Продолжаем совместный проект с историографическим сообществом «Политика на сломе эпох» под общим названием «Парламентаризм новой России». В рамках этого проекта наши читатели смогут прочитать интервью с депутатами Госдумы России первого созыва, узнают, как строилась работа в парламенте и какие они, народные избранники, лично.

Наш очередной гость — юрист, депутат Госдумы РФ первого созыва Марк Фейгин.

— Марк Захарович, Вы с начала 90-х годов планомерно выстраивали свою политическую карьеру. Идея пойти на выборы в первую Думу и стать депутатом — закономерное продолжение?

— Это было время такое, по-своему революционное. Старт этому был дан фактически с событий августа 1991 года, когда, в принципе, можно было говорить о возникновении того, что в дальнейшем характеризовалось, как парламентаризм, то, что связано с созданием и возникновением Конституции, которая дала старт целой конституционной ветви власти, законодательной власти. Поэтому все, кто был вовлечен в политику, противостояли советскому государству, конечно, стремились к тому, чтобы что-то изменить. Более того, все эти люди представляли себе цивилизованный путь изменения законов. Поэтому, да, я бы сказал, здесь это был естественный процесс. Не было какого-то одномоментного решения. После событий августа, а потом октября 1993 года мы жили в демократическом рассвете. Общество вовлеклось сразу в процесс выборов, принятия Конституции, которая также принималась в декабре 1993 года, одновременно с выборами в Думу. Тогда было создано движение «Выбор России». Меня выдвинули в качестве кандидата по партийному списку. Должен заметить, что здесь нет какого-то карьерного соображения, что нужно сделать биографию законодателя в политическом смысле, но это был единственно возможный путь в политике для того, чтобы что-то поменять в стране. Да, мне было 22 года, я был самым молодым депутатом, но в этом была логическая последовательность из всех предшествующих событий, я бы так сказал.

— У некоторых экспертов бытует мнение, что Ельцин в 1993 году дистанцировался от выборов, сконцентрировавшись на Конституции, за которую, как Вы сказали выше, голосовали в один день с выборами в Думу. Вы согласились бы с этим мнением?

— Для Ельцина важнее была Конституция, поскольку она оформляла его власть в качестве избранного президента, и как ее потом стали называть «суперпрезидентская республика». Хотя типологически вы найдете аналоги подобной системы в мире. Но, скорее, действительно, в смысле приоритетов, для Ельцина было важно, чтобы голосование за Конституцию одновременно с выборами в Госдуму прошло успешно. Я напомню, что многие из тех, кто даже сейчас в Думе заседает, отзываются критично относительно Конституции, например, ЛДПР. Но ЛДПР в 1993 году призывала голосовать за Конституцию. Почему же Ельцин не стал активно заниматься выборами в Госдуму? Он же ведь никого не поддержал напрямую. Его симпатии, возможно, были разделены между партией «Выбор России», которую возглавлял на тот момент Егор Гайдар, еще будучи первым вице-премьером, и, возможно, «Партией российского единства и согласия» Шахрая, который был советником Ельцина. Однако я думаю, что Шахрай был ближе к Черномырдину, поэтому эти две организации в той или иной степени, конечно, ассоциировались у исполнительной власти с Ельциным. Но сказать, что исполнительная власть активно поддерживала, как это сейчас нынче принято, этого не было вообще. Поэтому, в том числе, результатом этого явилось то, что выборы, например, партия «Выбор России» и не выиграла по прохождению в списках, а выиграла ЛДПР.  Это немыслимо в нынешнее время, чтобы партия-аутсайдер прошла в Думу первой по спискам. А тогда это было возможно. Но, конечно, приоритеты у Ельцина были связаны с Конституцией, также он не хотел настолько вмешиваться в предвыборный процесс, потому что декларировал дистанцирование от формирования законодательной власти, что он на демократических началах допускает свободное волеизъявление. Поэтому понятия «партия власти» — такого даже не было на тот момент.

