Александр Смирнов, доктор юридических наук, профессор
РАПСИ продолжает дискуссию правоведов, связанную с концепцией института следственных судей, о возможности введения которого в октябре прошлого года говорил президент Владимир Путин.
История вопроса
С 14 октября прошлого года, когда президент России по итогам заседания Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека рекомендовал Верховному Суду РФ изучить вопрос о возможности введения института следственных судей, российская общественность оживленно обсуждает эту перспективу.
В поддержку идеи высказались многие видные юристы и общественные деятели. Председатель Конституционного Суда В.Д. Зорькин, намечая направления развития правосудия, уже не в первый раз говорит о том, что воссоздание корпуса следственных судей может помочь решить ряд системных проблем уголовного процесса (См.: «Конституция живет в законах», РГ. 17 декабря 2014 года).
За введение этого института высказались члены совета экспертов в «Российской газете» ─ авторитетные правоведы: судья и экс-заместитель Председателя Конституционного Суда РФ в отставке Т.Г.Морщакова, проректор МГУ С.М.Шахрай и полномочный представитель Правительства Российской Федерации в высших судебных инстанциях М.Ю.Барщевский, которые отмечают, что следственный судья должен стать центральной фигурой в процессе судебного контроля на предварительном следствии (См.: Главный по арестам. Следственные судьи защитят от незаконных дел. РГ).
В числе десяти радикальных шагов, призванных обеспечить независимости судей, назвали учреждение института следственных судей как гарантию состязательности процесса и реальной возможности для защиты обвиняемых такие видные юристы, как председатель комитета Совета Федерации по конституционному законодательству Андрей Клишас, советник президента Российской Федерации и председатель Совета при президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека Михаил Федотов и др. (Суд идет. Сам. Именитые юристы предложили десять радикальных перемен для гарантии полной независимости судей. РГ). Уполномоченный при президенте РФ по защите прав предпринимателей Б.Ю.Титов выразил надежду на скорейшую реализацию этого института. 10 марта нынешнего года на круглом столе, организованном Комитетом гражданских инициатив (КГИ), обсуждалась возможность принятия федерального закона «О следственных судьях» на базе теоретической концепции, которая была опубликована на сайте РАПСИ 24 февраля 2015 года.
Эта концепция исходит из того, что следственные судьи должны обеспечить на стадии предварительного следствия равенство возможностей сторон, в том числе защиты, по собиранию и проверке доказательств, судебную защиту конституционных прав личности, а также создать независимый фильтр, предотвращающий поступление в суд незаконных или явно необоснованных обвинений.
В этих целях предлагается наделить следственных судей, помимо традиционных полномочий по оперативному контролю за соблюдением конституционных прав граждан (рассмотрению жалоб, даче согласия на заключение обвиняемого под стражу и т.п.), новыми прерогативами по проведению так называемых судейских следственных действий, а также контролю за законностью и обоснованностью уголовного преследования при решении вопроса о передаче уголовного дела в суд для его рассмотрения по существу.
При этом ключевым моментом концепции является положение о проведении по требованию сторон судейских следственных действий (допросов свидетелей, назначение экспертиз и т.д.) по закреплению на предварительном следствии наиболее важных судебных доказательств.
Необходимость в этом вызывается теми трудностями, с которыми сталкиваются сейчас стороны (обвиняемый, защитник, а равно и потерпевший) при попытках приобщить к материалам дела собранные ими доказательственные сведения. Несмотря на то, что следователи формально не вправе отказать им в этом, реально удовлетворяется лишь незначительная часть таких ходатайств, что неудивительно ─ ведь следователь, будучи стороной уголовного преследования, объективно не заинтересован в усилении позиции своего процессуального соперника, да и требования потерпевшего нередко рассматриваются им как досадная помеха для дальнейшего продвижения уже сформированного и согласованного со следственным начальством обвинения.
В итоге, вопреки декларациям о равноправии сторон, доказательственная база для разрешения уголовного дела фактически формируется лишь одной из них ─ уголовным преследователем, который, как это ни парадоксально, «по совместительству» является здесь и «хозяином процесса», принимающим все решения о ходе и направлении уголовного дела и признании добытых сведений судебными доказательствами.
