Откуда растут корни бритья, почему безбородые воины имели преимущество в бою, как борода стала считаться признаком оппозиции и должны ли военные и гражданские иметь одинаковые права на ношение усов и бороды — тема брадобрития стала актуальной для российского общества в связи с делом матроса, оказавшегося на скамье подсудимых в 1874 году за отказ сбрить бороду по религиозным соображениям.

Дело о бороде

Вследствие крайней необходимости, в «Уложении о наказаниях», некоторых преступлений, судам гражданского ведомства, при производстве уголовных дел, приходится нередко смягчать наказание до последней степени, иногда даже ходатайствовать перед высочайшей властью об отмене приговора, постановленного по всей строгости законов; присяжные заседатели поставлены бывают иногда в необходимость даже совершенно оправдывать виновных. Подобные случаи снисхождения к виновным должны встречаться и в судах военного ведомства. В этих судах, понятиями о дисциплине и субординации покрываются нередко такие проступки, которые, сами по себе, не представляют особенной важности, но, по общему духу военно-уголовного законодательства, оказываются преступлениями, требующими примерного наказания. В настоящее время, нам кажется чем-то страшным «Воинский Устав» Петра-Великого, в котором почти каждый артикул предписывает «зело лишать живота через аркебузирование»; а между тем, не только у нас, но и во всей Европе, военно-уголовные законы и теперь отличаются известной суровостью в вопросах, касающихся нарушения военной дисциплины . Вполне сознавая, что у военно-уголовных законов нельзя отнять эту отличительную их черту, потому что исполнение воинского долга основано, прежде всего, на безусловном повиновении начальству, следует, однако, сказать, что иные случаи нарушения дисциплины прямо указывают на необходимость изъятий из общих правил, или, по крайней мере, на потребность некоторого компромисса между дисциплиной и случаями ее нарушения.

Матрос Карташев был предан суду за упорное, можно даже сказать, отчаянное сопротивление приказанию своего непосредственного начальника. По смыслу военно-уголовных законов, охраняющих так бдительно и так справедливо воинскую дисциплину, едва ли может представить другое, более важное преступление. Отказываясь исполнить приказание начальника, Карташев грозил даже зарезать того, кто попытается привести это приказание в исполнение. Более наличных фактов для состава преступления, вызывающего суровую кару, по военно-уголовному уставу и не требуется; в военное время Карташев мог бы подлежать за это даже смертной казни, причем судьи, произнесшие смертный приговор, могли бы спокойно перевести ответ за него с своей совести на неумолимый и слишком требовательный закон. В чем же, однако, заключается виновность Карташева по существу? Он отказывался обрить бороду по приказанию экипажного командира, при полной, однако, готовности служить и повиноваться во всем своему начальству.

Таким образом, в настоящее время возник в судах поднятый Петром-Великим и, по-видимому, уже забытый вопрос о праве ношения бороды русским человеком. Говорим, «по-видимому», потому что на самом деле вопрос этот никогда не забывался и в настоящее время разрешается положительно как гражданскими, так и военными узаконениями.

История вопроса о бороде любопытна, и во многих отношениях довольно поучительна. Начало его, как и подобает «историческому!» вопросу, восходит к классической древности. Бритье бород было только модой у греков и у римлян. Как многое классическое, мода брить бороду была заимствована «северными варварами» у южной, классической цивилизации, пережила века, обрила бороды всех народов, приходивших на прямое или косвенное столкновение с древним миром и унаследованной от него цивилизацией и перешла, наконец, в Россию, где стала вскоре, в силу правительственных требований, в разрез с житейским условиями, а отчасти и с религиозными понятиями русского народа. Александр Македонский, предпринимая поход в Индию, узнал, между прочим, что тактика тамошних воинов состоит в том, чтоб, прежде всего, хватать своих противников за бороды. В виду такой опасности, знаменитый полководец приказал греческим воина обрить бороды и, как известно, легко стяжал себе в Индии победные лавры! Еще более, быть может, известно, что великим людям и их сподвижникам любят подражать люди заурядные, и безбородые македонские войны, совершившие чудесные походы, сделались образцом подражания как для греков, так и для римлян, заимствовавших греческую цивилизацию у побежденных ими эллинов. До возрождения классицизма, вся Европа носила бороды, не считая этого ни грехом, ни преступлением. После же пресловутой «Renaissance», когда, вместе с возрождением эллино-римских понятий, воскресло и стремление подражать всему, что носило на себе запах классического мира, чем более усиливалось классическое направление, тем все реже и реже становилось ношение бороды. Ко времени путешествия Петра заграницей Западная Европа стала уже безбородой; подражая ей, Петр решился обезбородить и всю Россию. Так как, в XVIII-м столетии, войска наши приноравливались к внешности «немецких пудренных дружин», и этот дух подражания сохранился и позже, то и ношение бород представлялось неуместным, хотя, конечно, при этом, по давности времени, и упускалось из вида, что безбородые солдаты, прежде всего, напоминают собой славную фалангу Александра Македонского. Во французских войсках ношение бороды то запрещалось, то разрешалось и постоянное на них право сохранили одни только саперы.