— Как Вы думаете, такая чрезмерно демократическая позиция Ельцина сыграла злую шутку с демократами и демократией, а также парламентаризмом? Ведь в результате в Думе оказалось много демократических партий, которые были разобщены.

— Сыграло ли это злую шутку с парламентаризмом? Наверное, отчасти да. Потому что на волне событий 1991 и 1993 годов в Думу пошли многие из тех, кто поддерживал демократические реформы и был активно вовлечен в события октября 1993 года. Ведь выборы и последующая амнистия для зачинщиков беспорядков, которая была принята фактически одним из первых документов в Госдуме, она афишировала то, что со стороны власти была предпринята попытка примирения, попытка дать возможность существовать в условиях нового парламентаризма всем силам: и коммунистам, и демократам, и бывшей партноменклатуре, которая тоже отдельно присутствовала в Думе, и тем, кто не принял по существу эту модель развития государства, они тоже были в Госдуме. Тот же Рыбкин, который стал спикером, был в Белом доме в 1993 году, но, тем не менее, он стал спикером нового парламента. Мыслимо ли это дело? Поэтому сыграло злую шутку? Отчасти да, потому что Ельцин, как некий символ, олицетворявший реформы, устранился от того, чтобы укрепить этот парламентаризм, дать больше независимости и возможностей парламенту и парламентариям. И все это было наряду с некоторым хаосом: я помню, мы сначала въехали в здание мэрии на Новом Арбате, мы вели работу буквально на коленках почти год. И вот сейчас, по прошествии лет, я считаю, что это переходное положение о двухгодичной Думе сыграло злую шутку. Наверное, надо было для укрепления того самого парламентаризма, о котором мы говорим, избирать Думу не на два года, а на четыре, и тогда бы многое из того, что в дальнейшем происходило, было бы предотвращено. Потому что законодательный базис, который только успела начать создавать первая Госдума, он был фактически разрушен всеми дальнейшими каденциями нашего парламента, то есть пошел обратный откат. Я много примеров могу привести, но для меня существенным было то, что функции следствия были уже в середине девяностых возвращены, например, ФСБ. Для меня это является важным, ключевым фактором. Таким образом, шла некоторая реставрация функций государственного аппарата. В отличие от первой Думы, которая, наоборот, действовала в пользу, скорее, общества, нежели государства. И результат мы видим.

— Получается, Вы думаете, что результатом и двухгодичной первой Думы, и непродуманных шагов во время первых выборов со стороны исполнительной власти стала вторая коммунистическая Дума, с которой и начался откат назад?

— Конечно. Я напомню, она дошла даже до вопроса об импичменте. Хотя опять же в политическом смысле, на первую Думу пришлась война в Чечне. В первой Думе нужно было создать более устойчивую динамику развития парламентаризма. Потому что в конце девяностых, в принципе, произошли кардинальные изменения, когда власть вела партии, формируемые сверху. И они получили власть, которую нынешняя партия власти уже никогда не отпускала. Конечно, эти проблемы были заложены в девяностых годах, причины здесь, но они получили свое развитие уже в новое время.

— Вы чуть ранее предугадали мой вопрос, сказав, что по спискам выиграла ЛДПР. Это было тогда удивительным и непрогнозируемым. Как Вы думаете, что это было? Почему именно ЛДПР?

— Причин немало. Конечно, это было неожиданно. Знаменитая фраза покойного Карякина сразу после выборов: «Россия, ты одурела!», — в общем отражает отношение к исходу этого голосования, которое стало очевидным только в день выборов. Это удивление было вызвано тем, что не было никакой социологии. С социологической наукой у нас беда в России, но в те годы вообще не было каких-то прогнозных лабораторий, структур, которые могли бы предвосхитить, предсказать такой результат. И, может быть, если бы по ходу дела было очевидно, что такое возможно, то акценты в кампаниях конкурентов были бы расставлены иначе. Потому что, по существу, Жириновский взял на себя функцию имперской и популистской риторики. Ведь это, действительно, была абсолютно популистская риторика. Тем более, на фоне событий октября 1993 года очень легко было на этой популистской ноте вести предвыборную кампанию. Там были такие заявления: «Каждой женщине по мужику, мужику – по бутылке водки». Популизм ЛДПР также заключался в том, что они поддержали Конституцию, которую сегодня активно критикуют.

