РАПСИ продолжает публикацию цикла исторических расследований кандидата исторических наук, депутата Госдумы первого созыва Александра Минжуренко о событиях, случившихся в России сто лет назад. Главной задачей девятого материала стала попытка определить: чем же, согласно закону, была Россия с марта по сентябрь 1917 года по форме правления – монархией или республикой? Для корректного разрешения этого правового казуса большое внимание в статье уделено анализу всех возможных причин, по которым Михаил решил отказался принимать престол из рук своего брата. А также объясняется, почему манифест Николая II был юридически ничтожен.

Император Николай II отрекся от престола 2 марта 1917 года. Но это еще не было концом монархии как таковой. Царь отрекся в пользу своего брата, так что монархический строй в России этим актом не завершался. Императором должен был стать Михаил.

Посланцы Госдумы Александр Гучков и Василий Шульгин, приехавшие в Псков к Николаю специально за тем, чтобы принудить царя отречься, получили от него в свои руки долгожданный манифест, который он подписал прямо при них. Они ощущали себя героями и ликовали. Отныне они войдут в историю России как исторические личности, которые поспособствовали установлению нового строя – конституционной монархии. Именно с этим строем они связывали резкий прогрессивный рывок России вперед.

Получив по итогам войны проливы Босфор и Дарданеллы, Россия становилась средиземноморской державой, что многократно усиливало ее геополитические и военно-стратегические позиции. А учитывая то, что перед войной темпы развития промышленности в России были самыми высокими в мире, то вполне можно было надеяться на претворение в жизнь прогнозов некоторых ведущих экономистов мира: Россия станет самой мощной и самой развитой страной на планете. Но для этого ей как раз и нужно было отряхнуть прах старого полуфеодального самодержавия, тормозившего весь прогресс в стране и предстать перед миром передовым государством с конституционным строем.

Номинальный император Михаил, не претендовавший на реальное участие в управлении государством, не был помехой в осуществлении этих великих планов российской буржуазии.

Однако поезда в те дни ходили медленно, а мобильной связи не было. Революция же в столице развивалась стремительно: ее требования нарастали не по дням, а по часам. Как мы помним, в начале февральских событий деятели Госдумы просили у царя «правительство доверия», т.е. умоляли не включать туда хотя бы одиозные фигуры, а назначать тех, кому общество доверяло. И это было верхом дерзости, так как исполнительная власть по закону оставалась прерогативой императора.

Когда, наконец, Николай вынужден был согласиться на это, Дума уже потребовала «ответственного министерства», т.е. правительства ответственного перед нею. А это уже устраняло царя полностью от формирования кабинета. На это Николай не мог согласиться. Но не мог до поры до времени. Когда же он согласился и с этим, «общество» и этой принципиальной уступкой уже не удовлетворилось: на повестке дня стоял только вопрос о его отречении в пользу Михаила – будущего конституционного монарха.

Гучков и Шульгин как раз и тронулись в путь, когда революция была вот на этом этапе. Но пока они ехали из Петрограда в Псков, пока побыли там в вагоне у царя, пока возвращались – прошло время. И революция за эти часы шагнула еще дальше. Теперь речь шла уже даже не о конституционной монархии, а только о республиканском строе.

Но посланцы-то Думы, оторванные ненадолго от текущих событий в столице и не знавшие о возросшей температуре народного движения, про это ещё не ведали и отстали от времени. Они не могли знать, что уже наступил новый, принципиально другой этап революции. И потому Гучков сразу по возвращении попал в конфузную историю.

Как человек темпераментный и эмоциональный он сразу ринулся на ближайший митинг и, размахивая манифестом об отречении, возвестил о переломном историческом событии и радостно возгласил: «Да здравствует император Михаил!» Вождь октябристов рассчитывал на крики «ура» и даже на то, наверное, что его подхватят на руки и понесут, понесут к славе. И крики, действительно, раздались, но крики негодования: «Какой Михаил!?», «Какой император!?», «Долой!», и руки потянулись к оратору, но только для того, чтобы стащить его с трибуны и даже попытаться побить.

Гучков, едва вырвавшись из рук разгневанных демонстрантов, приехал к своим в Таврический дворец и ошеломлено спросил: в чем дело? Ему быстренько объяснили: «Проехали уже, Александр Иванович! Монархия, даже конституционная, уже в прошлом. На сегодняшний день этот лозунг уже снят народом. Вы уж больше, пожалуйста, и не заикайтесь про императора, а то и вправду побьют».