Официальная безбрадость имеет у нас и теперь большое значение. Не только все состоящие в регулярных войсках обязаны брить бороду, но и вышедшие в отставку нижние воинские чины обязаны не носить ее, о чем и прописывается в выдаваемых им увольнительных видах, а полиция, с своей стороны, должна наблюдать за исполнением этого правила. Точно также и чиновники гражданского ведомства не имеют права носить бород. Из всего этого очевидно, что, вопреки мнению защитника Карташева, требование со стороны командира 8-го флотского экипажа, чтоб Карташев обрил бороду, было не только вполне законно, но и исторически правильно. Подобного рода требование, по указанным выше причинам, было бы вполне законно даже и в таком случае, если б, например, кто-нибудь из государственных людей, увидя своего товарища с бородой и сославшись на «Устав о службе гражданской», т. е. на «Свод Законов», предложил ему обрить не только бороду, но кстати и усы, предоставив довольствоваться лишь бакенбардами, неподлежащими преследованию со стороны закона. Если от матроса требуется соблюдение правил, предписанных в законе, то, для точного охранения силы закона и при равенстве перед ним всех и каждого, должно требовать, чтоб не только военные, но и все гражданские чины не носили бород, как украшения, не принадлежащего их званию, хотя и данного им от природы.

Существующие у нас взгляды на ношение бороды, как на внешнее выражение каких-то особых убеждений, представляются вообще ошибочными. Бороды считаются у нас как бы особой принадлежностью раскола. Это несправедливо. Царь Алексей Михайлович, начавший уже борьбу с расколом, весьма заботливо охранял бороды и в изданном им, 6-го августа 1675 года, именном указе грозил опалой даже тем, которые «подстригут у себя волосы на голове»; а опала хотя и такого кроткого государя, каким был Алексей Михайлович, дело вовсе не шуточное, так как она намекала не только на батоги, но, при случае, и на кнут.

Считать бороды признаком какого-то либерального направления тоже неверно и, к тому же, как-то странно: бороды составляют у нас неотъемлемую принадлежность наиболее консервативных классов – духовенства и крестьянства, а также и той части нашего купечества, которая, как известно, нимало не интересуется западноевропейской модой, тем менее новейшими политическими теориями…

Некоторые гражданские начальства, как известно, недолюбливают бород у своих подчиненных, считая брадоносцев либералами. С точки зрения закона, они совершенно правы, так как ношение бород чиновниками составляет явное нарушение закона и потому, в сущности, каждый из брадатых чиновников виновен нисколько не менее, чем матрос Карташев. Разница только в том, что Карташеву не мог оказать никакого послабления его ближайший начальник, который сам был бы за это в ответе. Делая эти сравнения, мы тем более склоняемся на сторону Карташева, что он отстаивал свою бороду не ради франтовства, но из-за своих религиозных убеждений, к которым должно относиться и в данном случае, и всегда с особенной снисходительностью.

Карташев безусловно готов был исполнять все приказания своего начальника, за исключением только того, которое относилось к бритью бороды. «Если я достоин казни – сказал Карташев – казните меня, а своего закона я изменить не могу».

Из отзывов экспертизы, бывшей по делу Карташева, видно, что поморская раскольничья секта, к которой принадлежит обвиненный, как признающая брак и творящая молитву за Царя, считается менее вредной, чем другие беспоповщинские секты и что брадобритие признается всеми раскольниками не только грехом, но даже ересью.

На судебном следствии, подсудимый заявил, что, по закону, не подобает брить бороду христианам, а кто бреет, тот называется еретиком, и когда он умрет, то по нем не поют и не читают. Вследствие этого, подсудимый и не мог дозволить обрить себе бороду.