На практике такой порядок, который в теории судопроизводства принято именовать инквизиционным, предрешает в дальнейшем и результат рассмотрения уголовного дела судом, который волей-неволей вынужден довольствоваться тем доказательственным материалом, который заранее отобрал и подготовил для него следователь. В этом и состоит одна из основных причин царящего сейчас в российских судах обвинительного уклона, когда более 99% дел заканчиваются осуждением подсудимых. Здравый смысл подсказывает, что положение может быть исправлено лишь в одном случае ─ если между противоборствующими сторонами будет поставлен нейтральный и независимый арбитр ─ следственный судья.
Конечно, может возникнуть вопрос: а ну как такой судья, несмотря на заявления про беспристрастность, по старой привычке все-таки продолжит благоволить обвинению; не останется ли тогда воз уголовного процесса на прежнем месте, а надежды на равенство сторон пустыми и несбывшимися мечтаниями? Такие опасения были бы не напрасны, если бы следственный судья отвечал за результаты уголовного преследования, был обязан изобличать виновных, а затем участвовать в вынесении приговора. Однако, согласно концепции, следственный судья должен быть не судебным следователем, а судьей «над следствием», лично не добывающим доказательств, не формирующим обвинение и не предрешающим вопроса о виновности.
А как же тогда судейские следственные действия? Разве не будет он связан их результатами? Нет, не будет, потому что доказывание в ходе этих действий ─ дело самих сторон, а не следственного судьи, который лишь создает необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления прав. Он не будет иметь возможности отказать сторонам в проведении следственных действий, разве что в случаях, когда истребуемое действие незаконно, либо сведения, о получении которых просит сторона, относятся к совершенно другому делу.
Оставаясь на почве реальности, наша концепция не требует от сторон, чтобы все свои доказательства они стремились получать именно посредством судейских следственных действий ─ это сугубо вопрос их выбора и процессуальной тактики. Например, следователь вправе получать доказательства в прежнем порядке, путем проведения всех необходимых следственных действий самостоятельно, но тогда сторона обвинения должна быть готова к тому, что протоколы допросов свидетелей и потерпевших смогут быть оглашены в суде только с согласия стороны защиты, то есть будут лишь условно допустимыми, как это и имеет место в настоящее время.
Если же они ─ результат судейских следственных действий, которые после появления в процессе подозреваемого или обвиняемого, проводятся с участием обеих сторон, то их протоколы гарантированы от исключения судом из рассмотрения. Таким образом, судейские следственные действия есть важнейшая, но лишь дополнительная гарантия подлинного равноправия сторон и состязательности процесса, которая особенно востребована по делам о наиболее опасных преступлениях, в том числе таких, которые входят в компетенцию суда с участием присяжных и подсудность областных и равных им судов.
Заграница нам НЕ поможет
Казалось бы, любому непредвзятому наблюдателю благородная задача обеспечить справедливость производства по уголовным делам всеми доступными средствами, дать реальный шанс любым его участникам, даже самым малым и слабым, чтобы их голос был гарантированно услышан и учтен, должна представляться достойной истинного правосудия.
Действительно, что тут можно возразить, не прослывя ретроградом? Но нет, оказалось, что не всем это пришлось по душе! Вместо того чтобы открыто и честно бросить вызов оспариваемой идее, так сказать, с открытым забралом, они избирают тактику столь же древнюю, сколько и малопочтенную ─ подменяют предмет спора, приписывая предлагаемой концепции то, чего в ней нет, а затем обрушивая на выдвинутый ими же тезис весь шквал своего притворного негодования. Расчет здесь простой ─ далеко не все следят за нюансами новых предложений, авось примут критику за чистую монету, а потом кому-то можно будет при всяком удобном случае, сделав озабоченное лицо, кивать на то, что новации, де, не проработаны, ибо вызвали «серьезную критику».
Вот, например, что пишет известный своими разнообразными и недюжинными талантами профессор-правовед Л.В. Головко (См.: Институт следственных судей: американизация путем манипуляции. РАПСИ):
«…На самом деле ни к апробированным европейским институтам, ни к оптимизации уголовной юстиции инициатива о следственных судьях отношения не имеет. Нас просто вынуждают не мытьем, так катаньем оставаться в русле общего постсоветского мейнстрима по принудительной американизации уголовного процесса. Дескать, вы можете критиковать Майдан, не любить Саакашвили, иметь собственное представление об историческом развитии, но в правовой сфере все в любом случае останется под нашим контролем. Если Украина, Грузия или Прибалтика ввели у себя под нашим чутким руководством институт следственных судей в рамках очередной волны «американизации», то это сделаете и вы, каково бы ни было ваше отношение к происходящим в этих странах событиям, качеству проведенных там реформ, их результатам, пользе соответствующего опыта для вашей страны и т. п. …Нашим теоретикам было дозволено реальными авторами инициативы лишь «покопаться» в технических деталях, отточить формулировки на русском языке, подобрать какую-нибудь аргументацию для внутреннего пользователя. Не более того… Чисто геополитический проект по сохранению институционального правового контроля за постсоветскими странами».
