РАПСИ продолжает публикацию цикла исторических расследований кандидата исторических наук, депутата Госдумы первого созыва Александра Минжуренко о событиях, случившихся в России в 1917 году. В восьмом материале детально освещается история отречения Николая II от престола. Почему последний российский император допустил такое развитие событий, стало ли это результатом предательства или неизбежным следствием сложившейся в стране ситуации. Есть ли основания считать лишение главы государства его полномочий преступлением, или в том случае это было благим намерением.

Забастовки и беспорядки в Петрограде, как мы установили, были важной причиной революции, но только лишь составляющей ее компонентой, совершенно недостаточной в отдельности для смены социально-политического строя в стране.

И реакция царя на эти события была соответствующей – т.е. пока почти никакой. Вот его запись в дневнике за 26 февраля: «В 10 час. пошёл к обедне. Доклад кончился вовремя. Завтракало много народа и все наличные иностранцы. Написал Аликс и поехал по Бобр.[уйскому] шоссе к часовне, где погулял. Погода была ясная и морозная. После чая читал и принял сен. Трегубова до обеда. Вечером поиграл в домино».

Вот так, император пока беспечно играет в домино, а в Петрограде уже решается судьба России и его судьба. Как раз 26 и 27-го февраля были пиком революции, решающими днями, но по тональности и тексту записи в дневнике совершенно не чувствуется обеспокоенности Николая происходящим. И в столицу из Ставки, чтобы лично поучаствовать в восстановлении порядка, он не спешит. Только назавтра, в ночь на 28-ое он решит наконец ехать в Царское Село. И, как всегда, опоздает с этим решением: Петроград к тому времени был уже полностью в руках восставших, а безвластное правительство разошлось.

И только уже в пути Николай II стал понимать масштабы случившегося. Ночью 1 марта на станции Малая Вишера ему объяснили, что ближайшие станции заняты революционными войсками, и дальнейшее продвижение царского поезда к столице было невозможным. Всё, он уже не полноправный хозяин на российской земле. Пришлось отправляться в Псков – там был штаб Северного фронта.

Однако, судя по дневниковым записям императора, по тональности его телеграмм, по воспоминаниям его свиты, записывавшей подробно его диалоги, все же видно, что он не паникует, а точнее – не отдает отчета в серьезности и уже трагичности ситуации. Тем не менее он считает, что уже пришла пора уступок. И он соглашается на «правительство доверия», т.е. согласен назначить на пост главы кабинета фигуру, угодную думцам.

Но слишком долго думал император: революция развивается по восходящей стремительно, и ее требования радикализируются уже не по дням, а по часам. Опять опоздал Николай: ему в ответ говорят, что речь может идти теперь уже только об «ответственном министерстве», т.е. о правительстве, ответственном перед парламентом.

Ну, это уже слишком, возмущается Николай и опять задерживается с ответом. А революция идет дальше. И когда царь соглашается на «ответственное министерство», ему дают понять, что и этот поезд ушёл: в повестке дня стоит только его отречение от престола.

Как быстро прошла революция несколько ступеней и фаз своего развития! Но и это еще не всё. Революционеры, если им не препятствуют и уступают, всегда идут до предела.

А в столице происходило невероятное: серьезное сопротивление восставшим никто не оказывал. Уже и офицеры признали власть думского комитета и призвали солдат выполнять распоряжения новой власти. С возвращением офицеров в казармы «солдатский бунт» превратился в осознанный и организованный переход войск на сторону революции, у которой появился центр – Временный комитет Государственной Думы.
Наверное, венцом этого процесса явилось то, что даже двоюродный брат царя, великий князь Кирилл Владимирович, привел к Таврическому дворцу свой Гвардейский морской экипаж, демонстрируя солидарность с революцией. Предал своего императора даже личный Конвой Его Величества, телохранители, которым было положено до последней капли крови защищать царя и трон.

Начинающийся пожар, как известно, легко остановить и подручными средствами. Но если это не сделать вовремя, то остановить его разрастание потребует намного больше усилий и жертв. А если пожар уже охватил все здание, борьба с ним становится почти безнадежным делом.