Потом, наверное, был какой-то момент, связанный с самим Жириновским, некоторые особенности его личности попали очень сильно в настроение общества. Это был некоторый вызов тому, что происходило, вызов со стороны большой части недовольных тем, что официально ситуация была предельно неблагоприятная. Тогда только отжили последний период, завершающий СССР, потом была резкая, быстрая реформа экономики. Люди очень болезненно реагировали на все это. Нужно было эту реакцию, это отношение к этим реформам хоть как-то выказать, и они это сделали. Но это не было критично, потому что отношение к Думе после выборов оказалось не в пользу политических сил, структур, которые выступали против реформ.

Еще один момент характеризовался тем, что Жириновский очень активно использовал СМИ для продвижения своих лозунгов, а доступ к телевидению тогда был абсолютно свободный. Жириновский вещал там сколько хотел. 

— Тем более, что СМИ поднимали свои рейтинги за его счет, поэтому его охотно звали…

— Совершенно верно, очень охотно. И тогда вообще не было никаких ограничений, он практически не вылезал из экранов. А что ему было противопоставлено? Насколько был гениален покойный Егор Тимурович Гайдар, как экономист, сомнений нет, но как публичный политик он всегда сильно уступал своим конкурентам. Это не его вина, но просто харизматичность Гайдара, это был бы нонсенс по сравнению с тем, какие качества были уже в тот момент востребованы от политических лидеров. Он в этом смысле был вообще неконкурентоспособен. Это не его вина. Просто так сложилось, что при его символическом месте в качестве лидера реформ его политическое лицо, его харизма сильно уступали. А уже включились в тот момент, в октябре 1993 года, механизмы политтехнологического характера. Они уж работали. Правда, не в той, степени, в которой в дальнейшем, но, конечно, политтехнология стала важной составляющей. Не будем забывать, что все-таки до этих выборов, в общем, свободных выборов, были выборы и в Верховный Совет. Поэтому с этой точки зрения я считаю, что этот неожиданный результат был смешанным, с одной стороны. Но, с другой, нужно предполагать, что на фоне всех тех проблем, которые возникли, не будет простой кампании, не будет просто автоматического голосования, а у многих были такие настроения. Я помню речь на предвыборном съезде «Выбора России», типа, вопрос решен, «Выбор России» берет не менее 30-35 процентов. И эта некоторая беспечность вернулась вот таким самым удивительным образом 12 декабря 1993 года.

— Уже непосредственно в зале заседаний новой Думы, нового парламента произошло еще одно, не менее удивительное событие: спикером нижней палаты парламента стал Иван Рыбкин. Вы вкратце уже об этом сказали выше. Некоторые из Ваших коллег считают, что это была компромиссная фигура. А Вы как думаете?

— Я думаю, что это была компромиссная фигура. Я напомню, он прошел от аграриев. Он даже не от коммунистов был, а от «Аграрной партии». И учитывая его конкурентов, действительно, это была компромиссная фигура, устраивавшая всех. Я имею в виду тех, кто оппонировал власти. Я также думаю, что это устроило администрацию президента. Самого Ельцина – точно. Потому что Рыбкин ведь показал себя достаточно компромиссным, это факт. Я могу о нем сказать только хорошее, мне он нравился как спикер. Я-то голосовал против него, я голосовал за нашу кандидатуру, но в дальнейшем я убедился очень быстро, несмотря на острые вопросы по той же амнистии для участников событий августа 1991 и октября 1993, Рыбкин, действительно, наладил парламентскую работу. И очень эффективно. В условиях фактического обрушения всей политической ситуации. Вообще, он потом, скорее, сдвинулся в центр из левого края. И его критиковали коммунисты очень сильно за его эту компромиссность. Он, кстати, не любил слово «спикер», он говорил, что у нас по Конституции – Председатель Государственной Думы. Мне кажется, Рыбкин очень соответствовал своей должности и очень соответствовал своей функции, то есть я не могу его в чем бы то ни было упрекнуть с точки зрения ведения этой работы. Даже если посмотреть на производственную составляющую, ведь огромное число нормативных актов принято. Это тоже было благодаря его компромиссной работе. Поэтому я думаю, да, на нем сошлись, потому что он же пришел через «Аграрную партию», но работал в этот момент в Минсельхозе. Человек участвовал в событиях октября 1993 года, и сразу после завершения его приняли на работу в Минсельхоз. На какую-то не самую главную, но очень существенную должность. Вы можете себе представить?

