Одно из самых загадочных судебных дел в современной истории: процесс над резидентом советской разведки Рихардом Зорге и его соучастниками. Особенно он любопытен спецификой работы японской судебной системы, которая посчитала себя вправе осудить гражданина нашей страны и привести приговор в исполнение. В свое время дело Зорге вызвало огромный резонанс как в политических, так и культурных кругах. Сегодня эта история снова обрела актуальность в связи с попытками зарубежных стран судить наших граждан, обвиняя их в работе на спецслужбы.
РАПСИ продолжает восстанавливать онлайн наиболее важных и интересных как для российского, так и зарубежного общества дел, предоставляя читателям возможность взглянуть на происходившее много лет назад глазами непосредственных участников и наблюдателей.
Фабула дела
Рихард Зорге, известный также под псевдонимом Рамзай, прибыл в Токио в 1933 году как немецкий журналист, аккредитованный изданием Frankfurter Zeitung. К этому моменту он уже четыре года занимался разведдеятельностью в пользу СССР, главной целью которой было предотвращение войны между Советским Союзом и Японией.
«Летом 1941 года над Зорге начали сгущаться тучи. В июле меня вызвали на допрос в полицию, чтобы заставить следить за Рихардом, уносить оставшуюся после его работы копировальную бумагу, докладывать о всех его выездах. Я, конечно, наотрез отказалась. Жандарм, который вел допрос, попытался запугать меня, заявив, что они сделают так, что Зорге сам откажется от встреч со мной… Когда меня наконец отпустили, потребовав ничего не говорить Зорге, я поспешила домой и, разумеется, все до малейших подробностей рассказала Рихарду…Однако визиты жандармов участились» (из воспоминаний близкой подруги Зорге Ханако Исии).
Задержание и арест Зорге состоялись осенью: в октябре. Примерно в это же время были арестованы и другие фигуранты дела — Ётоку Мияги, Хоцуми Одзаки, Бранко Вукелич и Макс Клаузен. По месту их жительства состоялись обыски, в ходе которых была изъята документация, свидетельствующая о шпионской деятельности группы.
Сначала все арестованные были доставлены в полицейские участки по месту жительства, однако спустя какое-то время их переправили в местную тюрьму Сугамо и поместили в одиночные камеры. Зорге была отведена камера № 20, находящаяся на втором этаже.
Всего по данному делу было арестовано 35 человек, из которых 17 японская прокуратура обвинила в причастности к группе Зорге.
Следствие по делу Зорге длилось несколько месяцев. Все это время советского разведчика допрашивали ежедневно с 9 утра до позднего вечера (всего он подвергся 45 допросам).
«Вначале я информировал Зорге в общих чертах о предстоящем допросе и его главных пунктах. Со своей стороны, Зорге выдвигал собственные требования. Мои познания немецкого и английского языков несовершенны, допрос требовал много времени, но Зорге не хотел переводчика… Поэтому, когда у нас возникали трудности в понимании, Зорге давал письменные объяснения» (прокурор Мицусада Ёсикава, лично проводивший допросы главного фигуранта, объясняет появление так называемых записок Зорге).
«В отношении самого дела всю ответственность он брал на себя и стремился облегчить вину других обвиняемых» (адвокат Сумидзи Асанума, представлявший интересы Зорге, о поведении советского разведчика на стадии следствия).
Зорге также акцентировал, что получаемая им информация была гораздо значительнее той, что получали его подельники: «Если сравнить этот источник информации с источниками, которые имел все другие члены моей группы, то, несомненно, все они находились на втором месте».
На первых же допросах второй фигурант дела — Одзаки — заявляет прокурору, что деятельность организации Зорге исходила из стремления предотвратить военный конфликт между Японией и СССР: «Мы сами непосредственно своими усилиями не могли предотвратить нападения на СССР». В связи с этим они, по его словам, передавали информацию в распоряжение Союза, давая ему возможность «делать правильную оценку обстановки и, основываясь на этом, строить соответствующим образом политику обороны».
«Обвинение против коммунистической группы, к которой причастны немцы Зорге и Клаузен, будет оглашено послезавтра. Обвинение будет также предъявлено и близкому помощнику принца Коноэ — Одзаки и другим японцам — Сайондзи, внуку последнего Генро, и Инукаи, сыну советника президента, убитого в 1932 году. Все они обвиняются в шпионаже в пользу Коммунистического Интернационала. Сайондзи и Инукаи обвиняются в выдаче государственных секретов Одзаки, хотя и непредумышленной.
Обвинение включает короткую биографию Зорге и его показания об известных ему коммунистических связях в Европе. Зорге, который в 1930 году приехал в Китай, а потом в Японию, был связным между Коминтерном и японской группой и передавал группе указания Коминтерна… (генерал Отг телеграфировал в Берлин информацию от японского МИДа).