С захватом столицы восставшими вопрос стоял уже не о «прекращении беспорядков», а о штурме города, что уже совсем другой жанр. Однако, нейтрализовать взбунтовавшийся питерский гарнизон, состоявший из неопытных необстрелянных солдат, было, как считали специалисты, для нескольких фронтовых частей плевым делом.

И меры, наконец, стали приниматься. Новым Главнокомандующим Петроградским Военным округом был назначен генерал-адъютант Н.И. Иванов. Начальник штаба Ставки генерал Алексеев от имени императора приказал: «В его распоряжение с возможной поспешностью отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка из находящейся в резерве 15-й кавалерийской дивизии, два пехотных полка из самых прочных, надёжных, одну пулемётную команду Кольта для Георгиевского батальона, который едет из Ставки. Такой же силы наряд последует с Западного фронта».

Западный фронт сообщил генералу Алексееву о подготовке к отправке в течение 28 февраля — 2 марта 34-го Севского и 36-го Орловского пехотных полков, 2-го гусарского Павлоградского и 2-го Донского казачьего полков; Северный фронт выделил 67-й и 68-й пехотные полки, 15-й уланский Татарский и 3-й Уральский казачий полки. Части Западного фронта вышли на погрузку 28 февраля. Пехота грузилась на станции Синевка, кавалерия — в Минске.

Таким образом, казалось, драма еще не была закончена. Однако вопрос решился не на подступах к столице и не на улицах Петрограда. Последний и решающий удар Николаю был нанесен оттуда, откуда он не ожидал. Вернее – был предупрежден о таком, но не хотел верить в это.

Начальник штаба Ставки генерал Алексеев послал телеграммы всем командующим фронтами Действующей армии с просьбой высказать им свои рекомендации императору по выходу из создавшегося крайне критического положения. Телеграмма была составлена с достаточно явно угадываемым намеком. И командующие фронтами поняли этот намек.

Все генералы как один посоветовали царю одно – отречься от престола. Кроме находившегося рядом с царем командующего Северным фронтом генерала Рузского, за отречение высказались генералы Эверт (Западный фронт), Сахаров (Румынский фронт), Брусилов (Юго-Западный фронт) и даже дядя царя великий князь Николай Николаевич (Кавказский фронт). Последний писал так в своей телеграмме: «как верноподданный считаю по долгу присяги и по духу присяги коленопреклонённо молить государя отречься от короны, чтобы спасти Россию и династию».

К телеграммам сухопутных командующих присоединился и командующий Балтийским флотом адмирал Непенин (через день он будет убит восставшими матросами). Из высших военачальников только командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак промолчал.

Всё. Это был конец. На кого же ещё было опереться императору, как не на свою армию, не на верный присяге генералитет?! Но и они его предали. А мы уже знаем, что высший генералитет высказался за отречение монарха исключительно в интересах продолжения и победоносного завершения войны.

И когда в Псков в царский поезд прибыли посланцы Госдумы А. Гучков и В. Шульгин Николай был уже готов. Он подписал манифест о своем отречении в пользу цесаревича Алексея. Однако, узнав о том, что царскую чету скорее всего отправят в изгнание за границу (чтобы они не влияли на наследника, т.е. на нового монарха), Николай попросил переписать текст манифеста: он категорически не хотел расставаться с больным сыном. В новом документе он отрекся и за себя, и за Алексея в пользу своего брата Михаила Александровича.

Запись этого дня в дневнике заканчивается словами: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!»

Поражает это безволие Николая. Тут уж никак не скажешь, что он боролся за власть или «цеплялся» за нее. Всё, что делалось им – делалось с запозданием, и пожар разрастался.

Речь уже совсем не шла о каких-то его шагах на опережение, о какой-то его инициативе; он только вяло реагировал на происходящее и всякий раз удивлялся каждому новому изменению ситуации в стремительно разворачивающихся событиях. От него не исходила должная в подобных случаях энергия лидера, он ею не мог зарядить своих подчиненных, и они чувствовали это.

Никакой воли к власти он не испытывал и не демонстрировал. От Николая веяло каким-то фатализмом и покорностью судьбе. Он как бы плыл по волнам событий, почти совсем не управляя своей лодкой. И возможно правы те, которые утверждают, что такой инертный человек справедливо лишился короны Российской империи, так как не обладал необходимыми волевыми и иными качествами, чтобы управлять великой державой.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 14 апреля.