Противостояние революционных трибуналов и «чрезвычаек» погружает советскую юстицию в атмосферу хаоса, в то время как идеальному общественному строю необходимо полностью победить преступность и уголовщину, чтобы искоренить такие ужасающие признаки капитализма, как смертная казнь, тюрьмы и ссылки. Конкуренция двух важнейших организаций не способствует решению этой задачи, грустят аналитики.

РАПСИ продолжает знакомить читателей с правовыми новостями столетней давности, на дворе 7 февраля 1919 года.*

Право и советское государство

Отвергая основы буржуазного права, марксисты хотя и отвергали такого рода «борьбу» с капитализмом, как синдикалистский саботаж, «экспроприациии», кражи и т.д., тем не менее, поскольку эти явления исходят не из организованных (напр., анархистских идейно, так сказать, чуждых уголовщине) групп, признавали их «порождением ехидны», неизбежным следствием капиталистического строя, а потому и борьбу с ними буржуазных органов правосудия (тюрьмы, каторги, виселицы) считали такою же жесткой нелепостью, как и весь социально-политический механизм буржуазного уклада. Партия придерживалась того мнения, что только полное крушение капиталистического строя в состоянии уничтожить общественную преступность.

До перехода власти в руки трудящихся нам нетрудно было сохранить белоснежную белизну принципиальных взглядов по этому вопросу, требовать уничтожения смертной казни, тюремных застенков и т.д. С момента Октябрьской революции положение существенно меняется. Мелкие и крупные жулики, самовольные «экспроприаторы», не признающие государственной власти, даже если она в руках революционных трудящихся масс, все вообще нарушители общественного порядка стали рассматриваться не как продукт социальных условий, а как злостные враги нового коммунистического строя, враги советской власти.

Не мудрствуя лукаво, не вдаваясь в долгие теоретические размышления, новая власть твёрдо заявила, что она хотя призвана осуществить задания, в корне противоположные задачам свергнутой плутократии, тем не менее все же власть и, как таковая, не потерпит никаких диссонансов в грандиозном строительстве нового строя. Уличные грабители на ряду со спекулянтами и заведомыми контролей-революционерами беспощадно расстреливались.

Это было неизбежно. Если бы вместо беспощадной борьбы с бандитами с другого конца, но при тесном единении с белогвардейцами, бросившимися на штурм советской власти (в конечном счете и простой грабеж  аполитичного характера той сумятицей и анархией, которую он создаёт, есть удар именно по государственной власти трудящихся) эта власть стала бы размышлять о том, насколько эта борьба находится в соответствии с теориями марксизма по данному вопросу, она, без сомнения, была бы захлестнута мутной волной уголовщины и свергнута, во имя установления хотя бы элементарного, хотя бы буржуазного порядка. Но наиболее опасный момент давно позади. Преступный мир настолько терроризирован, что отдельные его партизанские вылазки уже бессильны поколебать установившуюся власть. Условия до некоторой степени дают возможность вздохнуть свободно и можно подвести кое-какие итоги и наметить перспективы.

Итоги борьбы с бандитизмом говорят за то, что с корнем вырвать это зло не удалось, несмотря на то, что с уголовщиной советская власть не церемонилась. Для борьбы с преступностью (которую по старому трафарету мы продолжаем делить все ещё на две части: уголовную и политическую, хотя, казалось бы, в коммунистическом обществе все виды преступления объединяются одним отличительным признаком, стирающим их различие - враждебностью к новому общественному строю) создано несколько органов, приобретших характер длительной устойчивости. Мало-по-малу у нас выработался свой (хотя и не писанный) революционный кодекс, нарождается своя юстиция. Но пока все находится в состоянии первобытного хаоса. «Чрезвычайки» конкурируют с революционными трибуналами, с каждым днём становятся сильнее голоса, требующие создания определенных правовых гарантий для граждан советской республики, так как становится для всех очевидным фактом, что преступность временными мерами (хотя бы и очень суровыми) не одолеть, что для борьбы с уголовщиной необходима тщательно разработанная, последовательно проводимая, наиболее целесообразная система.

Здесь мы возвращаемся к столь для нас новому и в то же время приобревшему все признаки старости проклятому вопросу: что делать для того, чтобы истребить преступный мир? Должны ли мы бороться тем же оружием, что и буржуазия, т. е. строить тюрьмы, расстреливать или найти какие-либо иные пути? Предоставим ли борьбу с преступностью органам административного характера или восстановим в своих правах органы чистой юстиции?

Одно бесспорно — мы идём (наверное, идём, а не стоим на месте) к новому строю. Новое поколение, воспитанное в новых условиях (влияние трудовой школы, социальное равенство) или вовсе не будет знать преступности в ее теперешних отвратительных формах или будет давать ничтожный процент ее, неспособный чем-либо отразиться на общественном строе. Но поколение, развращенное капиталистическим строем, поколение переходного времени, ещё долго будет поставщиком всякого рода преступных элементов.

Борьба с преступностью необходима, но она должна изменить свой теперешний характер.
Административные расстрелы — мера чрезвычайная, вызываемая моментом. Увековечить «чрезвычайку» — значит заведомо грешить не только против социалистической теории преступности, но и против здравого смысла, так как в высшей степени было бы нелепо ждать искоренения топором зла, имеющего корни в прошлом (и в настоящем переходном) социальном строе.

Отмахнуться от разрешения этого вопроса, это значит вогнать внутрь,заглушить мятущуюся революционную совесть многих членов партии, убежденных коммунистов, но и не менее убежденных противников больших и маленьких «недостатков советского механизма».

Копылов

(Вечерние известия)

Подготовил Евгений Новиков

*Стилистика, орфография и пунктуация публикаций сохранены