В общем-то, мысль правоведа понятна: идею о следственных судьях, по его искреннему убеждению, «не мытьем, так катаньем» протаскивают у нас вольные, невольные ли проводники ползучего американизма, поющие, так сказать, с чужого голоса. И лишь он один ─ истинный патриот ─ вовремя возвысил свой глас, чтобы подобно легендарным гусям Рима спасти народ и Сенат от потаенного галльского меча.
При этом риторически в его устах выглядят сомнения относительно авторства вредоносной инициативы: «…то ли бизнес-омбудсмен, то ли Совет по правам человека при президенте РФ, то ли Комитет гражданских инициатив экс-министра финансов, то ли питерский Институт проблем правоприменения, то ли проф. А. В. Смирнов из того же города, то ли Т. Г. Морщакова, то ли М. Ю. Барщевский». Правда, справедливости ради, надо признать, что Л.В Головко все же исключает подозрения в отношении указанных фигурантов «в работе на правительства В. Ф. Януковича (?) или Н. А. Назарбаева».
Видимо, это как-то мелковато. Но, как говорится, и на том спасибо! Однако, и упрека в проведении политики крупного и не совсем дружественного государства внутри нашей страны вполне достаточно, чтобы поинтересоваться у автора: а имеются ли у него какие-либо конкретные доказательства для выдвижения столь серьезного обвинения против всех названных выше людей и организаций, никто из которых никогда и никому ранее не давал и малейшего повода усомниться в своей добросовестности? И готов ли он будет за свои слова перед ними отвечать?
Важно и другое ─ наш записной патриот здесь явно проговорился. Несмотря на якобы «трудноуловимость авторства», его мишенью является вполне определенный документ ─ упомянута выше теоретическая концепция следственных судей, поскольку только она обсуждалась с участием большинства из названных им лиц в Комитете гражданских инициатив, и именно она была незадолго до этого размещена на том же сайте РАПСИ, где обнародовал итоги своего расследования и сам проф. Л.В. Головко.
Мы подчеркиваем это обстоятельство, чтобы лишить нашего оппонента возможности увильнуть, сославшись на то, что он-то, де, имел в виду другое ─ статьи только некоторых из указанных им лиц, опубликованные раньше названной концепции. Но эти статьи имеют частный характер, отражая только личные взгляды их автора, которые в окончательную концепцию, имеющую консенсусный характер, не вошли. Интерес же «для широкой общественности» имеют не предварительные мнения отдельных ученых, а лишь публично обсуждаемая концепция.
Вообще, следует напомнить, что в научном мире, к коему причисляет себя и наш оппонент, принято ссылаться лишь на последние работы критикуемых авторов с тем, чтобы не ломиться в открытую дверь.
Давайте же внимательно посмотрим, что мэтр усмотрел в так не понравившейся ему концепции.
Перечитывая заново
Главное его обвинение, насколько можно понять, таково: следственные судьи якобы обладают исключительной компетенцией придавать всем доказательствам надлежащую процессуальную форму, а потому, де, районный следователь, находясь порой «за тысячи километров» (?) от следственного судьи, должен всякий раз отправляться к нему, когда возникает потребность процессуально закрепить то или иное судебное доказательство, что не оставит у него времени на производство расследования и парализует следственную работу (См.: Институт следственных судей: американизация путем манипуляции. РАПСИ).
А теперь открываем концепцию (Возрождение института следственных судей в российском уголовном процессе. РАПСИ): «Пункт 3.4.3. Судебными являются доказательства, полученные:
1) в судебном разбирательстве в судах первой или апелляционной инстанций;
2) в результате судейских следственных действий;
3) доказательства, собранные органами предварительного расследования, если они не были признаны недопустимыми следственным судьей в судебном заседании».
