Возобновился процесс по делу народного комиссара Иосифа Сталина против лидера меньшевиков Мартова. В связи с ликвидацией трибунала о печати защита возвращается к вопросу о подсудности и обвиняет Сталина в выбивании для себя привилегий по рассмотрению дела именно революционным трибуналом, а не обычным судом. Адвокат Мартова видит в этом политическую подоплёку, а также нарушение принципа равенства всех перед судом и законом. Он напоминает, что дела о клевете в СМИ теперь должны рассматриваться обычным судом, в трибунал материалы могли бы передать только в случае, если бы Сталин олицетворял народ. «Этого, однако, нет. Сталин — не народ и народ — не Сталин», — отмечает адвокат.

Трибуналу приходится согласиться, что защита Мартова права и он не имеет законных оснований решать этот спор, жалобу Сталина оставляют без рассмотрения.

РАПСИ продолжает знакомить читателей с правовыми новостями столетней давности, на дворе 17 апреля 1918 года*.

Большевистский суд над Л. Мартовым.

Накануне слушания дела т. Мартова в революционном трибунале было объявлено, что доступ в зал будет разрешаться лишь по билетам, выдаваемым у входа. К одиннадцати часам утра у входа в здание собралось очень много народа. Пришедшим было заявлено, что все билеты уже розданы.

Между тем в зале было пусто. И только, когда т. Абрамович отправился к председателю трибунала с ходатайством о допущении в пустой зал ожидающей у входа публики, публику впустили в зал. Однако, вся первая часть процесса — обсуждение вопроса о подсудности — прошла при почти пустом зале.

Вопрос о подсудности.

Заседание открывается в половине первого. Председательствует Гр. Дьяконов. Обвиняют комиссар по национальным делам Сталин-Джугашвили и Сосновский. Защищают т. Мартова тт. Абрамович и Плесков.

Тов. Плесков поднимает вопрос о неподсудности дела суду революционного трибунала.

— Еще при первом слушании дела мы указывали, что дела по обвинению в клевете в печати на частных лиц не подлежат суду трибунала. В № 40 «Известий» напечатаны два декрета: один о трибунале печати, другой, подписанный И. З. Штейнбергом, — о категориях дел, подсудных революционному трибуналу. В числе последних мы находим: организацию восстания, спекуляцию, злоупотребление властью и т. д. Из этого перечня ясно, что ни в каком случае клевета на Сталина не может рассматриваться в трибунале. Это могло бы случиться лишь в том случае, если бы Сталин олицетворял народ, — этого, однако, нет. Для нас то или иное решение вопроса имеет политическое значение. Мы желаем знать, существуют ли декреты для того, чтобы они исполнялись всеми без исключения или имеется кучка лиц, которая пользуется исключительными привилегиями и находит защиту в особых судах. Исходя из принципов равенства, мы хотим видеть, что и народные комиссары в вопросах об оклеветании их личной чести получают защиту не в исключительных, а в обычных народных судах.

Сосновский возражает:

— В прошлый раз этот арсенал доводов был поднят, — говорит он, — и трибунал признал дело подсудным себе. В заявлении защитника Мартова я вижу крючкотворство. Если Мартов прав, то не все ли ему равно, где его будут судить.

Речь Абрамовича.

Т. Абрамович начинает свою речь с фактической поправки. Он указывает Сосновскому, что в промежуток времени между первым и вторым слушанием дела был упразднен трибунал печати.

— Раньше, по крайне мере у трибунала печати была та тень юридических аргументов, что суду трибунала подлежат все преступления, совершенные путем использования печати. Мы и тогда возражали против подсудности, указывая, что Сталин — не народ и народ – не Сталин. Разве российский народ обвинялся в экспроприации? Нет, — только Сталин. Не обвинялась и советская администрация, — обвинялось опять-таки только одно лицо: Сталин. Представьте себе другое положение: Сталин написал бы что-нибудь про Мартова. Разве пришло бы кому-нибудь в голову требовать предания Сталина суду революционного трибунала? Если бы Мартов привлек Сталина к суду трибунала, то разве последний не настаивал бы на передаче дела в народный суд?

Нам необходимо знать, есть ли у нас равенство всех граждан перед судом или же имеются граждане первого сорта, белая кость, а граждане второго сорта – чернь. И мы требуем равенства перед судом для всех граждан.

Сосновский пытается подойти к делу юридически: он указывает, что все дела трибунала печати переданы в революционный трибунал и, значит, в нем должны быть заслушаны. Но защитники указывают ему, что эти дела переданы общему трибуналу не просто для слушания, а для распределения их по принадлежности.

Сталин защищает свою привилегированность.

