С конца XVII века государство поставило духовенство себе на службу. Священники должны были учить прихожан исполнять законы и указы светских властей, исповеди использовались как средство раскрытия преступников и заговорщиков. Попытки превратить духовенство в чиновничий аппарат сопровождались правовыми ограничениями, превратившими их в закрытое сословие.

О правах, привилегиях и взаимоотношениях с государством духовенства во времена растянувшегося почти на три века синодального периода истории РПЦ рассказывает в пятнадцатом эпизоде своего расследования кандидат исторических наук, депутат Госдумы первого созыва Александр Минжуренко.

Ограничение прав духовенства Соборным уложением 1649 года, реформы Никона, раскол церкви, секуляризация церковных земель и, наконец, ликвидация патриаршества – всё это случилось довольно быстро, и нанесло страшный удар по РПЦ. Православное духовенство оказалось в совершенно новом правовом положении. Начался длительный — до 1917 года — синодальный период истории русской церкви.

За деятельностью Священного Синода присматривал назначенный императором обер-прокурор, который в дальнейшем из контролера превратился в руководителя ведомства. Это особенно не нравилось духовенству и даже оскорбляло их чувства: верховный руководящий церковный орган возглавлял чиновник — человек, не имевший никакого духовного звания.

Включив фактически священников в разряд государственных служащих, и взяв их на казенное содержание, государство вело себя по отношению к духовенству точно так же, как и к другим составным частям госаппарата.

Правительство стремилось сократить расходы на финансирование этой структуры путем запретов на строительство новых церквей и предпринимая меры по «сокращению штатов» духовного ведомства. Так, архиереи, принимая кафедру, должны были давать клятвенное обещание, что «ни сами не будутъ, ни другим не допустятъ строить церквей свыше потребы прихожанъ». Архиереям же было приказано не ставить новых священников, пока имеются в живых старые.

Государство в этот период, во-первых, способствовало превращению духовенства в закрытое сословие, т.е. препятствовало пополнению его рядов людьми из других слоев общества. Это сословие приобрело тем самым кастовые черты.

Ранее низшее приходское духовенство было избирательным. Прихожане выбирали, обыкновенно, из своей среды, как им казалось, подходящего для священнического сана человека, давали ему грамоту о выборе и посылали «ставиться» к местному архиерею. В синодальный же период на новые приходы претендовало обычно сразу несколько человек из сыновей священников.

Поэтому государство, во-вторых, приняло меры, препятствующие даже естественному росту численности священников. Далеко не все сыновья священнослужителя отныне имели возможность пойти по стопам родителя. Духовный сан теперь мог принять только один — младший сын священника.

Другие отпрыски должны были добывать себе средства к существованию на государевой службе: растущий бюрократический аппарат создавал множество вакансий для образованных людей. Да и для армии нужно было всё больше офицеров. В этих же целях выход из духовного звания был облегчён, и власти благосклонно смотрели на священников, покидавших духовный сан.

Однако поповичи не рвались на военную и государственную службу, стараясь все-таки закрепиться в знакомой им от рождения сфере деятельности. В результате церковный клир оказывался чрезвычайно переполненным детьми духовенства, старыми и молодыми, ожидающими «места», а пока пребывающими при отцах и дедах священниках в качестве пономарей, звонарей, дьячков и т.п.

В 1722 году Синоду доносили, что при некоторых ярославских церквах числилось столько поповских детей, братьев, племянников, внуков на причетнических местах, что их приходилось на пятерых священников едва ли не по пятнадцати человек.

В XVIII веке очень редки были приходы, где значился один только священник, — в большинстве их было по двое и по трое. Были такие приходы, где при наличности пятнадцати дворов прихожан имелось два иерея при тёмной, деревянной, полуразвалившейся церковке.

В больших селах число священников доходило до шести и более. При такой «перенасыщенности» священников многие из них влачили жалкое существование в материальном смысле: малые бедные деревеньки не могли прокормить своих духовных пастырей. И потому те отправлялись на побочные заработки.

