Леонид Головко, доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой уголовного процесса, правосудия и прокурорского надзора юридического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова

К концу 2014 года в российских юридических кругах и, даже в более широком плане, в российском общественном мнении, начал активно продвигаться тезис об абсолютной необходимости введения у нас так называемого института следственных судей. Дескать, вот оно - чудесное лекарство, которое позволит исцелить отечественный уголовный процесс едва ли не от всех его недугов, и сконструировать в России систему уголовной юстиции «цивилизованного образца». 

Движение по продвижению инициативы набирало обороты стремительно, даже слишком стремительно для сугубо интеллектуального проекта. Оно достигло апогея к январю - февралю 2015 года, когда мощные медийные залпы прозвучали из орудий, казалось бы, никогда не стрелявших в одном направлении, и ранее не замеченных в большом интересе к научным дискуссиям в области уголовного процесса (от телеканала «Россия 1» до «Эха Москвы», от «Российской газеты» до РБК). Авторитетнейшие СМИ самых разных мастей и оттенков стали в едином порыве анонсировать появление следственных судей, одновременное упразднение Следственного комитета, Госнаркоконтроля и далее по списку, полное переформатирование правоохранительных органов и уголовного процесса, причем все это должно было произойти немедленно: до 1 марта, до 15 марта и т. д.

При первых же попытках спокойно обсудить инициативу не в рамках медийных «вбросов», а на серьезном аналитическом уровне, выяснилось, что за этой институциональной «хакерской» атакой не скрывается ничего позитивного (как, впрочем, и за любой другой хакерской атакой). Речь, по сути, идет о беспрецедентной манипуляции, когда, с одной стороны, используются классические европейские правовые понятия, а с другой – поддерживаемые властью чаяния российского общества по оптимизации системы уголовной юстиции. 

Но на самом деле ни к апробированным европейским институтам, ни к оптимизации уголовной юстиции инициатива о следственных судьях отношения не имеет. Нас просто вынуждают не мытьем, так катаньем оставаться в русле общего постсоветского мейнстрима по принудительной американизации уголовного процесса. Дескать, вы можете критиковать Майдан, не любить Саакашвили, иметь собственное представление об историческом развитии, но в правовой сфере все в любом случае останется под нашим контролем. Если Украина, Грузия или Прибалтика ввели у себя под нашим чутким руководством институт следственных судей в рамках очередной волны «американизации», то это сделаете и вы, каково бы ни было ваше отношение к происходящим в этих странах событиям, качеству проведенных там реформ, их результатам, пользе соответствующего опыта для вашей страны и т. п. 

В общем, та самая «мягкая сила», которая на то и «мягкая», чтобы в нужный момент прибегать к интересующим нас здесь манипуляциям, пользуясь понятной российской любовью к европейским правовым системам, столь же понятными чаяниями общества и властей по улучшению качества уголовного правосудия и т. д.
Так в чем эти манипуляции конкретно выразились?

Манипуляция первая: институт следственных судей существует во Франции, Германии, Швейцарии (до 2011 года) и т. п.

Что будет, если мы внесем в некоей стране изменения в закон и назовем единоличного судью «судом присяжных»? Означает ли это, что эту страну можно будет отнести к числу государств, где действует суд присяжных, ссылаться на ее опыт как на опыт суда присяжных и т. п.? Формально, почему нет (ведь соответствующее словосочетание в законе есть)? По существу это будет откровенной и беспардонной манипуляцией, и мы это прекрасно пониманием.

Та же самая ситуация со следственными судьями в Европе. Во Франции производящие предварительное следствие следователи обладают судейским статусом, поэтому называются «следственными судьями» (juge d’instruction). Но в процессуальном смысле они обладают такими же полномочиями, как и наши следователи (производить следственные действия, выявлять виновных, прекращать уголовное дело, предъявлять обвинение и т. п.). Какое это имеет отношение к «инициативе о следственных судьях»? Ни малейшего. Тогда к чему здесь ссылка на Францию?