Неожиданно выступает с заявлением Сталин и настаивает на предоставлении ему особой привилегии в защите судом его имени.

— Когда Мартов написал статью, — говорит он, — ясно, что писал он не о каком-то Сталине, который живет неведомо где и занимается экспроприациями. Ясно, что он хотел ущемить перед рабочими членами Ц. И. К. Ясно, что писал он обо мне не как о частном лице, а как о члене правительства.

Возражение т. Мартова.

— Это было бы понятно, — возражает ему Л. Мартов, — если бы мы стали на путь охраны царского периода. Но и тогда судили в особом суде оскорбителей станового лишь в том случае, если оскорбление произошло при исполнении им служебных обязанностей. Сталина же я обвиняю в деянии, которое он совершил, когда в нем не было и тени будущего народного комиссара, а был он простым экспроприатором, — и несмотря на это он здесь подписывается именем народного комиссара и требует привилегии.

По-видимому, Сталину и Сосновскому необходимо нарушить равенство всех граждан перед судом. Но я хочу, чтобы они сняли маску: либо они должны открыто сказать, что каждое лицо, стоящее у власти, должно охраняться особым судом, ведающим преступлениями против народа, либо они должны отказаться от возможности слушать настоящее дело в трибунале, а не в народном суде. Я жду беспристрастного и определенного ответа на вопрос, есть ли особая изгородь законов, которая разделяет равных в республике граждан на две неравные части.

Речь Абрамовича.

Сосновский снова попытался «уязвить» противника и должен был потерпеть еще одно поражение. Он задал «лукавый» вопрос: куда т. Абрамович направил дело об оклеветании с.-д.-меньшевика Вайнштейна.

— В трибунал печати, — отвечает т. Абрамович, — ибо он тогда существовал еще. Теперь же дело перешло в революционный трибунал, и мы будем просить передать дело в местный народный суд. Мне странным кажется, почему Сталин, как это сделал бы всякий обыкновенный гражданин, не обратился в народный суд: если Мартов не прав, то народный суд точно так же осудил его, как осудил бы его и трибунал, значит, гр. Сталин добивается еще чего-то другого.

Это раньше было, что старшина, одев цепь, говорил: — «а теперь вдарь» — и, в случае оскорбления его защищался особым судом, судом привилегированным, с сословными представителями, а не обычным судом присяжных. Теперь эту цепь делают из чернильного росчерка: подписался «Народный комиссар» и требует особого суда. Я спрашиваю вас: власти, отчего вы боитесь обыкновенного народного суда? А потому, что вы хотите создать привилегии, вы хотите создать категорию «помазанников», исключительный закон, по которому людей с «цепью охраняют особо и за оскорбление которых сажают в тюрьму и вообще карают особенно сурово, суровее, чем по народному суду.

При старом строе, строе самодержавном существовала официозная теория, о божественном происхождении власти. От царя до последнего городового тянулась непрерывная цепь носителей божественного начала. Всякое действие против этих носителей каралось по особым исключительным законам, в особом квалифицированном суде. Неужели и теперь хотят установить такой же порядок, и место прежней священной бюрократии займет новая, не менее «священная»?

Но гражданин Сталин говорит: оскорблен не я один. Мартов в моем лице хотел оскорбить и оскорбил всю партию, членом которой я состою. Это акт политической борьбы.

Не стану спорить. Очевидно и ясно, что нынешний процесс не личный, а политический. Но если б было и так, как думает Сталин; если б Мартов действительно хотел нанести удар всей большевистской партии. Разве большевистская партия принадлежит к числу «неприкосновенных институтов» Советской республики, за оскорбление которой полагается привлечение к особому суду, не народному, а суду Революционного Трибунала? Где, в каком пункте инструкции указано что-либо подобное? В пункте 1 перечисляются все преступления, за которые обвиняемый подлежит суду Революционного Трибунала. Там имеется: «восстание против Сов. власти», «саботаж», «злоупотребление властью», но там нет ни слова об оскорблении тех или иных политических партий.

Дело настолько ясное, что сам Сталин признает, что «у Мартова есть некоторые основания». Не «некоторые», а все основания, гражд. Сталин. И если суд этих оснований не признает, то он этим скажет, что в Российской Советской республике нет равенства всех граждан перед законом.

В 1 ч. 20 мин. суд удаляется на совещание.

Решение суда по делу Сталина.

Трибунал совещался свыше 3-х часов. В своем постановлении он признал, что дело Мартова, как возбужденное Сталиным в порядке частного обвинения неподсудно революционному трибуналу. Трибунал постановил жалобу гражданина Сталина оставить без дальнейшего рассмотрения.

Подготовил Евгений Новиков.

*Стилистика и пунктуация публикаций сохранены