— Мне это было тоже удивительно, когда Харитонов в интервью рассказывал, что «Аграрная партия», как сателлит коммунистической, создавалась непосредственно в Минсельхозе, под боком у Ельцина фактически.

— Да, это лишний раз свидетельствует об отсутствии какого-то террора, тотальности, контроля со стороны исполнительной власти и политических структур, от нее производных. Этого в помине не было. Да, была бурная политическая жизнь, были споры, скандалы, выяснение отношений, — это все было, но преследований, запретов на профессию, какого-то запрета на доступ к политическим выборам, этого ничего не было. И компромиссом после октября 1993 года стала компромиссная фигура спикера. Если бы партия «Выбор России» победила на выборах, взяла бы 30-35 процентов, наверное, был бы другой спикер. Но с учетом итогов этих выборов, я думаю, что Ельцин и его окружение решили, что будет вполне приемлемо, если такая фигура, как Рыбкин, возглавит Думу, и это большого вреда не принесет.

— Давайте поговорим про то, что Вы были самым молодым депутатом в первой Государственной Думе. Трудно было? Дедовщина была?

— Я всегда избегал понятия «молодой политик», мне это было, в принципе, никогда не близко. Я был чужд молодежной проблематике, вообще, это надо прямо сказать. Когда мне говорили про проблемы наркомании и службы в армии, я считал это для себя слишком узким, чрезмерно суженным направлением деятельности. Меня интересовали проблемы уголовного права, политики, я был членом комитета по вопросам местного самоуправления, работал над первой редакцией закона «Об общих принципах организации местного самоуправления». Вот эти вещи меня волновали и мне были интересны, а вот сужать это все до молодежной политики…

А тогда и теперь часто было, что раз ты молодой, то и занимайся молодежными делами. Я от этого отказывался. У нас есть не менее молодые люди, у нас были члены фракции и 25 лет, и 26 были ребята, которые более расположены к занятиям молодежной политикой и всем, что с ней связано. Поэтому вот эту сегрегацию я чувствовал только, скорее, по формальному признаку — раз молодой, значит, должен заниматься молодежными проблемами, а более серьезными будут заниматься более опытные. Я бы не сказал, что это было недружелюбие какое-то или презрительное отношение. Это, скорее, было такой советской практикой. Помню, мы поехали в первую парламентскую поездку, «Молодые парламентарии» она называлась. Состав делегации был вполне молодежным, и нам говорили, что молодые политики – это люди от 35 лет. А мне было 22. Я это относил к некой революционности событий, их последовательности, что возможность появления такого человека в таком возрасте, как я, было связано исключительно вот этой революционностью событий начала девяностых годов. Поэтому я не ощущал какого-то менторского тона по отношению к себе, какой-то дедовщины, а, скорее, я мог отказаться от этих штампов. Мне это очень сильно претило, поэтому я этого избежал. Так что я и не стал молодым политиком, я сразу остался в качестве просто политика. Это прошло мимо меня.

— Как Вы сказали, Вы работали над законом о местном самоуправлении. В предыдущем интервью мы об этом говорили с Любовью Олейник, которая тоже над законом работала, будучи с Вами в одном комитете. Она говорила, что там целая история была с этим законопроектом. Действительно так?

