Московские власти выпускают скандальный декрет: из первопрестольной выселяют коренных жителей, которые «не несут общественно-необходимую работу в городе». Распоряжение объясняется затруднениями с продовольствием Москвы, ведь теперь ей надо кормить ещё и переехавшее в новую столицу правительство. Однако печать считает, что законодательный акт «превратится в удобное орудие для глумления и расправы над неугодными гражданами», поскольку в нем содержатся расплывчатые формулировки и нет перечня полезных и бесполезных профессий.
Декрет о принудительном выселении, по оценкам печати, занимает первую строчку в списке «бестолковых и вздорных распоряжений» московских градоначальников, до этого лидером «хит-парада» являлся губернатор Растопчин, приказавший сжечь Москву.
РАПСИ продолжает знакомить читателей с правовыми новостями столетней давности, на дворе 14 марта 1918 года.
Разгрузка Москвы
Последнее распоряжение моск. Совета р. и с. депутатов об эвакуации из Москвы всех лиц, не несущих общественно-необходимой работы в городе, вызывает ряд недоумений у лиц, близко стоящих к делу учета населения.
– Это распоряжение, – говорило нашему сотруднику одно из компетентных лиц, – является только новой формой административной высылки, которая широко применялась при царском режиме. Прежде охранное отделение высылало так называемый неблагонадежный элемент. Теперь нам неизвестно пока, какая инстанция будет определять степень необходимости каждой профессии и сообразно с этим оставлять или выселять жителей. По существу, скорее всего подлежали бы эвакуации из Москвы безработные. Число их определяется в 100,000 человек, а с семьями они составляют значительную массу в 250,000, а то и 3000,000 человек, но армия безработных едва ли последует предписанию декрета. Для нее прежде всего стараются изыскать средства и даже облагают все население особым налогом в пользу безработных. Затем намечают общественные работы. Таким образом, создается противоречие: с одной стороны, безработных следует выселить, а с другой – их удерживают здесь деньгами и обещаниями работы.
Мне представляется, – продолжал собеседник, что этот декрет за исключением единичных применений останется без исполнения. Нет аппарата, который мог бы провести его в жизнь, и нет, наконец, физических сил выполнить его в полной мере.
При нынешнем состоянии железнодорожной сети из Москвы в районы производящих губерний может быть направлено ежедневно 5-6 поездов. Следовательно, из Москвы ежедневно можно выселить не более 3.000 чел.
Сколько же потребуется времени, чтобы эвакуировать сколько-нибудь значительное количество населения? Да, в сущности говоря, и нет надобности в такой принудительной эвакуации, так как Москва и без того сокращается в своем населении. Кто может, и сам уезжает отсюда. Свободных помещений сколько угодно, цены на них с каждым днем падают. Непонятна поэтому и предпринятая перепись квартир. Если эта перепись желает провести в жизнь норму – 1 комната на человека, – то такое комнатное равенство совершенно невозможно. В Москве насчитывается лишь 500,000 комнат, а население 1.800,000 человек. Ясно, что невозможно предоставить каждому обывателю комнату.
(Раннее Утро)
Арест кн. Г. Е. Львова. Тюмень. В руках военного комиссара северного фронта находится князь Львов, бывший председатель совета министров, который арестован и содержится под надежной охраной.
Высылка Михаила Романова. По постановлению совета комиссаров высланы в Пермскую губ. Б.в. кн. Михаил Александрович, его секретарь Джонсон, бывший начальник жандармского отделения в Гатчине Розмеровский и делопроизводитель Гатчинского дворца Власов. На днях за Михаилом Романовым в ссылку последует его супруга княгиня Барсова с детьми.
(Раннее Утро)
Принудительное выселение
Москва удостоилась высокой чести сделаться столицей Российской республики, и одновременно с этим ей предписано изгнать из своих стен значительную часть своего населения.
В день приезда в Москву народных комиссаров московские советы публикуют обязательное постановление о принудительном выселении из Москвы. Среди административного творчества последнего времени, которое, казалось, притупило у нас восприимчивость к открытому глумлению над общественными интересами и полному неумению разрешать практические задачи, – последний декрет займет не последнее место. В данном случае бесполезно говорить о правовой стороне дела, о попытке путем распоряжения местной власти создать институт массовой административной высылки. Было бы также напрасно искать какие-либо исторические примеры в европейской или русской жизни: даже полицейское государство старого порядка могло бы позавидовать «самой свободной республике мира» в ее искусстве не считаться с самыми элементарными правами коренных ее граждан. Более ста лет назад московскому губернатору Растопчину, известному своими бестолковыми и вздорными распоряжениями, не приходило в голову столь простое средство очистить Москву от жителей; историческая легенда сохранила за ним только славу другого решительного плана, стоящего почти на том же уровне государственной мудрости: поджечь Москву перед приходом неприятеля.
