Продолжаем совместный проект с историографическим сообществом «Политика на сломе эпох» под общим названием «Парламентаризм новой России». В рамках этого проекта наши читатели смогут прочитать интервью с депутатами Госдумы России первого созыва, узнают, как строилась работа в парламенте и какие они, народные избранники, лично.

Наш очередной гость – депутат Госдумы РФ первого созыва, министр культуры РФ 1992-1997 годов Евгений Сидоров.

— Как Вы, литератор, решили пойти в большую политику и стать депутатом Госдумы?

— До этого был министром культуры. Когда поменялось время, я был ректором литературного института. Уже при Горбачеве были выборы, меня избрали, в том числе студенты. Это были первые выборы ректора. Я был до этого проректором. И потом, когда уже ушел Горбачев, начались поиски человека на пост министра культуры. И вот группа симпатичных и авторитетных людей вдруг мне предложила пойти на пост министра культуры. Это были Ульянов и Корякин. Хотя Евтушенко присваивал все себе, ничего он не делал, это все легенда. Я был литератор, никогда не служил, фамилии Бурбулис или Шохин я услышал впервые. Несмотря на это, я мгновенно стал министром культуры. Главное мое преимущество, как я думаю, было в том, что я знал людей культуры, знал изнутри культурологическую тему. Я вообще считаю, что каждая моя работа лучше предыдущей. Конечно, я совершил много ошибок, но главное мое направление – провинция, потому что я понимал, что надо рыть траншею смысла культуры в России, что надо отказаться от всех петербургских и московских миражей, я был совершенно предан провинции, и она пошла мне навстречу. Поэтому я почти шесть лет и был министром культуры. И тут началось.

По роковому стечению обстоятельств, в судьбоносные моменты жизни страны я находился где угодно, но не в Москве. Так было с путчем в 1991 году, так было и в октябре 1993 года. 1 октября 1993 года я был во главе делегации в Краснодаре на праздновании 200-летия города. Ельцин-то и послал меня туда. Третьего числа поехали мы с женой и небольшой делегацией в Майкоп, нас куда-то поселили якобы в обкомовскую гостиницу. Вдруг я включаю телевизор и вижу, что творится. Моя жена сразу на крыло, мол, немедленно в Москву, что ты тут сидишь, там переворот опять какой-то, как в 1991 году. Мы сели на военный самолет, через день были в Москве, пришел я к Шумейко. Он тогда был вице-президентом. Он – бывший директор завода, любил пошутить. Он мне с порога так и заявил, мол, ну вот и ты явился, культуры нет, а министр культуры – есть. Разговаривал так со мной, как будто я был профсоюзный деятель, а он – директор завода. У него была такая советская привычка.

И вдруг тот самый Шумейко, который говорил, что все в порядке, звонит мне в Сочи и сообщает, что совет движения «Выбор России» ставит меня в Рязани первым номером в федеральный список на думские выборы. Честное слово, я не знаю, что это такое. Я никогда не был в Рязани. О чем я и сообщаю Шумейко. «Неважно», – весело парировал он. Я не только возражал, а был вынужден горько задуматься о своей дальнейшей политической судьбе. Через день звонит Егор Тимурович Гайдар: «Мы передумали, вам не резон в Рязань, хотя там и Есенин. Лучше Тула, Ясная поляна, Толстой. Туда согласны?» Я отвечаю, что в Туле, к своему стыду, никогда в жизни тоже не был. «Надо!», – твердо ответил мне Егор. – «Помогут наши активисты».

И вот с неприличным черноморским загаром я предстал перед небольшой кучкой бледнолицых тульских демократов. Можете представить, как они встретили неожиданно на них упавшего меня? Но ребята Бурбулиса и Гайдара отработали как положено, месяц был до выборов, я объездил всю губернию. Доверенными лицами были Ульянов, Ростропович и Ефремов. Местные, конечно, морщились на человека, отнимающего у них политическую славу, но, тем не менее, поделились ею со мной. Два человека прошли по списку. Но всех задавил Жириновский. Он победил везде.

— Сложно Вам было агитировать за партию, от которой Вы выдвигались?

— Нет. Я, признаться, ничего не понимал, я не знал, как это делается. Я говорил с аудиторией так, как всегда выступаю. Я же все-таки имел опыт общения с аудиторий: писатель, театральный человек. У меня были замечательные помощники, на меня работала вся гайдаровско-бурбулиская команда. Нет, все это было в порядке.