То есть следователь может по-прежнему допрашивать подозреваемых, обвиняемых, свидетелей и потерпевших, производить другие следственные действия (за исключением экспертизы) самостоятельно, и их результаты будут иметь значение судебных доказательств, также как это происходит и сейчас. Закрепление их у следственного судьи лишь придает показаниям большую устойчивость (например, если свидетель не явится в суд), и следователь сам решает, надо ли прибегать к этому дополнительному средству.
Может ли это парализовать его работу? Очевидно, что нет. Что же касается признания доказательств, собранных следователем, недопустимыми, то и ныне, при наличии к тому оснований, суд, прокурор, следователь, дознаватель в любом случае обязаны признавать доказательство, полученное незаконно, недопустимым (часть вторая статьи 88 УПК РФ). Где взял Л.В. Головко позицию, противоположную изложенной в концепции, которую он и подвергает столь уничтожающей критике, неизвестно.
Далее наш оппонент пишет: «Одновременно защита ведет свое «параллельное расследование» (как в американских сериалах), активно «нагружая» следственного судью своими доказательствами». При этом она может еще и обжаловать действия и решения следственного судьи в апелляционном порядке, чем, по мнению уважаемого профессора, немедленно и воспользуется, чтобы «представлять в неограниченном количестве заведомо абсурдные доказательства, после чего механически обжаловать решения об отказе в их приобщении» в целях блокирования расследования (См.: Институт следственных судей: американизация путем манипуляции. РАПСИ).
Спрашивается, если адвокаты, действительно, только и мечтают, чтобы злоупотребить своими правами и затянуть сроки следствия, то кто мешает им делать это сейчас, когда любой участник процесса вправе обжаловать действия, бездействие и решения следователя в суд, в порядке статьи 125 УПК РФ? Однако такие опасения, высказывавшиеся и ранее, при принятии действующего УПК, на практике не подтвердились.
Более того, по данным исследований примерно каждое четвертое-шестое решение следователей в настоящее время по жалобам участников процесса признается судами незаконным или необоснованным, что говорит о вполне добросовестном пользовании заинтересованными лицами этим инструментом (См.: Ковтун И.Н. Оперативный судебный контроль в уголовном судопроизводстве России: эффективность в призме статистики //Уголовное судопроизводство: теория и практика. М., 2011. С. 640 – 651). И если уж сторона защиты и впрямь получит возможность вести свое «адвокатское», или «параллельное» расследование, причем не как в американских сиквелах, а на деле, то станет ли она тратить время, чтобы заявлять судье абсурдные ходатайства? Любой юрист, который хотя бы день проработал на практике адвокатом, лишь посмеются над такими страхами, могущими явиться только в профессорском кабинете.
Вот какой арсенал средств предполагает предоставить защите наша концепция:
«Пункт 3.5.1.Участвующий в деле защитник, наряду с правами, предоставленными ему в соответствии со статьей 53 и частью третьей статьи 86 УПК РФ, имеет право в ходе предварительного следствия ходатайствовать перед следственным судьей:
1) о проведении судейских следственных действий;
2) об истребовании предметов и документов, которые могут быть признаны вещественными и иными доказательствами, если они не были представлены по его запросу;
3) о допросе привлеченного стороной защиты на договорной основе специалиста или приобщении к материалам уголовного дела его письменного заключения для разъяснения вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию;
4) о назначении судебной экспертизы и предлагать для проведения экспертизы экспертные учреждения или конкретные кандидатуры экспертов;
5) о принудительном приводе для участия в судейском следственном действии ранее опрошенного им лица, обеспечение явки которого защитником затруднительно».
Не правда ли, обладая такими правами, адвокату-защитнику просто некогда будет заниматься всякой ерундой.
Профессор Л.В. Головко утверждает также, что «о потерпевшем от преступления человеке и его процессуальных правах в концепции вообще ничего не сказано» (См.: Институт следственных судей: американизация путем манипуляции. РАПСИ).
Смотрим концепцию:
3.1.1. Следователь или орган дознания (если последний действует в порядке, предусмотренном для производства неотложных следственных действий статьей 157 УПК) в течение 24 часов направляет следственному судье копию постановления о признании лица потерпевшим, если оно было вынесено следователем.
3.4.1. Следственный судья по ходатайству сторон (а значит, и потерпевшего) назначает следующие судейские следственные действия: допросы, очные ставки, проверки показаний на месте, производство судебных экспертиз.