— Да, я очень хорошо помню эти перипетии. Комитет вел действительно крупный специалист, юрист, доктор наук, человек очень заслуженный и авторитетный. Так вот, президент нам тогда предложил закон «Об общих принципах местного самоуправления», это был основной вариант закона. Но у нас в комитете также был депутат Виноградов, он пришел из старого Верховного Совета, где был, кажется, председателем комитета по местному самоуправлению. Он неплохой был человек, неплохой политик, неплохой законодатель, и он подготовил свой законопроект. Таким образом, на первое чтение были выдвинуты два законопроекта, и вдруг выигрывает законопроект Виноградова. За него голосует большинство в первом чтении. После этого была создана рабочая комиссия по подготовке закона ко второму чтению, и он, в общем, вышел компромиссный. В этом смысле я считаю, что этот компромисс отражал политическое настроение в обществе и был объективным. Потому что местное самоуправление само по себе реформам сильно сопротивлялось, нужно было искать этот компромисс.

— Скажите, пожалуйста, во время работы в Комитете по местному самоуправлению Вам удалось реализовать свои идеи, реализовать себя?

— Скорее, нет. Во-первых, не хватило времени. Два года – это действительно не срок для полноценной законотворческой работы. Во-вторых, конечно, меня сильно отвлекала работа в округе, потому что все два года мы готовились к следующим выборам. Нужно было создавать структуру партии, нужно было собирать людей, которые могли бы работать на следующих выборах и так далее. Это очень сильно отвлекало. Тем более, что были всякого рода партийные конференции, собрания, которые в полном смысле мешали законотворческой работе. Потом область моих интересов, скорее, относилась к муниципальной милиции, к выборности, к тому, что так и не смогли мы достигнуть за все эти годы, за несколько десятилетий. Тогда предлагалось, чтобы милиционеры выбирались в муниципалитеты, как шерифы в Америке. Хотелось построить всю систему охраны общественного порядка через выборный принцип. До этого даже не дошли. В последующие годы тоже это так и не было реализовано. Поэтому у нас по сей день остается совершенно архаичная система советской вертикали, сверху и до самого низа, до последнего участкового, до последнего полицейского, которая препятствует тому, чтобы сделать этот институт эффективным, некоррумпированным, подчиненным избирателям на местном уровне. Также предлагалось разделить функции криминальной полиции от всей прочей. Этого так сделать и не удалось, а законопроект такой был. Я его не разрабатывал, но он в стенах комитета был, и его серьезно изучали.

Поэтому, с этой точки зрения, я считаю, что мне так и не удалось реализоваться. С другой стороны, на базе того материала, который мне свалился, я потом достаточно легко написал кандидатскую диссертацию. Мне не надо было ничего выдумывать, ни типологию местного самоуправления в России, ни финансовую самостоятельность регионов, ни разграничение полномочий. У меня был такой массив информации, наработок анализа, цифр, всего, что связано с комитетом, которого мне было достаточно для того, чтобы переработать в 200 страниц моей диссертации, которую я в девяностых защитил. В общем и целом я могу сказать, что, с одной стороны, в области местного самоуправления и законодательного регулирования мне так и не удалось добиться чего-то значимого, но, с другой стороны, эту тему я не бросил, благодаря этому я все-таки получил звание кандидата юридических наук. Мне кажется, что это было тоже хорошо, так как в последующем моя монография кому-то помогла. Так что, в конечном счете, баланс 50 на 50.

— Скажите, Вы могли бы выделить какие-нибудь значимые, с Вашей точки зрения, законопроекты которые приняла Дума? Или все были тогда значимы?

— Не все, конечно. Хотя гораздо меньше было действительно нужных законов, потому что все-таки тогда законодательство было очень, прямо скажем, несовершенным. Многого не хватало, многого не было, поэтому приходилось действовать с колес и очень быстро. В целом очень много было принято законопроектов. Поэтому какой-то один выделить действительно очень сложно.

