Аркадий Смолин, специальный корреспондент РАПСИ
Повальное увлечение футбольным фанатизмом, заразившее все слои российской молодежи, вызывает самые страшные подозрения о его природе. Внимания заслуживает весь спектр версий: начиная от виртуализации сознания нового поколения, тяги к саморазрушению, вызванной эмоциональной инфляцией, заканчивая зарождением в среде ультрас новой формы политической активности и даже настоящей вирусной эпидемией.
Ясно одно: диагностировать проблему необходимо сейчас, ведь она приобретает опасный для жизни страны националистический уклон.
Биология
Одним из главных подозреваемых стал вирус токсоплазмы. По подсчетам биологов, он уже заразил примерно треть человечества. Окончательная цель миграции вируса – кошка, однако промежуточными хозяевами могут выступать как крысы, так и люди.
Зачастую токсоплазма стимулирует хозяина вести себя демонстративно, провокационно, раскрашиваться в яркие цвета, залезать на самые высокие и заметные места (роль вируса в маниакальном стремлении зажечь файер пока научно не доказана). Когда токсоплазма активизируется, крыса перестает бояться кошачьего запаха, а у человека, как установили психологи, притупляется чувство страха перед неизвестной опасностью. Мужчины с меньшей готовностью подчиняются моральным стандартам, меньше беспокоятся о нарушении законов, становятся недоверчивыми к посторонним.
Социология
Научным сообществом эта теория пока окончательно не признана (как, впрочем, и не опровергнута). Зато социологи, в свою очередь, отмечают критически низкий уровень взаимного межличностного доверия в современной России: 24% (при среднеевропейском показателе в 80–85%).
По словам социолога Сергея Магарила, это порождает политическую беспомощность: более 90% россиян убеждены в том, что они не могут повлиять на решения властей. Отказываясь от прямого контакта, как с административными, так и социальными организациями, порядка 80% наших сограждан снимают с себя ответственность за происходящее в стране.
Невозможность вербализировать бытовое недовольство приводит к распределенной агрессии: когда виновниками всех неурядиц становятся случайные и абстрактные объекты – "менты", "черные", "жулики", соседи. Государственные социологи из РАН обнаружили, что "70% процентов русских признали, что испытывают неприязнь к людям других национальностей".
Однако более углубленный анализ показывает, что здесь мы имеем дело с подменой объекта агрессии. События на Манежке 78% опрошенных Агентством социальных технологий "Политех" при содействии Института этнологии и антропологии РАН назвали не националистическим выступлением, а акцией протеста против коррупции.
Молодежь чиновников ненавидит больше, чем выходцев с Кавказа, поэтому предпочитает националистические организации движениям "Наши" и "Молодая гвардия", - можно сделать вывод из представленного опроса. Однако нежелание рисковать своим будущим направляет политически активную молодежь на трибуны стадионов, а не в нацистское подполье.
Лингвистика
На наш взгляд, превращение трибун стадиона в гнезда национализма во многом стало следствием лингвистических процессов происходящих в государстве. Последовательная подмена в маргинальных политических акциях и СМИ смыслового наполнения понятия "патриотизм", которым в последние годы все чаще называют типичный "национализм", привело к тому, что в интеллектуальной среде это слово превратилось в ругательство.
Таким образом, добровольно дистанцировавшись от "патриотизма", интеллигенция уступила монополию на это важнейшее для соотечественников чувство манипуляторам и радикалам, которые превратили его в боевое политическое орудие.
Это было ясно, еще в ноябре 2010 года – за месяц до событий на Манежной площади. Тогда "Левада-центр" провел опрос "Что, по вашему мнению, значит быть патриотом?". 59% респондентов ответили, что надо просто любить свою страну. И лишь 27% признали необходимость работать для процветания страны.
Нельзя сказать, что абстрактное понятие "любить страну" ни к чему не обязывает. "Нет, оно обязывает ко многому: кому-то дать в морду, с кем-то в кровь рассориться, пойти на войну, наконец", - отмечает в интервью "Большому городу" руководитель отдела социокультурных исследований Алексей Левинсон.
Девальвация слов привела к тому, что любое высказывание публичной фигуры на отвлеченные темы воспринимается сегодня как хитрость, манипуляция, "туман", за которым стоит нечестная игра. Когда блогер Навальный отслеживает торги и сличает цифры, он выглядит в глазах блогосферы политиком будущего, когда он начинает высказываться по поводу национального вопроса – сразу появляются подозрения в том, что он чей-то "проект", кредит доверия лопается как пузырь.
