Важным явлением этого года стал активный контроль общественности за работой правосудия. Широкое обсуждение деталей резонансных судебных процессов сформировало в социуме запрос на построение новой формы взаимоотношений с органами правосудия. Критические оценки справедливости работы российского следствия, экспертизы и судебной системы в целом вывели вопрос о доверии этим институтам на всенародный уровень.

Намерение широких масс непосредственно влиять на судебные процессы стало очевидным в прошлом году. В массовых акциях по мотивам убийств Юрия Волкова и Егора Свиридова угадываются признаки зарождения в России такого явления как суд толпы. Или, иными словами, всенародного суда присяжных.

Интересным выглядит следующее совпадение: почти по всем делам, вызвавшим массовый резонанс за последние два года, суд принимал решения, совпадающие со сформировавшимся на улице или в Интернете гражданским консенсусом по этим вопросам. Речь идет об удивительно суровом приговоре убийцам Волкова и Свиридова, содержании в СИЗО Расула Мирзаева, бесчисленных делах педофилов. Даже активисты арт-группы "Война" были выпущены на свободу.

Неужели судьи лишь удовлетворяли решение о правосудии, к которому пришло широкое общественное обсуждение сотнями и тысячами "интернет-присяжных"?! Или же это воплощение в жизнь утверждения председателя Верховного суда РФ Вячеслава Лебедева, в начале 2011 года отметившего, что органы и институты гражданского общества должны активно контролировать работу судов.

Судебное предложение

Надо заметить, что судебная власть не только проявляет явный интерес к обратной связи с общественным мнением, но и выказывает готовность конструктивно воспринимать критику. Новый этап в отношениях правосудия и социума провозгласил в феврале этого года председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин. Он отказался признать общественный контроль над громкими делами публичной формой влияния на суд.

"Исторический опыт показывает, что отсутствие обратной связи судебной системы с обществом чревато ситуациями, когда человек оказывается один на один со всей мощью государственного карательного механизма без возможности задействовать какие-либо противовесы в целях защиты своих прав", - указал председатель КС.

Затем последовало упомянутое выше выступление Лебедева, спустя полгода получившее нормативное подтверждение. В июне 2011 года Пленум ВС РФ принял постановление о судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности. Документ разрешает критиковать чиновников всех рангов, указывая, что критика сама по себе не должна рассматриваться как действие, направленное на возбуждение ненависти и вражды.

Однако, ни подобные уступки, ни растущий уровень транспарентности судов, ни комплиментарные для общественного мнения вердикты по резонансным делам почти не влияют на градус критики судов. Наоборот, он продолжает расти, причем чаще всего негативные высказывания направлены не на конкретные недоработки и слабые места правосудия, а в целом на институт как таковой.

Фактически трибуна, предоставленная обществу для ускорения реформы судебной системы, используется для попыток объявить ей вотум недоверия.

Презумпция виновности

Вероятно, это можно объяснить слишком долгой исторической памятью, так характерной для русской ментальности. В этом смысле, наши сограждане подобны римлянам, которые, как известно, были настолько впечатлены видом галлов II века до н.э., что и 300 лет спустя новых варваров – германцев – изображали в той же традиции: голыми, лохматыми и конными, хотя те были пешими, и в отличие от римлян носили штаны, а волосы мазали маслом.

Похожую историю можно заметить, изучая следы шока от 1937 года в общественной памяти. Отказ новых российских властей от проведения собственного "нюрнбергского трибунала" (открытого суда над преступлениями советского режима) привело к укоренению травматической памяти в подсознании общества, что препятствует восприятию новых государственных институтов вне контекста советских. Отсюда же и предвзятый характер оценки реформ правосудия: локальные ошибки и недостатки раздуваются в тенденцию, достижения игнорируются, чтобы подкорректировать новую картину под привычный образ из прошлого.

Такое неотрефлексированное отторжение, недоверие к институту правосудия, упрощает задачу манипулирования общественным мнением. Фактически любая критика российского правосудия находит активную поддержку в массах, невзирая на степень ее обоснованности и доказанности.

Зачастую это приводит к совершенно абсурдным ситуациям, вроде путаницы в Козловых. Недавно Ольга Романова подняла шум в блогосфере и прессе, заявив, что обнаружила документ, где говорится о смерти ее мужа – Алексея Козлова. На самом же деле, вскоре стало известно, что в документах из лондонского суда говорится об убийстве Андрея Козлова – бывшего зампредседателя Центробанка. Однако нужное впечатление на общество было произведено. Напомним, ранее она же подобным образом распространила информацию о прекращении дела против ее мужа, когда дело лишь было направлено на пересмотр.

Этот пример наглядно демонстрирует, как безответственная критика ведет не к усовершенствованию правосудия, а к подрыву доверия к суду. Между тем, как известно, отказ соблюдать сложные ритуалы, обрекает повиноваться простым. Неуважение и пренебрежение судом и правовыми формальностями приводит к укреплению криминальных понятий и фактора силы как регулятора общественных отношений.