Не так легко понять и мотивы нового декрета. Официально на первый план выдвинуты затруднения в продовольствии новой столицы, которая имеет честь оказывать гостеприимство «первому социалистическому правительству мира» и уже поэтому заслуживает в первую очередь быть снабженной хлебом. В этом частном случае повторяется знакомая картина. Неспособное по существу разрешить вопрос продовольствия, упорно цепляясь за остатки разрушенной хлебной монополии, в целях поддержания доктрины не останавливаясь перед расстрелом мешочников, этих голодных крестьян и рабочих, едущих за хлебом, – правительство народных комиссаров хватается за первую попавшуюся под руку меру. Вместо того, чтобы привозить хлеб в столицу, не проще ли принудительно передвинуть население «в губернии, наименее затронутые продовольственным кризисом?» Но стоит только на минуту представить себе конкретную обстановку этой меры, чтобы ясно видеть всю ее беспочвенность и всю ее жестокость. Московское население уже не первый месяц бежит из голодной Москвы. Сотни интеллигентных семей, тысячи крестьян и пришлых рабочих, так или иначе связанных с деревней, предпочли как-нибудь кормиться у себя дома, чем зарабатывать и голодать в Белокаменной. Какие же новые десятки и сотни тысяч людей предполагает выселить советская власть из Москвы и тем облегчить продовольствие столицы? Коснется ли эта мера «прежде всего людей без определенных занятий», тех десятков тысяч безработных, которых отмечает в данный момент фабричная и профессиональная статистика? Или рабоче-крестьянское правительство все же остановится перед явной жестокостью своего же распоряжения и не будет насильно подвергать всем мытарствам беженства тех московских рабочих, которые предпочитают голодая все еще оставаться в Москве, где у них есть хоть угол и кров, а не бежать на чужбину, в губернии с продовольственными запасами? Но, может быть, выражение декрета «без определенных занятий» коснется только представителей одной буржуазии и интеллигенции, принудительное выселение которых из Москвы должно поднять питание столицы? Где доказательства, где расчеты для обоснования этой новой социально-политической репрессии? Но разве нужно спрашивать об этом?
Эвакуация в Москву всего правительства хотя разрушенного, но все же многочисленного аппарата происходит необычайно спешно. При условиях спешки, под угрозой наступающего врага, разве не излишняя придирчивость, – требовать ответа на вопросы о том, как при новых условиях будут функционировать центральные государственные учреждения, наспех собранные и наспех перевезенные. Какое число чиновников Российской республики в настоящее время сможет переехать в Москву и начать свою новую служебную деятельность? Ясно одно: в Москве должны быть освобождены помещения для приема петроградских гостей!
И вот вслед за реквизицией особняков, в которых, очевидно, по воспоминаниям о дворце Кшесинской предпочитают селиться народные комиссары, вслед за реквизицией многоэтажных домов, откуда жители в 24 часа выбрасывались чуть ли не на улицу, намечены новые решительные меры: принудительное выселение из Москвы.
«Служащие закрытых или эвакуированных заведений», т.-е. все бывшие служащие упраздненного судебного ведомства, закрытого земского и городского союзов, многолетние работники московской городской управы, сотни служащих закрывающихся промышленных, торговых заведений, учащие и учащиеся принудительно закрываемых школ и гимназий, – одним словом тысячи «буржуазных» интеллигентных и рабочих семей должны покинуть Москву. Все, кто не выполняет в столице «общественно-необходимую работу». Обязательное постановление как будто нарочно написано так, чтобы охватить возможно большую категорию людей и открыть простор для возможно широкого произвола при применении декрета.
Уезжать из Москвы. Но куда? Не в богатую ли хлебом Украину, которая после налета большевиков подвергается немецкой оккупации? Не в Кремль ли, который находится во власти большевистских матросов, творящих там дикий самосуд над людьми? Уезжать, но как? В поездах, путешествие в которых детям, старикам и больным грозит неминуемой гибелью? Правда, советская власть обещает предоставить специальные поезда для эвакуации жителей Москвы. Но будет ли выполнено и выполнимо ли это обещание? Уезжать из Москвы, – но на какие средства? – тем людям, которые уже несколько месяцев живут без заработка, еле перебиваясь в Москве? Но разве соображения человечности и здравого смысла обязательны для советского правительства? Оно, быть-может, и понимает, что фактически оно не в силах выселить те сотни и тысячи интеллигентных людей, которые остаются в Москве вовсе не из желания быть поближе к народным комиссарам.
Новый декрет московских советов может превратиться в удобное орудие для глумления и расправы над неугодными гражданами.
(Русские ведомости)
Подготовил Евгений Новиков