В этой связи весьма симптоматичен тот факт, что политические партии в последние годы ограничивают свою публичную активность абстрактными лозунгами, подозрительно напоминающими фанатские кричалки ("План Путина – будущее России!", "Кто прав, тот и сильнее").
Никто не может объяснить смысловое содержание озвученных тезисов, что позволяет политикам сохранять уверенный вид до тех пор, пока их не ввязывают в публичные дебаты.
Виртуальность
Впрочем, принципиальное значение здесь играют не качественные характеристики нынешних политиков, а виртуальная среда, которую им приходится как-то осваивать. Если старшее поколение, сформировавшееся в досетевую эпоху, каждый раз проявляя активность в Интернете, рискуют своей репутацией и даже политической карьерой, то молодежь, стирая границу между виртуальным и реальным, все чаще рискуют в оффлайне жизнью.
Последнее десятилетие социологи отмечают психологический феномен резкого снижения ценности жизни в среде московских подростков (поездки на крыше поезда метро, радикальные формы паркура и пр.). Причем разницу между риском своей жизнью и чужой молодежь признает все реже.
Очевидно, что эта тяга к "драйву" направляет молодежь из самых разных семей на трибуны. Дискуссионным является вопрос о причине такой зависимости от риска для здоровья и жизни.
Обозреватель портала "Опенспейс" Егор Сковорода считает, что все дело в "той фальши, которая окружает детей со всех сторон. Возможно, их толкает вперед, в "движуху" и в "зацепинг", ощущение того, что в жизни, в том числе и в политической, нет ничего настоящего; что все, что их окружает, происходит понарошку".
На наш взгляд, более адекватной видится проблема общей виртуализации сознания.
Социальные сети и блоги вводят совсем новые правила, где любые формы экстремизма и экстремальности не влекут никаких последствий, кроме новых поводов посмеяться. Полное отсутствие ответственности и тотальная ироничность вынуждает повышать "дозу" радикализма в поисках острых ощущений. Игра в нацизм на трибунах – лишь один из способов восполнить дефицит настоящих эмоций, практически без угрозы серьезных последствий: драки между группировками жестко регламентированы, война с полицией похожа на ролевую БДСМ игру, весь национализм ограничивается рискованными, но саморазоблачительными по сути лозунгами (в кричалках и баннерах).
Такой модели поведения способствуют и компьютерные игры, которые стали сегодня универсальным учебным средством. Они учат методу перебора, алгоритму проб и ошибок. Понятно, что есть и иные стратегии, но повсеместно применяется именно базовая – под лозунгом "попробуй все варианты". Если не получилось – попробуй еще раз. Если никак – значит, нужно накачать другой навык.
Применяется этот метод повсюду: знакомства (пикап), выбор профессии (подача документов сразу на десяток факультетов разных вузов, смена факультета по ходу учебы), идеологические убеждения.
Поэтому нет ничего удивительного в неоднократных переходах из фашистов в антифашисты и обратно, которые давно приняли массовый характер. Тем более, что национализм в фанатской среде, как показывает зарубежный опыт (последовательно копируемый у нас), явление временное. Правые взгляды исповедуют только восточноевропейские футбольные фанаты. На Западе такой явной зависимости не прослеживается. А в Гамбурге или Марселе, например, уже сейчас преимущество у антифашистов.
Политика
Гораздо больший интерес представляет само явление фанатского движения как выразителя интересов всего общества. Ведь не секрет, что масштабный интерес к фанатам сегодня объясняется во многом тем фактом, что на данный момент они наиболее точно артикулируют настроение большей части общества.
"Правота" фанатов не только привлекает на трибуны новый контингент, но и распространяет принятые в сообществе нормы за пределы трибун. Это кажется особенно неприятным, если вспомнить, что отличительная черта фанатов – демонстративное пренебрежение сложными ритуалами общества: толерантностью, мульткультурностью, отказом от мата, уважением к органам правопорядка и пр. Как известно, человек, отказавшийся соблюдать сложные ритуалы, обречен повиноваться простым. Закону силы.
"Мы не имеем ничего против кавказцев, но на насилие приходится отвечать насилием. Приходится ради справедливости и блага людей нарушать правовые условности. А иногда и закон", - рассказывает Владимир, фанат московского "Спартака", в миру – журналист.