В Германии предварительного следствия вообще нет (с 1974 года). Там есть судебный контроль за прокурорско-полицейским дознанием, который в зависимости от загруженности судов, количества в них судей и т. п. осуществляет либо рядовой судья, одновременно выполняющий в суде другие функции (по рассмотрению гражданских и уголовных дел и т. п.), либо опять-таки рядовой судья, которого председатель суда специально «посадил» на рассмотрение вопросов расследования. В процессуальном смысле в рамках конкретного дела он по традиции именуется «следственным судьей» (ermittlungrichter). Точно также наш УПК именует «следователем» любого следователя, принявшего дело к своему производству (независимо от звания, должности, ведомства и т. п.). В России также есть судебный контроль. У нас также эту функцию может выполнять любой судья в порядке очередности, а могут некоторые судьи, которым председатель поручает эту миссию чаще других. Просто мы не называем такого судью «следственным». Только и всего. Какое это имеет отношение к «инициативе о следственных судьях»? Ни малейшего. Тогда к чему здесь ссылка на Германию?

В Швейцарии до 2011 года вообще не было общефедерального УПК, а в каждом кантоне (их 26) действовал свой уголовно-процессуальный кодекс. Соответственно, во франкоязычных кантонах (Женева и др.) существовала система, почти идентичная французской, а в немецкоязычных (Цюрих и др.) – германской. 

Далее смотрим выше понятия «следственного судьи» применительно к Франции и Германии. Какое это имеет отношение к «инициативе о следственных судьях»? Ни малейшего. Тогда к чему здесь ссылка на Швейцарию?

В том же русле можно поговорить и о других западноевропейских странах: Бельгии, Австрии и т. п.

Манипуляция вторая: институт следственных судей представляет собой теоретическую разработку отечественных процессуалистов с учетом европейского опыта

С европейским опытом мы уже разобрались. Теперь об отечественных процессуалистах.

Во-первых, зная лично авторов соответствующих «концепций», глубоко изучивших якобы французский, немецкий и др. опыт, могу с уверенностью утверждать, что по-французски и по-немецки они знают разве что «мерси» и «данке шён» (быть может, еще «хенде хох»). Для глубоко изучения европейского наследия этого мне кажется недостаточным.

Во-вторых, сами эти авторы концепций не устают повторять, что предлагаемая ими модель уголовного процесса не имеет аналогов в мире, является абсолютно новой, впервые преодолевает все недостатки как континентальных, так и англосаксонских уголовно-процессуальных систем, одновременно синтезирует все их достоинства и т. п. В общем, либо Франция с Германией, либо выдающиеся разработки наших теоретиков, которыми вдруг в одночасье заинтересовались Совет по правам человека при президенте РФ, бизнес-омбудсмен, Комитет гражданских инициатив, телеканал «Россия 1», «Российская газета», «Эхо Москвы» и т. д., и т. п. 

Дескать, теоретики написали пару блогов и все разом «пали ниц» перед натиском процессуальной мысли. Что-то в духе яблока Исаака Ньютона, Альберта Эйнштейна с высунутым языком на легендарном фотопортрете и т. п.

Но здесь возникает «в-третьих». Если речь о гениальном озарении, что делать с Украиной, Прибалтикой и прочими постсоветскими странами, где упорные американцы (иногда при технической помощи скрупулезных немцев) давно уже не только продвигают, но технически реализовали пресловутый институт следственных судей? Почему наши теоретики демонстративно не ссылаются на этот опыт, предпочитая говорить либо о Франции с Германией, либо о собственных гениальных открытиях? 

При этом чуждая ко всякой интеллектуальной фальши общественность (вспомним «Диссернет») даже не пытается уличить их в плагиате. Вопрос, конечно, риторический, поскольку к «гениальным озарениям» инициатива о следственных судьях имеет отношения не больше, нежели к опыту Франции или Германии. Нашим теоретикам было дозволено реальными авторами инициативы лишь «покопаться» в технических деталях, отточить формулировки на русском языке, подобрать какую-нибудь аргументацию для внутреннего пользователя. Не более того.