Все это время дело Зорге было максимально закрытым для прессы и слушателей. Однако о завершении следственных действий было принято решение сообщить публично.
«В тексте обвинительного заключения будут опущены любые упоминания о членстве Зорге в нацистской партии. Японская юстиция рассматривает Зорге исключительно как международного коммуниста. Глава европейского отдела Министерства иностранных дел добавил, что обнародование обвинительного заключения стало необходимым потому, что Кабинет интересуется людьми, вовлеченными в дело. Никаких релизов больше не планируется. В прессе будет опубликован лишь релиз Министерства юстиции» (из телеграммы генерала Отга).
Сообщение Министерства юстиции Японии, опубликованное в газетах 17 мая 1942 года:
«В прокуратуре Токийского окружного уголовного суда закончилось энергично проводившееся с октября прошлого года расследование дела о раскрытой полицией международной шпионской организации под руководством Рихарда Зорге. Ее главными участниками являются специальный корреспондент газеты Frankfurter Zeitung в Японии Рихард Зорге, 47 лет; помощник заведующего токийским отделением французского агентства новостей «Гавас» Бранко де Вукелич, 38 лет; художник Ётоку Мияги, 40 лет; неофициальный советник токийского отделения правления Мантэцу – Хоцуми Одзаки, 42 года; владелец светокопировальной мастерской в Токио — Макс Клаузен, 44 года».
Указанные лица обвинялись в нарушении следующих законов: «О поддержании общественного порядка», «Об обеспечении государственной обороны», «О сохранении военной тайны». При этом Минюст не располагал ни одним свидетельством, доказывающим версию о том, что фигуранты дела действовали по заданию Коминтерна. Версия прокуратуры о нарушении обвиняемыми закона «О поддержании общественного порядка» также не была подтверждена в ходе следствия. Все улики свидетельствовали лишь о том, что задачей разведдеятельности Зорге являлось не свержение существующего в Японии строя, а сохранение мира между двумя державами.
«Уже было официальное сообщение о моем деле. У меня сжимается сердце, когда я думаю о том, какой удар это причинило вам» (Одзаки в письме жене и дочери от 2 июня 1942 года, комментируя тот факт, что из-за версии властей выглядит предателем и изменником родины).
Тем не менее дело подлежало направлению в Токийский окружной уголовный суд. По заключению прокуратуры разбирательство по делу Зорге в суде должно было проходить с применением характерной для японского права процедуры ёсин (судебного следствия).
Процедура ёсин
Для ведения судебного следствия (ёсин) назначался один из судей окружного суда, перед которым стояла задача проверить обоснованность представленных прокуратурой доказательств и самого обвинительного заключения.
Особенности данной процедуры в привычном понимании существенно ограничивали права подсудимых: обвиняемые не могли прибегнуть к услугам адвоката; утвержденные после ёсин материалы дела принимались в следующей инстанции коллегией судей как бесспорные доказательства; процедура исключала возможность участия присяжных заседателей при рассмотрении материалов по существу.
Судьей был назначен Кодзо Накамура. Переводчиком Зорге — Ёситоси Икома.
«Во время следствия, проводившегося прокурором Ёсикава, время допросов не было точно определено, оно устанавливалось в зависимости от наших условий и обстоятельств. Поэтому все было относительно свободно. Но когда началось расследование в суде, все изменилось. Это было официальное судебное разбирательство. Месяц за месяцем в страшную жару я приходил в прокуренную дымную комнату судьи и с утра до вечера, обливаясь потом, переводил.
Зорге привозили в суд из тюрьмы в четырехместном тюремном автомобиле. Его руки были скованы наручниками, а на голове был надет специальный тюремный головной убор амигаса (специальная соломенная шляпа с сеткой, прикрывающей лицо — прим.ред.).
Расследование теперь велось еще более сурово, нежели во время допросов прокурора Ёсикава. Теперь и Зорге, и я не только были лишены возможности поговорить, но не могли произнести лишнего слова даже шепотом. Протокол допроса, составленный судьей на японском языке, я должен был тут же перевести на немецкий и дать прочесть обвиняемому. Все это было крайне сложно» (вспоминает Икома).
На первом же допросе, заслушав обвинительное заключение прокуратуры, Зорге на вопрос судьи о комментариях озвученного заявил: «В зачитанном сейчас тексте имеются искажения, касающиеся таких фактов, как дата окончания мной школы, как деятельность моего деда 12 и некоторые другие. Однако все они не являются столь уж существенными. Но вот что меня привело в изумление: в этом тексте утверждается, будто моя деятельность направлялась именно Коминтерном, хотя в действительности ни я, ни моя группа никаких связей с Коминтерном не имели».