Вот так быстро Россия прошла этап конституционной монархии, которая даже не успела утвердиться: ни Михаил еще не был коронован, ни конституции еще не было. И правопреемник Николая, кажется, уже понимал это. Однако расставаться с этой идеей многим не хотелось. Шёл лихорадочный поиск компромиссов. Надо было сделать так, чтобы в данный момент уступить требованиям восставшего народа, но не сжигать мосты, не отрезать дороги к установлению конституционной монархии.

Многое теперь зависело от позиции Михаила. Но он сам буквально метался в нерешительности и очень нуждался в советах. Поэтому и было собрано у него внушительное совещание из 16 членов только что созданного Временного правительства. На квартиру князя Путятина, где находился Михаил, прибыли князь Г.Е. Львов, А.Ф. Керенский, П.Н. Милюков, М.В. Родзянко и другие; немного позднее там появились прибывшие из Пскова А.И. Гучков и В.В. Шульгин.

Преемнику было высказано две рекомендации: большинство было за то, чтобы Михаил не принимал корону, ибо это могло вызвать негодование народа и новую вспышку вооруженных беспорядков, которые могли перерасти в гражданскую войну. Меньшинство – П. Милюков и А. Гучков – советовали Михаилу вступить всё же на престол, уверяя, что большинство народа разделяет монархические убеждения, а солдаты на фронте безусловно поддержат нового царя. Милюков предлагал Михаилу срочно и тайно убыть в Москву, где находятся верные части, подтянуть туда войска с фронта и нейтрализовать разложившийся петроградский гарнизон.

Спустя много лет пророческими кажутся слова лидера кадетов Милюкова, который как в воду глядел, описывая возможный ход событий в дальнейшем. Он сказал Михаилу и всем собравшимся: «Для укрепления нового порядка нужна сильная власть, но она может быть такой только тогда, когда опирается на символ власти, привычный для масс. Таким символом служит монархия. Одно Временное правительство, без опоры на этот символ, просто не доживёт до открытия Учредительного собрания. Оно окажется утлой ладьёй, которая потонет в океане народных волнений. Стране грозит при этом потеря всякого сознания государственности и полная анархия». Всё так и случится к октябрю месяцу.

Однако участники тогдашнего совещания не согласились с Милюковым и настаивали на своем. В итоге Михаил склонился к тому, чтобы прислушаться к советам большинства. Более всего он страшился именно гражданской войны, которой его пугали. Таким образом, никто: от рядовых солдат до офицеров, генералов, и самого монарха, а также его преемника – не хотел кровопролития в борьбе за власть. А кто-то в это же время вполне сознательно формулировал лозунг гражданской войны и видел в ней цель своей политической деятельности.

Михаил принял решение корону не принимать. Однако идея конституционной монархии не была полностью оставлена. Демократичный по убеждениям Михаил опасался столкновений из-за того, что он «самовольно» примет решение стать царем, но ему подсказали, что эту идею можно возродить и бескровно реализовать уполномоченным на то форумом – Учредительным собранием, которое только и вправе будет решать все важнейшие вопросы устройства государства и формы правления.

Эта мысль всем понравилась. Поэтому в акте об отречении Михаила было недвусмысленно сказано от его имени: «Принял я твердое решение в том случае восприять Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского».

Таким образом, в газетах одновременно появились два акта отречения от престола: Николая II и Михаила. И далеко не все обратили внимание на то, что окончательное решение вопроса о форме правления государства Российского откладывалось до всенародно избранного Учредительного Собрания. Двери для восстановления монархии оставались открытыми.

И еще одна юридическая тонкость, уместная в нашем расследовании: если копнуть поглубже и посмотреть именно с правовой точки зрения, то не совсем по праву престолонаследия состоялась передача Михаилу короны.

Манифестом Николая были нарушены права официального наследника трона цесаревича Алексея. Дело в том, что Николай имел полное право отречься сам, но он не имел права отречься за своего сына. Это мог сделать только сам Алексей по достижению совершеннолетия. Стало быть, манифест Николая был неправомерен и в любой удобный момент мог быть объявлен юридически ничтожным.

Сделано ли это было нарочно, чтобы оставить лазейку? Вряд ли, учитывая то состояние, в котором пребывал Николай, сокрушенный главным образом предательством высших генералов и перспективой расставания со смертельно больным сыном. Однако правовые основания для признания манифеста недействительным объективно сохранялись.

Таким образом, с марта по сентябрь 1917 года Государство Российское по форме правления было… монархией или республикой? Хороший вопрос на засыпку студентам, так как любой однозначный ответ может быть признан неверным: монархии уже не было, а республика никаким актом еще не была провозглашена. Россия в этом отношении была в некоем подвешенном состоянии. Ждали Учредительного Собрания.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 21 апреля.