Манипуляция третья: инициатива о следственных судьях будет благом с точки зрения прав человека и качества уголовной юстиции

Здесь надо в очередной раз вспомнить, что предлагается по сути, лишь повторив то, о чем мне уже приходилось недавно писать.

В самом общем виде предлагаемая модель предварительного расследования выглядит следующим образом. В каждом суде уровня субъекта федерации (область, край, республика) есть какое-то количестве так называемых «следственных судей». Они обладают исключительной компетенцией не только ограничивать конституционные права личности (решения о мерах пресечения и т. п.) и рассматривать возникающие в ходе расследования споры (жалобы на фактически все действия следователя и дознавателя), но и придавать всем доказательствам надлежащую процессуальную форму. 

Соответственно, следователь из любого района данного субъекта федерации, фактически находясь иногда за тысячи километров от следственного судьи (Красноярский край, Якутия и т. п.), собирает доказательства только «в промежутках» между состязательными судебными слушаниями у следственного судьи, на которые он должен отправляться любым доступным транспортом как по собственной инициативе, когда ему требуется процессуально закрепить (легализовать) то или иное доказательство, так и по инициативе сторон, когда они обжалуют любое действие следователя или решат сами закрепить какое-то свое доказательство. 

При этом, невзирая на эти перманентные поездки следователя по субъекту федерации, которые он даже не может планировать (нельзя же ограничить защиту в праве инициировать производство у следственного судьи для закрепления своего доказательства или обжалования действия следователя), у него каким-то непостижимым образом, по мнению авторов предложений, высвободится масса времени для эффективного раскрытия преступлений. 

Одновременно защита ведет свое «параллельное расследование» (как в американских сериалах), активно «нагружая» следственного судью своими доказательствами. При этом в рамках тех же судов уровня субъекта федерации над следственными судьями находятся еще и следственные палаты, пересматривающие в апелляционном порядке решения следственных судей, что делает фактически безграничными возможности «блокирования» расследования со стороны участников процесса. Для этого, например, защите достаточно представлять в неограниченном количестве заведомо абсурдные доказательства, после чего механически обжаловать решения об отказе в их приобщении в следственную палату. Следователю же понадобится не только появляться у следственного судьи, чтобы реагировать на действия защиты, сколь необоснованными бы они ни были, но и ездить затем еще в следственную палату, дабы представлять также и там свои аргументы, допустим, о том, что собранные защитой «тонны документов» не имеют никакого отношения к обстоятельствам дела.

Как все это отразится на праве граждан требовать от правоохранительных органов эффективного обеспечения общественного порядка, раскрытия и качественного расследования совершенных преступлений и т. п.? Загадка. О потерпевшем от преступления человеке и его процессуальных правах здесь вообще ничего не сказано. Возникает впечатление, что он авторов идеи не интересует. 

Посмотрим теперь на «новый процесс» со стороны следственного судьи. Сколько бы ни было следственных судей в том или ином субъекте федерации, речь все равно идет о тысячах уголовных дел, по которым производится следствие в рамках одного субъекта федерации. Запомнить их все совершенно невозможно. Соответственно, следственный судья работает по каждому делу, скажем так, «дискретно», то есть, рассмотрев один вопрос, затем в течение недели рассматривает двести или триста других дел, после чего рассматривает еще какой-то вопрос из интересующего нас дела. В такой ситуации он не представляет и не в состоянии представлять материалы дела в их совокупности: каждое доказательство рассматривается им изолированно и вне какой-то связи с остальными материалами. Иначе говоря, следственный судья превращается в своего рода «нотариуса», задачей которого является проверить лишь, правильно ли составлен протокол, есть ли в нем необходимые графы, как он подшит, пронумерован и т. п., но не более того. При этом такого рода деятельность по «оценке доказательств», по мнению авторов идеи, не менее непостижимым образом приведет к уменьшению «бюрократического документооборота», дебюрократизации процесса и т. п.