- Какую информация о японо-германских переговорах, имевших место в конце 1940 и начале 1941 годов, получил обвиняемый от Одзаки и Вукелича? — спросил судья Накамура на допросе.
- Эту информацию я получил в германском посольстве. Ни от Одзаки, ни от Вукелича такой информации я не получал, — отвечал Зорге.
- Какую информацию представил Одзаки по поводу поездки министра иностранных дел Мацуока в Европу весной 1941 года? — продолжал спрашивать судья.
- О целях поездки Мацуока мне стало известно в германском посольстве. Одзаки лишь подтвердил ее правильность по двум-трем вопросам. Но то, что он мне говорил, само по себе никакой ценности не представляло, поскольку все это было мне известно по данным германского посольства, — отвечал Зорге.
Судебное следствие продолжалось до конца 1942 года.
«Данное дело подлежит рассмотрению Токийским окружным уголовным судом», — гласило решение судьи Накамура, который в ходе ёсин не нашел основания для прекращения уголовного дела.
По итогам судебного следствия Зорге было предъявлено обвинение в получении непосредственно им информации в основном о внешнеполитических проблемах. Также было установлено, что все сведения советский разведчик получал в стенах немецкого посольства. Важнейшая информация, полученная Зорге, относилась к следующим вопросам: военно-фашистский путч в Токио в 1936 году; японо-германское сближение и заключение антикоминтерновского пакта; начало и развитие японо-китайской войны в 1937 году; попытка германского посредничества в японо-китайском конфликте; обострение японо-китайских событий; провал японо-германских переговоров о заключении союза с правительством Хиранума (1939 год); Япония и Вторая мировая война, позиция Японии после нападения гитлеровской Германии на СССР; отношения Японии с США и Англией.
Процедура кохан
В отличие от официального сообщения министерства юстиции в итоге прокуратура предъявила всем главным обвиняемым по делу Зорге обвинение в нарушении не трех, а четырех законов. Помимо упомянутых ранее, им инкриминировалось еще нарушение закона «О сохранении тайны в отношении военных ресурсов».
Коллегия судей для проведения процедуры кохан — судебного слушания по существу — формировалась на протяжении пяти месяцев.
«Председатель коллегии меняется уже в третий раз. Сейчас им вновь назначен Масару Хигути, который был с самого начала. Двое других членов коллегии остались прежними. Может быть, эти люди и вынесут приговор. Но кто бы они ни были — особой разницы это не составит. До меня случайно дошла весть, что слушание дела начнется с будущего месяца. Таким образом, это будет, видимо, в апреле или мае» (Одзаки в письмах к жене).
Рассмотрение по материалам двух главных обвиняемых — разведчика Рихарда Зорге и «его информатора», японского журналиста Хоцуми Одзако — началось в конце мая 1943 года в Токийском окружном уголовном суде.
Процессы проходили попеременно, совершенно обособленно друг от друга. Дела всех обвиняемых рассматривал один и тот же состав суда: председательствующий Тадаси Такада, члены — Масару Хигути и Фумигэн Митида. Обвинение было представлено начальником отдела окружной прокуратуры Тонэо Накамура и его заместителем.
Во многом коллегия судей во время процедуры кохан опиралась на доказательства, утвержденные следственным судьей на предыдущей стадии. Таким образом, во время слушаний по существу права защиты были в очередной раз существенно ограничены: в ходе процедуры кохан прокурор мог задавать вопросы любого характера и в неограниченном количестве как подсудимому, так и свидетелю; адвокат же каждый свой вопрос был обязан задавать председательствующему и только с его санкции присутствующие могли отвечать на него или нет.
Положение защиты осложнялось также тем, что дело Зорге было строго секретным, а это существенно ограничивало доступ к материалам.
«Присутствие публики в зале суда было запрещено с самого начала. Из обвиняемых нахожусь в суде только я. Я один буду предстоять перед лицом трех судей и двух прокуроров... В зале суда человек десять специально приглашенных — кто они такие?» (из письма Одзаки к жене).
Исследователи отмечают, что все судьи, прокуроры и адвокаты были одеты в черные мантии, отсроченные яркой пурпурной тканью. Мантии адвокатов, в свою очередь, были лишены этого символа и украшались белыми цветами.
Процесс велся на японском языке, с которого для Зорге транслировал уже работавший с ним переводчик Икома.
Адвокат Асанума вспоминал, что «доктор Зорге очень затруднял мне вести его защиту». Представляя интересы Зорге, он выбрал следующую версию защиты: главный обвиняемый — иностранец, и поэтому должен нести меньшую ответственность, чем обвиняемые японцы, так как они нарушали законы своего государства.