3.6.2. О проведении судебного заседания следственный судья не позднее, чем за 5 суток до его начала уведомляет лиц, участие которых является обязательным, а также потерпевшего и его представителей.
И это дополнительно ко всем тем правам, которые потерпевший уже сейчас имеет согласно действующему УПК.
Кроме того, нашего уважаемого критика беспокоит якобы имеющая место фрагментарность работы следственного судьи с доказательствами. Он пишет: «Следственный судья работает по каждому делу, скажем так, «дискретно», то есть, рассмотрев один вопрос, затем в течение недели рассматривает двести или триста других дел, после чего рассматривает еще какой-то вопрос из интересующего нас дела. В такой ситуации он не представляет и не в состоянии представлять материалы дела в их: каждое доказательство рассматривается им изолированно и вне какой-то связи с остальными материалами совокупности (курсив автора – прим. РАПСИ).
Иначе говоря, следственный судья превращается в своего рода «нотариуса», задачей которого является проверить лишь, правильно ли составлен протокол, есть ли в нем необходимые графы, как он подшит, пронумерован и т. п., но не более того» (См.: Институт следственных судей: американизация путем манипуляции. РАПСИ). Очевидно, что у профессора просто не хватило терпения дочитать текст до конца. Вот, что на самом деле записано в концепции:
«3.6.8. По результатам судебного заседания следственный судья в совещательной комнате выносит одно из следующих постановлений:
1) о передаче уголовного дела для судебного разбирательства;
2) о прекращении уголовного дела или уголовного преследования, если для этого имеются основания, предусмотренные УПК.
3.6.9. Особое значение имеет вопрос о критерии достаточности доказательств для принятия следственным судьей решения о передаче дела в суд (предании суду). Принципиальным является положение о том, что следственный судья при решении вопроса о такой передаче не вправе делать выводов о достоверности доказательств, устанавливающих виновность обвиняемого, что обусловлено исключительной прерогативой суда при вынесении приговора по решению вопроса о доказанности виновности (статьи 49, часть 1 Конституции РФ). Однако это не означает, что следственный судья на заключительном этапе предварительного следствия должен быть вовсе устранен от рассмотрения по существу вопроса об обоснованности обвинения, достаточной для передачи дела в суд. Принимая это решение, он оценивает доказательства в совокупности, в том числе и по существу, однако его итоговый вывод является сугубо предварительным и условным».
Благодаря таким полномочиям следственный судья ─ это подлинный «хозяин процесса» на предварительном следствии, за которым сохраняется здесь последнее слово, поэтому непонятно, какой из него «нотариус», как приписывает ему профессор Л.В. Головко, и как это может быть «чревато разрушением не только правоохранительной, но и правозащитной систем со всеми вытекающими последствиями»?
Где собака зарыта
Все положения критикуемой концепции патриотически настроенный профессор, как уже упоминалось выше, считает «очередным раундом американизации» российского уголовного процесса, то есть он в итоге, по-видимому, должен сделаться копией американского. Однако профессору Л.В. Головко как, очевидно, знатоку американского английского (конечно, помимо блестящего владения им французским, а заодно немецким и прочими языками) должно быть хорошо известно, что ничего подобного предлагаемым в концепции новациям в американском уголовном судопроизводстве нет и в помине.
Более того, в нем нет и самого следственного судьи, и следственных действий, да и предварительного расследования как стадии или этапа уголовного процесса. Но что-то там все-таки быть должно? Да, там имеется состязательность сторон, которая, по мнению Л.В. Головко, солидарного с рядом некоторых наших уважаемых правоведов в погонах, и есть главное зло. «В состязательной или англо-саксонской модели судьи не являются активной стороной в процессе, она ориентирована на суд присяжных, объясняет Головко. Надо определяться в целом, — рассуждает Головко по вопросу об уходе от состязательности. — Есть движение в сторону логики континентального, а не англо-саксонского права, в котором профессиональный суд должен обладать необходимым инструментарием для вынесения мотивированных профессиональных решений» (См.: Михайлова А., Бочарова С., Артемьев А. Депутаты подкорректируют роль суда в процедуре установления истины. РБК).
Сторонники введения в российский уголовный процесс института так называемой объективной истины, в том числе проф. Л.В.Головко, предостерегают нас от пассивности суда, которую якобы несет с собой американская состязательность: мол, судья бессилен установить здесь истину, поскольку он связан лишь теми доказательствами, которыми снабдят его стороны, а значит, может лишь отдать предпочтение тем из них, которые внешне более весомы и убедительны, не имея возможности в судебном заседании их как следует проверить.