Описанная модель расследования является столь очевидным процессуальным нонсенсом, что, строго говоря, даже не нуждается в комментариях. Не вдаваясь в детали, замечу только, что не только действующий УПК РФ, но и общая теория доказательств исходят из того, что оценка доказательств может быть успешной только при наличии возможности оценивать доказательства в их совокупности. Здесь же мы сталкиваемся с полной фрагментаризацией процесса доказывания и абсолютным разрывом деятельности по собиранию и оценке доказательств, что не только противоречит фундаментальным положениям уголовно-процессуальной теории, но и неизбежно приведет уголовный процесс к хаосу. 

А это чревато разрушением не только правоохранительной, но и правозащитной систем со всеми вытекающими последствиями. О качестве уголовной юстиции в такой ситуации даже не приходится говорить.

Манипуляция четвертая: инициатива о следственных судьях будет благом для экономики, особенно в условиях кризиса

Сразу скажу: кризис здесь вообще ни при чем. Инициатива задумывалась и реализовывалась в других постсоветских странах задолго до кризиса. Да и все основные контуры российской «институциональной атаки» (включая не только следственных судей, но и упразднение Госнаркоконтроля и т. п.) наметились и обсуждались на некоторых российских площадках еще летом 2013 года, чему я был непосредственным свидетелем. Так, именно тогда был подготовлен совместный проект питерского Института проблем правоприменения при Европейском университете, и фонда «Индем», который затем предполагалось продвигать через Комитет гражданских инициатив в качестве новой «реформы полиции». Там были и следственные судьи, и упразднение Госнаркоконтроля со Следственным комитетом, и прочие якобы экстраординарные новации кризисных времен. События на Украине, санкции, кризис и т. п. последовали позже. Они как раз скорее задержали планировавшиеся «бурю и натиск», поскольку власти было не до реформ. Позже появились и гениальные теоретики со своими «концепциями».

Так что экономическая ситуация к данным инициативам не имеет отношения. Да и сами инициативы чрезвычайно дороги, что также вряд ли может рассматриваться в качестве адекватной меры кризисного периода.

Но вопрос даже не в этом. Разбалансировка системы уголовной юстиции может иметь, какие угодно цели, кроме оптимизации экономики. В противном случае ту же Украину после принятия в апреле 2012 года нового УПК (со всеми «следственными судьями») ждал бы экономический подъем, а не Майдан. Взаимозависимость между системой уголовной юстиции и развитием экономики – это вообще классический теоретический блеф, который никогда не подтверждался эмпирически, если под развитием экономики, конечно, не понимать примитивную американскую колонизацию. Тогда наша экономика должна была буквально взорваться от успехов в 1990-е годы, опередив все эти отсталые континентальные правопорядки: Францию, Германию, Швейцарию и т. п. 

Да и в самой Франции «славное тридцатилетие», сопровождавшееся безудержным экономическим ростом, пришлось на эпоху далекого от американских идеалов УПК 1958 года и принципиальным отказом генерала Де Голля ратифицировать Европейскую конвенцию о защите прав человека. 

Сегодня Франция гораздо ближе в уголовно-процессуальном плане по многим параметрам к американской модели, не говоря уже о скрупулезном следовании всем положениям Европейской конвенции, практике ЕСПЧ и т. п. Но где экономические успехи и рост ВВП? Скажете, что здесь нет взаимосвязи? Возможно, но, собственно, это я и имею в виду. Откуда тогда взаимосвязь между инициативой о следственных судьях и ростом экономики?

Если убрать все эти манипуляции, что остается в сухом остатке? Ничего. Ни позитивного опыта развитых правопорядков, ни теоретической новизны, ни улучшения положения граждан в уголовном процессе, ни экономической целесообразности. Чисто геополитический проект по сохранению институционального правового контроля за постсоветскими странами. Без России этот контроль большого смысла не имеет. 

Поэтому в нынешних условиях хороши все средства: и манипуляции, и информационные атаки, и создание ложной заинтересованности внутренних акторов. Нам же надо извлекать из всего произошедшего и происходящего уроки: они поучительны.