Так, во время одного из заседаний Асанума, не посоветовавшись со своим подзащитным, обратился к суду с ходатайством. Зорге тут же потребовал слова и заявил: «То, что только что сказал мой адвокат, ошибочно, и я не могу с ним согласиться. Ответственным за создание этой организации и за ее деятельность являюсь только я один. Другие участники были всего лишь моими помощниками. Так, например, Одзаки был лишь моим советником и собеседником по политическим проблемам. Если моя организация и ее деятельность являлись нарушением закона, то вину следует возложить только на меня одного. Было бы крайне ошибочным возлагать вину на Одзаки, снимая ее с меня».
«Я добывал информацию в германском посольстве, но я еще раз хочу подчеркнуть, что вряд ли ее можно отнести к разряду «государственных секретов». Ее давали мне добровольно. Для ее получения я не прибегал ни к какой стратегии, за которую меня следовало бы наказать. Я никогда не применял силу или обман. Посол Отт и полковник Шолль просили меня помочь им в написании отчетов, особенно Шолль, который мне очень доверял и просил меня прочитывать его собственные отчеты, прежде чем отослать и в Германию. Что до меня, я очень доверял этой информации, поскольку ее составляли и оценивали компетентные люди — военный и военно-морской атташе — для использования в германском генеральном штабе. И я уверен, что японское правительство, сообщая какую-либо информацию германскому посольству, предполагало возможность ее утечки» (заявлял Зорге).
«Второе заседание суда закончилось в пятницу. Следующее заседание состоится на той неделе в понедельник. Если дело будет идти с такой скоростью, то, я думаю, что после трех заседаний оно будет практически закончено и начнутся прения сторон. Судебный приговор будет, очевидно, вынесен после того, как закончится рассмотрение дел других обвиняемых» (из письма Одзаки к жене).
Предположение Одзаки оказалось близко к правде. Рассмотрению его дела было практически завершено в течение следующих двух недель.
«Послезавтра день вынесения приговора. Когда вы получите это письмо, судьба моя, я думаю, будет уже решена. Поэтому откровенно расскажу вам о моем душевном состоянии... Чтобы не беспокоилась Эйко, я обычно говорил вам: верьте в здравый смысл председателя суда. Но сейчас, я думаю, наступило время, когда действует что-то иное, нежели здравый смысл. Короче говоря, мое положение сейчас безнадежно. Я вполне подготовлен к наихудшему... Смерть, однако, не имеет уж столь большого значения. Особенно сейчас, когда происходит всемирная бойня рода человеческого, в результате которой уже погибло свыше 10 млн» (из письма Одзаки к жене).
Суд огласил приговор 29 сентября 1943 года. Во время оглашения приговора присутствовали оба — Зорге и Одзаки. Это была их первая встреча после ареста.
«Обвиняемый приговаривается к смерти», — гласило решение суда в отношении обоих фигурантов.
Еще два фигуранта — Вукелич и Клаузен — были приговорены к пожизненному заключению. А Мияги скончался еще до вынесения приговора.
Впоследствии в отношении всех фигурантов решения были опротестованы: в случае Одзаки и Зорге защитой, а в случае Вукелича и Клаузена — прокуратурой.
«Примерно дней через десять после вынесения приговора мне сообщили, что японский прокурор подал апелляцию в верховный суд и снова потребовал для меня смертного приговора. Итак, должно было состояться вторичное вынесение приговора... Но окончательный приговор все же был — пожизненное заключение» (вспоминает Клаузен).
В отношении остальных осужденных приговор также не был изменен.
Впоследствии защита Зорге и Одзаки обратилась с кассацией в Верховный суд Японии.
«…обвиняемый… обратился с кассационной жалобой в отношении приговора, вынесенного 29 сентября 1943 года Токийским окружным уголовным судом по делу о нарушении обвиняемым законов "О поддержании общественного порядка", "Об обеспечении государственной обороны", "О сохранении военной тайны", "О сохранении тайны в отношении военных ресурсов". Поскольку кассационная жалоба не была представлена в данный суд в срок, установленный законом, то суд, выслушав мнение прокурора Тоси Хирано, руководствуясь статьей 427 уголовно-процессуального закона, вынес следующее решение: указанную кассационную жалобу отклонить» (из постановления Верховного суда по жалобе Зорге).
Кассация Одзаки, хоть и была подана в срок, также была отклонена.
Исполнение приговора
Зорге и Одзаки были казнены через повешение утром 7 ноября 1944 года.
Впоследствии глава отдела по идеологическим преступлениям токийской прокуратуры Тамон Юда заявлял, что для исполнения приговора «был специально выбран день годовщины русской революции, исходя из благожелательности, характерной для японского бусидо (самурайский кодекс чести — прим.ред.)».
Подготовила Людмила Кленько