В оправдание религиозных убеждений Карташева, приводились доводы догматического свойства. На основании этих доводов, приходится сказать, что виновность подсудимого, по существу, состояла в том, что он следовал «Стоглаву», т. е. такому соборному определению, которое имело целью исправить уклонения в праотеческой нашей церкви. Но и помимо догматических доводов, встречаются еще другие причины, побуждающие православного русского человека относиться к бороде с особенным чувством какого-то почти религиозного уважения. Не забудем, что борода считается у нас, в противоположность внешнему виду католического и лютеранского духовенства, необходимым признаком служителя православной восточной церкви; вспомним, что лики угодников божьих пишутся не только у раскольников, но и у нас, православных, непременно с бородами, а в старинных наших храмах можно видеть изображения этих угодников с бородами, доходящими до земли. Исключение в отношении бороды представляет один только св. Георгий Победоносец, изображаемый и у раскольников безбрадым. Так как, вообще у народа хронологическая последовательность событий находятся в крайнем беспорядке, то не ношение бороды св. Георгием, чествуемым и раскольниками, объясняется менее упорными из них тем, что св. Георгий Победоносец был воин, по простонародному «солдат», и что, поэтому, он не имел права носить бороду. Любопытно было бы знать, употребляли ли в дело этот самый сильный для раскольников аргумент лица, увещевавшие Карташева? Быть может, в виду его, он склонился бы пожертвовать своей бородой; по крайней мере, нам приходилось слышать, что, в силу именно этого соображения, раскольники, у которых, по отзыву профессора Нильского, брадобритие считается не только грехом, но даже ересью – отступают от своих убеждений, так что собственно примером св. Георгия устранялись и устраняются столкновения религиозных верований раскольников с требованиями военно-служебного порядка относительно ношения бороды.

Без всякого сомнения, упорному сохранению бород среди раскольников содействовало всего более гонение, поднятое Петром-Великим против бород. В этом убеждает отчасти и следующий факт. Из письма, писанного убежавшим из России царевичем Алексеем Петровичем, видно, что еще во время Петра-Великого православные священники, как и католические, подбривали темя. Царевич просил своего петербургского духовника, чтоб он отправил к нему заграницу священника, который, чтоб не быть узнанным, обрил бы усы и бороду, «такожде и гуменцо заростил». Так как бритье «гуменца» не возбуждало никаких преследований со стороны правительства, то этот стародавний обычай совершенно вышел сам собой из употребления даже и у раскольников.

По всей вероятности, то же самое было бы и в отношении бород, а потому и преследование их в таком случае, где приверженность к ним основывается на религиозных убеждениях, было бы совершенно бесполезно и даже вызывало бы только сопротивление со всеми прискорбными их последствиями.
Направление, полученное делом Карташева, т.е., обвинение его в неповиновении и предании за это суду, вполне правильно. Нельзя согласиться с мнением, что командир 8-го флотского экипажа должен был дозволить Карташеву носить бороду и что если б борода его стала вводить в соблазн других матросов и служить поводом к отпадению от православия, то командир экипажа, согласно 1-го и 5-го п. высочайше утвержденных правил 21-го июля 1863 года, должен бы был, не прибегая к крутым мерам, войти с ходатайством по начальству об удалении Карташева в другую часть войск – на Кавказ, в Оренбург или Сибирь, где существуют полки, постоянно носящие бороду. Такое предположение не могло быть исполнено. Обвинительная власть указала на 9-й п. тех же правил, в котором, между прочим, сказано, что, в случае нарушения раскольниками требования дисциплины, виновный предается суду и суд приговаривает его к наказанию, не входя в рассмотрение его верований. Если в такие условия поставлен даже суд, то тем менее начальник какой-нибудь военной части имеет право входить в рассмотрение религиозных верований своих подчиненных уже потому, что при этом необходимо было бы входить и в разные догматические соображения. От начальника каждой военной части требуется, чтоб подчиненные ему солдаты были без бороды, и для него этого вполне достаточно, чтоб отдать соответственное этому требованию приказание и настоять на точном его исполнении, а в противном случае предать ослушника суду. Но этот-то именно правильный ход дела и особенно последовавшее сознание самого суда, что произнесенный им над виновным приговор не соответствует существу преступления, показывают всего нагляднее бесполезность всяких полумер в подобных случаях и необходимость точного разъяснения их в общем законодательном порядке.

Само собой разумеется, что исходной при этом точкой должна быть веротерпимость до тех пор, пока она не послужила к ослаблению порядков, которыми ограждается воинская дисциплина. Если же говорить вообще о законности ношения бороды лицами, состоящими в государственной службе, то лишению ее, на основании закона, подлежит не один матрос Карташев, но и все чиновники гражданского ведомства. Необходимо, чтоб существующий общий закон исполнялся всеми; если же закон оказывается пережившим свое время, он должен быть отмене; словом, закон или должен быть исполнен, или перестать быть законом.

(Голос, № 148, 1874 год)

Подготовил Евгений Новиков

*Стилистика, орфография и пунктуация публикаций сохранены