Однако по иронии судьбы объективная истина как раз состоит в том, что состязательное построение уголовного процесса вовсе не исключает активности суда в исследовании доказательств. Это миф! В том же американском состязательном процессе, несмотря на то, что главная обязанность по представлению доказательств возложена на заинтересованные стороны, и правовой доктриной, и прецедентами подчеркивается активная роль судей судов первой инстанции. Согласно статье 614 Федеральных правил о доказательствах для судов и магистратов США 1995 года судья не ограничивается фактами и доказательствами, представленными по выбору сторон. Он вправе вызвать и допрашивать дополнительных свидетелей, экспертов, назначать экспертизу, как по ходатайству сторон, так и по собственной инициативе.
Л.В Головко не может этого не знать, поскольку указанные Правила цитируются в работе, где он является одним из соавторов (См.: Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных стран. М., 2001. С. 119).
Тем более что по действующему российскому УПК суд и так является активным субъектом доказывания. Например, в части первой его статьи 89 прямо сказано: «Собирание доказательств осуществляется в ходе уголовного судопроизводства дознавателем, следователем, прокурором и судом путем производства следственных и иных процессуальных действий, предусмотренных настоящим Кодексом». «В судебном разбирательстве …суд заслушивает показания подсудимого, потерпевшего, свидетелей, заключение эксперта, осматривает вещественные доказательства, оглашает протоколы и иные документы, производит другие судебные действия по исследованию доказательств» (часть первая статьи 240). Несмотря на то, что суд, действительно, вызывает в судебное заседание лиц по спискам, представленным сторонами, это вовсе не мешает ему в дальнейшем назначать и производить любые судебные следственные действия и активно устанавливать истину по делу. Конституционный Суд России, высказывая свою позицию относительно пределов активности суда, в определении от 20 ноября 2003 года № 451-О указал, что «осуществление судом функции правосудия в публичном по своему характеру уголовном процессе предполагает законодательное наделение его правом проверять и оценивать с точки зрения относимости, допустимости и достоверности представленные сторонами обвинения и защиты доказательства как путем установления их источников и сопоставления с другими доказательствами в судебном заседании, так и путем получения и исследования (курсив автора – прим. РАПСИ) ... иных доказательств».
Чем же тогда состязательность (под эвфемизмом «американизации» процесса) не устраивает ее оппонентов? Помимо того, что она препятствует возвращению уголовного дела судом на доследование для пополнения брешей в доказательствах обвинения (постановления Конституционного Суда РФ от 4 марта 2003 года № 2-П и от 8 декабря 2003 года № 18-П), состязательность процесса предполагает, что между стороной уголовного преследования и стороной защиты должен присутствовать независимый судья-арбитр, в нашем случае ─ следственный судья. Но это, собственно, означает конец монополии следственных органов и постановку их под эффективный контроль суда и сторон. Вот где, оказывается, собака зарыта!
Должен напомнить, что Конституция России требует, чтобы любой вид судопроизводства осуществлялся на основе состязательности процесса и равноправия сторон (статья 123, часть 3). По прямому смыслу УПК понятие «уголовный процесс» во всех его стадиях равнозначно понятию уголовного судопроизводства. Так, «порядок уголовного судопроизводства на территории Российской Федерации устанавливается настоящим Кодексом, основанным на Конституции Российской Федерации», этот порядок «…является обязательным для судов, органов прокуратуры, органов предварительного следствия и органов дознания, а также иных участников уголовного судопроизводства» (части первая и вторая статьи 1). Это значит, что предварительное следствие ─ это тоже часть уголовного судопроизводства, т.е. там просто обязан быть в качестве «хозяина процесса» (следственный) судья, а само оно должно вестись состязательным образом.
Подчеркиваю, нравится это кому-то или нет, данные требования прямо вытекают из российской Конституции и действующего законодательства, а потому никакие законодательные новеллы не могут противоречить такому порядку. Если, уважаемые господа, это вам не по вкусу, попробуйте сначала изменить Конституцию, и только если вам это удастся, можете перекраивать закон по своим, инквизиционным лекалам.
Однако такое будущее, на мой взгляд, довольно сомнительно, ибо, как говорил Альберт Эйнштейн, «разум, однажды расширивший свои границы, никогда не вернется в прежние».