— Первая Дума была местом для дискуссий?

— Да, Дума была полноценным парламентом, с моей точки зрения. Да, конечно, во многом несовершенным. Но все-таки люди находили общий язык гораздо быстрее, несмотря на все невероятные политические противоречия. У людей человеческого было больше. Потому что в условиях, пусть даже и чахоточной, такой турбулентной демократии люди скорее ищут компромиссы, нежели сходят к взаимонеприемлемой ненависти, которая просто исключает кого-то полностью из политического компромисса. Сейчас я вижу, что какие-то политические группы, политические направления полностью исключены. Тогда такого не было, диалог был. В нашем комитете были и демократы, и либералы, коммунисты, националисты умеренные, и все как-то умудрялись вместе работать. Поэтому мне кажется, что хорошего было больше, чем плохо.

— Традиционный вопрос, который я задаю всем. Продолжите фразу: «Госдума России первого созыва – это...»?

— Это недостижимый образец парламентаризма для всех последующих созывов Госдумы.

Справка: ФЕЙГИН МАРК ЗАХАРОВИЧ.

Родился в 1971 году.

В конце 1980-х стал активно участвовать в политической жизни Самары. В 1989 году он вступил в «Демократический союз», где оставался до 1991 года, в 1990 году работал главным редактором независимой самиздатовской газеты «Третья сила». С 1992 года — сопредседатель Самарской областной организации «Демократическая Россия».

В начале 1990-х был членом правого Народно-трудового союза российских солидаристов и создал его самарское отделение.

В 1993 году перед выборами в Государственную думу первого созыва возглавил в Самарской области отделение избирательного блока «Выбор России» и был вторым в региональном списке на выборах. Блок выступал в поддержку реформ президента Бориса Ельцина. «Выбор России» получил 15 % голосов избирателей. Этого было недостаточно, чтобы он прошёл в Думу, но 4 января 1994 года ЦИК прекратила полномочия восьми депутатов, не представивших письменных обязательств о прекращении несовместимой со статусом деятельности, и он занял место одного из них, став, таким образом, самым молодым депутатом. Состоял во фракции «Выбор России» и был членом комитета по вопросам местного самоуправления Государственной думы. Фейгин был одним из разработчиков первой редакции Федерального закона «Об общих принципах организации местного самоуправления в РФ».

В 1995 году во время Первой Чеченской войны Фейгин участвовал в гуманитарных миссиях по спасению российских военнопленных.

В 1995 году окончил юридический факультет Самарского государственного университета.

В 1996—1997 годах занимал пост главного редактора ежедневной самарской газеты «Числа».

После избрания мэром Самары Георгия Лиманского, получил работу в мэрии. В статусе вице-мэра с 1997 по 2007 год возглавлял представительство Самары в Москве. В это время преимущественно жил в Москве.

В 1998 году стал лауреатом премии года журнала «Новый мир» в разделе публицистики за цикл статей по национально-политической проблематике взаимоотношений государств бывшего СССР.

В 1999 году в Поволжской академии государственной службы защитил кандидатскую диссертацию на тему «Конституционные основы местного самоуправления в Российской Федерации», кандидат юридических наук.

В 2000 году окончил Институт бизнеса и делового администрирования при Академии народного хозяйства при Правительстве РФ и в 2002 году — Дипломатическую академию МИД России.

В 2007 году после победы на мэрских выборах Виктора Тархова Фейгин потерял пост в администрации города. Он вернулся в политику и был избран членом президиума Российского народно-демократического союза Михаила Касьянова. Перед президентскими выборами 2008 года был доверенным лицом Касьянова как кандидата в президенты России (ему было отказано в регистрации).

В декабре 2008 года на учредительном съезде движения «Солидарность» был избран членом федерального политсовета.

С декабря 2010 года по июль 2011 года — член бюро ФПС ОДД «Солидарность».

В 2013 году вышел из состава «Солидарности».

Беседовал журналист, исполнительный директор историографического сообщества «Политика на сломе эпох» Артем Амелин.