По его словам, организованный фанатизм подменяет в молодежной среде дискредитированную власть, систему правосудия и выборы.
Поэтому акции фанатского движения все больше напоминают новую форму политической активности – "сериальную оппозицию". Надо заметить, что форма сериала занимает сегодня ведущие места во всех областях жизнедеятельности. Десять лет назад это был ширпотреб для домохозяек, сейчас же сериал принципиально важная форма художественного высказывания на Западе.
Видимо, причина в том, что в условиях перенасыщенности информационного поля, тахикардии ритма жизни, сериал оказывается потоком (так же как и rss-лента или френдлента Facebook, LJ, откуда черпают новости большая часть современных людей), в который можно в любой момент нырнуть и вынырнуть, доделать свои дела и вернуться, ничего не упустив.
Успешные менеджеры днем, экстремисты-хулиганы в сети, семьянины дома и националисты на трибунах. Такая диффузия личности требует минимум рефлексии, осмысления планов и совершенных поступков, а также максимум изолированности официальной жизни от "теневой".Ограниченные своей конформистской социальной ролью, фанаты не могут уделять много времени и сил политике и националистской активности.
Редкие, но регулярные, однотипные акции, привязанные к футбольным матчам и "выездам", являются идеальной формой такой "сериальной оппозиционности" для далеких от политики людей.
В политической теории такая форма самоорганизации называется сетевое сообщество. Она роднит фанатов-ультрас с Greenpeace, антиглобалистами и даже "Аль-Каидой".
Они встречаются в оговоренном месте, устраивают погром, а потом снова рассеиваются. У сетевых группировок нет явно выраженного лидера. Поэтому переговоры с президентом Всероссийского объединения болельщиков или руководителем какого-то фанатского объединения – эффектная формальность. Фанаты разбиты на мелкие группки, по 50-100 человек, руководить которыми невозможно.
Это модная форма протеста, противоядия которому пока в мире так и не найдено. Поэтому чувство силы и превосходства, по-видимому, также привлекает молодежь на трибуны.
Национальная идея
Но еще важнее то, что, на самом деле, фанаты идеологически анархичны. И для конструктивной работы это необходимо понимать. Как только фанаты чувствуют, что ими пытаются манипулировать, использовать для какой-то миссии – они изгоняют этого лидера.
Они не устроят революцию, они не придут к власти. Фанаты крепко вписаны в стволовую структуру российского общества. Они будут реагировать так, как будет реагировать организм. Вырастут цены на электрички – они начнут бить стекла в электричках. Ужесточат условия выдачи виз – изобьют геев. И т.д.
Фанаты – это "язык жестов" немого общества. Фанатское сообщество по отношению к населению России - то же самое, что арт-группа "Война" по отношению к интеллектуалам. Те и другие облекают в эффектные жесты и фразы раздражение, которым пропитан воздух. Но, по своей сути, это артивизм, а не активизм. На самом деле, конечно, ни фанаты, ни "Война", не преследуют политических целей – своими абсурдистскими акциями они лишь демонстрируют разрыв между населением и властью, невозможность коммуникации между ними. Поэтому выбирается именно такая, намеренно провокативная форма.
Подобная тактика полностью отвечает нигилистическому мировоззрению подростков, а также находит одобрение у их родителей и окружающих: "Когда мы в метро накрыли дагов в шарфах "Анжи", дед со старушкой сидели в вагоне и приговаривали: "Молодцы, мальчики, воспитывают!", - продолжает фанат-журналист. - "Знаешь, как "русские" по-болгарски? Руснаци".
"Объединяет нас вовсе не гордость за "великую культуру", а то, что мы, русские, никому на фиг не нужны. Это наша национальная идея", - завершает разговор спартач.
На основании своего опыта боления на фанатских секторах и поездок в "красно-белых" поездах хочу заметить, что вряд ли это слова футбольного фаната. Скорее, это пример чревовещания: мой знакомый говорит навязанным ему "гласом народа". Футбольные фанаты вовсе не являются реинкарнацией парижских студентов 1968-го года, несмотря на явно присущий обеим группам избыточный романтизм (который, конечно, и является главным магнитом, притягивающим на трибуны интеллигентную, образованную молодежь). Тем удивительней наблюдать, как лишенное площадки для высказывания общество навязывает им эту роль.