Появилась даже целая категория бродячих или «крестцовых» попов. Крестцами в Москве и других городах называли места пересечения больших улиц, где всегда толпилось много народа. В Москве особенно славились Варварский и Спасский крестцы. Именно здесь по преимуществу собиралось духовенство, ушедшее со своих приходов для вольного промысла саном священника и дьякона. Они предлагали свои услуги тем, кто хотел отслужить молебен на дому, справить в доме сорокоуст, благословить поминальную трапезу.

Все такие нуждающиеся в священнике люди шли на крестец и здесь выбирали, кого хотели, т.е. нанимали одного из бродячих попов. Отпускную грамоту от архиерея, позволявшую священнику отправиться на заработки, получить было легко, а часто такую грамоту выдавали архиерейские прислужники — за взятки.

Синод боролся с такими бродячими священниками, запрещая вообще этот вид деятельности. Возможно, это явление «крестцового» духовенства и привело к тому, что и до священников докатилось крепостное право. Их стали прикреплять к местам служения. Выдача перехожих грамот сначала очень затрудняется, а потом совсем прекращается, причём мирским лицам строжайше, под штрафом и наказанием, запрещается принимать для исполнения требы бродячих попов и дьяконов.

Государство довольно грубо использует священнослужителей в своих интересах, понуждая их даже к нарушению тайны исповеди. Священник не только должен был учить прихожан покорно исполнять все государственные указы и законы, но и помогать правительству в установлении и сыске тех, кто поносил деятельность царя и враждебно относился к власти.

Если на исповеди вскрывалось, что исповедующийся совершил государственное преступление, причастен к бунту и злоумышлениям на жизнь государя и его семьи, то священник должен был под страхом казни донести о таком исповеднике и его исповеди светскому начальству.

И, наверное, исходя из охранительных и чисто полицейских целей, правительство постановило, «чтобы в городах и уездах всякого чина мужского и женского пола люди у отцов своих духовных исповедовались ежегодно», причём за уклонение от исповеди взимался штраф.

На духовенство также была возложена обязанность разыскивать и, при помощи светского начальства, преследовать и ловить раскольников, уклонившихся от уплаты двойных податей.

Во всех таких случаях священник выступал как подведомственный светской власти чиновник: он действовал в подобных ситуациях как один из полицейских органов государства вместе с фискалами, сыщиками и дозорщиками Преображенского приказа и Тайной канцелярии. Донос священника часто приводил к осуждению виновного и к жестокой расправе с ним.

Государство вмешивалось в дела церкви даже в весьма деликатных чисто духовных сферах, ограничивая права духовенства в признании различных «чудес» и обнаружении новых святых мощей. Правительство строго предписывало проявлять сугубую осторожность в принятии «невѣдомыхъ гробовъ» за святые мощи и в явлении чудотворных икон. Запрещалось вымышлять чудеса и допускать в церковь юродивых.

В дела светских властей духовенству вмешиваться категорически запрещалось. Только в исключительных случаях, когда «явная неправда будет», архиереям дозволялось писать царю. За исполнение всех этих «государственных» обязанностей архиереям в XVIII веке было назначено жалование от одной до двух с половиной тысяч рублей в год.

Таким образом, в синодальный период государство существенно сократило права духовенства и четко регламентировало всю их службу. В то же время получила развитие тенденция оформления духовенства в привилегированное сословие.

В 1722 состоявшие на службе священнослужители и члены их семей были освобождены от подушной подати. В 1724 году духовенство было освобождено от рекрутской повинности, а в 1736 году от постоев войск, дежурств на съезжих дворах, явки к офицерам для работ и посылок. В 1742 году священников освободили от «хождения к рогаткам на караулы и на пожары и от прочей полицейской должности». В 1767 священники и иеромонахи были освобождены от телесных наказаний, а в 1771 эта привилегия была распространена и на диаконов.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 9 апреля