., — сумма, по нынешним ценам, ничтожная. Но идет ли она целиком на довольствие арестованных? «Так ли это, сказать трудно», замечает докладчик.
Не хватает ни ложек, ни чашек. Был случай, когда на всех арестованных нашлось только 7 деревянных ложек, которые при обеде переходили из камеры в камеру. «Для распространения болезней, подобных сифилису, почва в арестных домах крайне благоприятна».
Старший помощник комиссара 1-го Мещанского комиссариата сообщает:
«Присылаемые из мещанского арестного дома арестованные очень часто жалуются на то, что их отвратительно кормят, и потому, разумеется, арестованные голодают. Арестанты же, чтобы не умереть с голоду, продают имеющиеся у них вещи за бесценок караульным солдатам арестного дома, которые без зазрения совести пользуются этим»…
У арестованных расхищают и имущество и деньги. «Зачастую подписи в обратном получении сумм, отображенных при задержании, вызывают сомнение в их подлинности. Затем не редкость, что будто бы за неграмотного освобождаемого расписался в обратном получении денег и вещей от смотрителя сам смотритель или один из служащих арестного дома. В виду того, что такие расписки не единичный случай, невольно зарождается сомнение в правильности выдачи денег».
Вообще, отчетность ведется гг. смотрителями поразительно.
В денежных книгах не сходятся приход с расходом.
«Книга записей отпускаемых дров ведется настолько безграмотно с бухгалтерской точки зрения, что, правильно действуя, следовало бы только за одну эту книгу отдать большинство смотрителей под суд, предъявив обвинение в расхищении городского имущества».
В одном из арестных домов должно быть, согласно записям, 28 сажень дров, в наличности же нет ни одного полена.
В другом на приходе 43 саж., в расходе 7,5 саж., наличности нет.
В третьем за 18 дней «истрачено дров на приготовление кипятка арестованным 6 сажень».
Среди «уничтоженных за негодностью» вещей есть даже самовары.
Но едва ли не самое чудовищное — «правовая сторона арестованных».
Сидят месяцами, неизвестно за что, арестованные неизвестно кем, несовершеннолетние вместе с взрослыми.
«Не будем говорить о слухах об избиении и расстрелах в арестных домах; установить их до сих пор путем ревизии не удалось, да едва ли удастся. Но, принимая во внимание общий культурный уровень команды, состоящей на 80 % из старых городовых, можно с большой вероятностью поверить этим слухам.
Жизнь арестного дома настолько замкнута, настолько скрыта от постороннего глаза, что ни один звук не вырывается оттуда на волю. Приносить же жалобы и некому и крайне опасно, ибо случаи симуляции побегов и пристреливания бегущих, к сожалению, известны всем».
В Москве 17 таких застенков. И всюду картина одна и та же.
Комиссар Тимофеев останавливается на вопросе:
— Откуда же и давно ли такое запустение в арестных домах?
И отмечает:
«По словам смотрителей и управления, разруха началась только после октябрьской революции».
— Позвольте сомневаться в этом, — осторожно говорит комиссар.
Но не скрывает:
— Это разрушение было и раньше, но, возможно, в несколько меньшем размере.
В огромном обвинительном акте вписана новая яркая страничка. И особенно ценно, что вписана она не «врагами революции», а большевистским комиссаром.
(Утро России)
Подготовил Евгений Новиков
*Стилистика и пунктуация публикаций сохранены