— Вы выдвигались и во вторую Думу. Тяжелее борьба стала после первых выборов?

— Наоборот, после того, как я проработал в парламенте два года, вернул Толстым Ясную поляну... Об этом мало кто помнит, но это был подвиг тогда, потому что там были люди из обкома, уже дачи начали строить вокруг. Мы же это дело поломали и внедрили туда Володю Толстого, сначала я его взял в министерство, в департамент музеев, и он полгода проходил просто ученым, а потом стал благодаря мне директором Ясной поляны. Это же произошло и с Эрмитажем, Пиотровский пришел, сместив там Суслова, обкомовского деятеля. И Михайловское…

И в Думе – там особенно делать было нечего, но все-таки это была нормальная Дума. Были дискуссии, я выступал, на меня нападали. Кстати, Ельцин – довольно наивный был господин, в некотором роде. Он всегда говорил, что культура – это не его. Расскажу случай из жизни. В своё время венгры были ограблены нацистами, а потом, после войны, все это попало к нам. И вот, когда Ельцин извинялся за венгерские события перед венграми, снова сказал, что картины – это не его, и показал на меня, мол, все вопросы решайте с ним. Для меня это был чрезвычайно удачный момент, потому что никто не обращал на меня внимания. Потому как культура была как бы бантик на общем теле. Главной была экономика, выжить, денег не было. Поэтому я и кинулся в провинцию, меня поддерживали губернаторы, они как-то находили деньги. Например, в Екатеринбурге есть замечательный оперный театр, который из Питера берет свое начало, еще после эвакуации. Так вот, мы его отдали самой губернии, как и просил меня губернатор. Я тогда был только за то, чтобы региональные театры вывести из-под федерального присмотра, федерального бюджета, который и так был пуст, а в регионах кое-какие деньги водились. Кроме того, нельзя держаться, имея амбиции и не имея средств, надо наоборот, чтобы все это выжило. Вот мы в это время не столько развивались, сколько выживали – все мое министерство.

— Тогда удивительным стало, что выборы по спискам выиграла ЛДПР. Как Вы думаете, почему именно эта партия выиграла?

— Мы тогда с Чубайсом и Корякиным поехали на телевидение, где Корякин закричал: «Россия, ты одурела!» Мы ждали результаты и планировали произнести триумфальные речи. Почему же эта партия стала первой по спискам, не знаю, честно говоря. Думаю, что ЛДПР – это был такой русский балаган. Я помню, как по думскому залу в причудливых цирковых одеждах бродил депутат ЛДПР Марычев, то ли шут, то ли полуюродивый. Его речевки создавали атмосферу балагана, это, несомненно, была антреприза Жириновского, его низовая народная тема в отличие от собственного пылкого трибунного бреда. Жалко, что он, Марычев, помер.

— То есть это было шутовство, близкое русскому духу, поэтому эта партия и выиграла?

— Конечно, там ничего больше не было. «Выбор России», Гайдар, правительство Ельцина – они не могли никогда объяснить, чего хотят. В этом была большая проблема. Они не могли говорить с большими массами людей. Ельцин мог, а вот правительство наше – нет.

— Уже в Думе произошла другая удивительная вещь: спикером нижней палаты парламента стал Иван Рыбкин. Как Вы думаете, почему он? Многие Ваши коллеги говорят, что это была компромиссная фигура.

— Я даже не помню, почему его выбрали. Я там вел совсем другую линию, все время отбивался от атак коммунистов. Я тогда стал автором фразы относительно коммунистов и других якобы «патриотов»: «Вы любите не Россию, а свою любовь к ней». Многие и сейчас на экранах телевизоров сохранились. Постарели, но сохранились.

— Более того, в нынешнем созыве Госдумы 18 человек тех, кто в парламенте с первого созыва, 25 лет!

Это да… Я не знаю, Рыбкин был симпатичный такой, тихий, поэтому, наверное. Честно говоря, я два года просидел в Думе, мне важно было сохранить объекты культуры, принять для этого какие-то законы. А потом, когда меня второй раз выбрали, надо было работать в министерстве. Черномырдин сказал, что мне нужно возвращаться к работе в правительстве. И я остался только министром. К тому же уже нельзя было совмещать.

— На первом заседании выступал тогдашний премьер, Виктор Черномырдин. Он в своей речи призывал депутатов исключить из лексикона слова «нетерпимость», «нетерпение». Как Вы думаете, депутаты первой Думы терпимо друг к другу относились?