Уже сегодня можно заметить тенденцию, как население, отчаявшись найти справедливость в государственных органах, начинает исповедовать философию суда Линча. Приморские партизаны, Сагра – это только наиболее громкие примеры; меж тем почти каждый день можно слышать, как пешеходы избивают нарушившего ПДД водителя, по подозрению в домогательствах убивают соседа и пр.

Самое обидное, что излишняя истерия и распространение через Facebook ошибочной информации о резонансных делах (которые затем, недопроверив, распространяют СМИ), в конечном итоге, бьют именно по правозащитной деятельности. Реакцией профессиональных кругов на неконтролируемую критику суда становится желание просто перестать замечать оную, или даже ужесточить ограничения, во избежание случаев давления на суд в корыстных интересах.

Поэтому, наверное, правильнее будет сравнить действия Ольги Романовой с активностью Татьяны Макаровой, супруги чиновника Минтранса, осужденного за педофилию. Внимательное изучение мотивировок общественной политики этих персон может обнажить суть двух магистральных стратегий новых форм борьбы за права обвиняемых.

Указывать на ошибки или плодить их

Орудуя нынешним правовым инструментарием практически невозможно разрешить проблему злоупотребления критикой правосудия. С одной стороны, очевидна необходимость ограничить пространство для распространения негативных высказываний о судьях, поскольку, в конце концов, все они приводят к разжиганию социальной розни. Также есть определенная потребность и в контроле над содержанием критики, дабы предупредить использование ее в качестве пропагандистских, манипуляционных инструментов, личного пиара.

С другой стороны, очевидно, что любой запрет на критику может быть использован в коррупционных целях. Ликвидация права негативно отзываться о судьях и следователях может лишить шансов на спасение жертв частных перегибов на местах. Не стоит забывать, что именно жесткие отзывы о правосудии придали, в свое время, широкую известность делу Магнитского, чем, вероятно, сохранили жизни многим подсудимым и обвиняемым.

Понять суть этого противоречия помогает сопоставление действий Романовой и Макаровой. Если первая стремится любыми средствами поддерживать максимально возможный уровень шума, не боясь ошибок и искажения фактов, то вторая вполне спокойно и конструктивно указывает на достаточно очевидные проблемы системы правосудия, недостатки института экспертизы и слабые места нынешних норм формирования доказательной базы.

Рассматривая проект легализации "всенародного суда присяжных" в форме института медиации между судебной властью и обществом (выполняющем контролирующие и разъясняющие функции), нельзя забывать, что локальные успехи зачастую приводят к гораздо более страшным последствиям в средней и дальней перспективе. Например, радость от справедливого наказания убийц Волкова и Свиридова омрачается новым всплеском националистических настроений в обществе. Поэтому ограничение свободы суда вполне может аукнуться в будущем более страшными новыми проблемами.

По всей видимости, важнейшим объектом рассмотрения новых путей взаимодействия общества и института правосудия может являться уточнение понятия давление на суд и следствие. Абстрактность содержания термина приводит к злоупотреблениям как свободой самовыражения, так и репрессивными реакциями в пограничных ситуациях. Возможно, более разумным будет замена этого правового понятия на механизм проверки клеветнической природы критики?

Интересно выглядит проект участия в суде на стороне защиты общественных поручителей обвиняемого, которые в случае подтверждения его виновности некоторым образом будут обязаны разделить ответственность, но при этом получат шанс непосредственным образом повлиять на вердикт (тем самым они самостоятельно будут отвечать за аргументированность критики, но зато она точно будет услышана).

Но первым делом, пожалуй, нам всем, кто действительно заинтересован в существовании объективной независимой судебной системы, нужно отказаться от презумпции виновности судей. Иначе им не останется другого выхода, кроме как искать защиту от агрессии общества на стороне обвинения.

На прошедшем недавно заседании совета судей Москвы сообщили, что за девять месяцев этого года уволилось 77 судей, что на 25% больше, чем в прошлом году. Большинство опрошенных объясняют такую тенденцию немыслимой нагрузкой, лежащей на судьях. В том числе и психологического характера. Очевидно, что огульная критика правосудия лишь ускорит этот процесс. В конце концов, мы останемся наедине с персонами, которым уже нечего терять. И тогда слушать критические замечания и меняться к лучшему будет попросту некому.

Поэтому, может, иногда разумнее будет умерить праведный гнев и свести острую критику к конструктивным советам? В этом случае агрессивный институт "всенародного суда присяжных" (оперирующий угрозами) вполне можно преобразовать в перспективные "курсы повышения квалификации" (оперирующие советами) работников правосудия, основанные на мудрости коллективного разума, замечающего любые недоработки и предлагающего варианты их решения. Этакое "большое правительство" для правосудия.

Родион Руднев