— В первой Думе – да, там были какие-то ритуалы. Там были остроумные люди, там парировали не грубостью, а иронией, сарказмом. У нас была какая-то атмосфера, мы играли совершенно серьезно в парламент. И вот там Рыбкин был хорошим спикером, конечно. Была комиссия по этике. Однако Дума была для меня все же периферийной игрой. 

— Кстати, про министра-депутата. Вам это не мешало? Как Вам удалось сочетать одно с другим?

— Нет. Совершено не мешало, наоборот. Некоторые законы мы приняли благодаря этому: о музейном деле, о библиотечном деле, об обязательном экземпляре и другие, уже все не помню. Самое главное, что мне не удалось ни тогда, ни позже – «пробить» основной закон о культуре, творческих организациях, о союзах, понимаете. И это безобразие, потому что уже все было сделано, был принят закон об общественных организациях. Я тогда привез кальки из Франции, которые нужно было перевести и приспособить к нашим условиям. Потому что нельзя творческие организации подводить под закон об общественных организациях. Одно дело филателисты, любители кружев и бабочек, а другое – писатели, композиторы, актеры. А это все было совершено нивелировано. У нас, к примеру, есть профессия переводчик, но нет профессии литератор. Союзов у нас – как грибов в осеннем лесу. А нет ни пенсии, ни гонораров. Все это не удалось сделать. И надо сказать, что этому противилась администрация президента и противится до сих пор. Они говорят: «Вам дай волю, вы водку гнать будете». И меня это, конечно, очень огорчает. 

— Однако в конечном счете Вам удалось хоть как-то реализовать свои проекты, идеи в рамках работы в Комитете Госдумы по культуре?

— Думаю, что нет. Категорически нет. Наоборот, я вообще не реализовался. Я очень хотел, работал почти шесть лет, и если бы не комбинация такая... Я случайно узнал, что уже не министр, и тут же был отправлен в Париж. Я, конечно, считаю, что каждая моя последующая работа лучше предыдущей, но кому это нужно было? Я даже не хочу об этом думать. Конечно, у нас любят рубить на скаку человека. У меня все время было ощущение, что я чужой. Я не «МИДовец», но я посол. Я писатель, литератор и чиновник, член правительства – это как бантик, который всегда нужен. То есть я был чужой: как пришел, так и ушел. 

— Как Вы думаете, первая Дума была местом для дискуссий?

— Еще как. Была, конечно, была. 

— Как долго она сохраняла свою дискуссионность?

— Два года и даже в начале второго созыва сохраняла. Было желание парламентаризма, федерализма, это сидело в политических мозгах всех нас. Это то, что постепенно растворилось, исчезло. Даже когда Селезнев был, что-то было. Сейчас все вырезано, вытоптано, уничтожено. Смешно даже слышать о Думе сегодня. 

— А как Вы думаете, первая Государственная Дума была парламентом в полном смысле этого слова?

— Конечно, нет. Она не могла быть парламентом в полном смысле этого слова, потому что это было нащупывание. Создателям Конституции важно было не выпустить власть из рук президента. Тогда это было насущно и важно, сейчас это стало страшным тормозом развития. 

— Продолжите фразу «Госдума России первого созыва – это…»?

— Это попытка приблизиться к разделению властей.

Справка: СИДОРОВ ЕВГЕНИЙ ЮРЬЕВИЧ

Родился 11 февраля 1938 года.

С 1960 по 1962 годы работал в Московском горкоме ВЛКСМ.

С 1962 по 1965 годы работал членом редколлегии и заведующим отделом литературы и искусства газеты «Московский комсомолец». 

1965–1967 – завотделом русской литературы «Литературной газеты». 

1967–1971 – завотделом критики журнала «Юность».

1978–1992 – первым проректором и ректором Литинститута. 

1992–1997 – министром культуры России. 

1998–2002 – постоянным представителем РФ при ЮНЕСКО в Париже.

2002–2004 – послом по особым поручениям. 

С января 2008 года – первый секретарь Союза писателей Москвы. Член Союза писателей, Союза журналистов, Союза кинематографистов России, член Российского ПЕН-клуба.

Избирался депутатом Государственной Думы России в 1993 и 1995 годах. в 1995 году отказался от мандата депутата Думы второго созыва, оставшись на посту министра.

В настоящее время – Первый секретарь Союза писателей Москвы.

Беседовал журналист, исполнительный директор историографического сообщества «Политика на сломе эпох» Артем Амелин.