Первая мировая война стала катализатором революционных настроений в российском обществе, которым в наименьшей степени оказались подвержены казаки. О правовых причинах как особой верности монархическому укладу этого сословия, так и изменений их принципов в феврале 1917 года рассказывает в четырнадцатом эпизоде своего расследования кандидат исторических наук, депутат Госдумы первого созыва Александр Минжуренко.

Первая мировая война складывалась не очень удачно для России. Страна была не готова к ней во всех отношениях, о чем и докладывало Николаю II большинство министров. Однако император принял все же решение о мобилизации армии, т.е. о вступлении России в войну. 

В результате этой неподготовленности тыла армия была недостаточно обеспечена оружием, боеприпасами, медикаментами и несла большие потери. Были утрачены значительные территории, особенно во время «великого отступления» июня-сентября 1915 года.

На этом фоне царь принимает решение встать во главе своих войск и в августе 1915 года назначает себя Главнокомандующим. Это было серьезной ошибкой Николая II: с этой поры все неудачи армии стали связывать непосредственно с его именем. Данное обстоятельство, а также связь царской семьи с Распутиным привели к резкому снижению авторитета императора. 

С учетом и других факторов в Российском государстве сложилась ситуация, которую принято называть «монархическим кризисом». Этому поспособствовала и либеральная печать, резко критиковавшая власть по малейшему поводу и возлагая всю вину за неудачи и тяготы на существовавший политический режим в стране. 

Буржуазные политические партии и их фракции в Государственной Думе, составлявшие большинство в парламенте, интенсивно занимались «раскачиванием трона». Недовольство действиями Николая II всё более громко стали выражать почти все слои населения России. Все эти настроения проникли и в действующую армию, охватив не только солдатскую массу, но и офицерство, включая генералитет.

И, наверное, только казаки оказались менее других подвержены этим революционным настроениям. Сказывался их глубинный устойчивый монархизм, консерватизм и религиозность. Они ведь имели свой особенный менталитет, с детства готовя себя к службе государю и считая себя опорой государственности и трона.

Конечно, усталость от войны, большие людские потери, утрата родных и близких, затянувшаяся разлука с домом отражались и на умонастроениях казаков. Но их ропот на недостатки в снабжении армии, на бытовые тяготы фронтовой жизни обычно не возвышался до высокого политического уровня, до сомнения в монархии и в монархе.

Убедительным свидетельством стойкости казаков и их верности присяге и трону являлось беспрецедентное абсолютное отсутствие дезертирства в казачьих войсках. Подобного не было ни в одной армии в мировой истории.  

Война выступила катализатором нарастания революционных настроений в российском обществе. Они присутствовали и ранее. Не случайно есть версии о том, что и война во многом была начата царем с целью сбить растущую волну революционных настроений. 

Требования различных политических сил касались, прежде всего, расширения прав большинства категорий населения. И отсутствие брожения среди казаков лишний раз свидетельствует о том, что казачество по большому счету было довольно своим правовым положением. 

Несмотря на то, что они были земледельцами-тружениками, своими силами обрабатывающие собственные земельные угодья, при обременении тяжкими воинскими повинностям они все же имели значительные привилегии и льготы в правовом смысле. Все-таки их объем прав выделял их из всей массы трудового населения: крестьян, рабочих, ремесленников.

Некоторое недовольство своим правовым положением казаки стали выражать в ходе проведения столыпинской аграрной реформы. Нет, этой реформой их права не были никоим образом урезаны, но зато казаки увидели, насколько были расширены права крестьян. 

Самые крепкие крестьянские хозяйства отныне были освобождены от оков общины и получили возможности свободного развития. Видимо, некие похожие преобразования, по мнению самых зажиточных казаков, назрели и в казачестве. 

Именно в казачьих областях, с их относительным многоземельем и удобным географическим положением, вполне могли прижиться насаждаемые Столыпиным хутора. Однако, в отличие от крестьян, казаки не имели права выделиться из своей общины и завести отдельное хозяйство

Во время войны в некоторых казачьих кругах иногда стали вспоминать о той прошлой эпохе вольностей, когда они сами избирали атаманов и жили по своим законам. Но эти настроения не были массовыми, про прошлые времена вспоминали как правило только отдельные офицеры, включая старших, мечтавшие о хотя бы частичном восстановлении казачьей автономии, о расширении прав своего местного самоуправления. 

Однако чаще всего всё это оставалось на уровне разговоров в своем кругу. О создании каких-либо организаций, выступавших за расширения прав казачества, пока речи не шло.

Патриотический подъем, наблюдавшийся в самые первые месяцы войны, породил и известный взрыв ксенофобии в виде антинемецких выступлений. В них принимали участие и казаки, многие из которых поддерживали черносотенцев. Здесь мечты о восстановлении выборности атаманов из своего казачьего сословия тесно переплелись с шовинистическими антигерманскими настроениями. 

Особое раздражение у казаков вызывало засилье в высшем командовании армии генералов с немецкими фамилиями. Даже атаманами Терского, Сибирского, Забайкальского и Семиреченского казачьих войск в начале XX века являлись генералы немецкого происхождения. А казаки, и по прошествии многих десятков лет после ликвидации выборности своих вожаков, всё еще считали, что атаманом казачьего войска может быть, во-первых, только русский человек и, во-вторых, только представитель их сословия. 

Однако все упомянутые причины недовольства своим правовым положением не привели казаков в лагерь противников монархии. Но, можно сказать, они несколько ослабили их верноподданнический настрой. И поэтому казаки заняли в большинстве своем нейтральную позицию в февральских событиях в Петрограде. Во всяком случае, далеко не все из них были готовы снова выступить в роли карателей и помощников жандармерии и полиции при разгоне демонстраций рабочих столицы. 

Есть интересная статистика поведения казаков в революционный период: так, 25 февраля 1917 года казаки восемь раз разгоняли демонстрантов, семь раз уклонились от выполнения приказов, а в двух случаях совместно с демонстрантами участвовали в открытых вооруженных схватках с полицейскими. 

Самой первой жертвой революции стал пристав Крылов, который пытался 25 февраля на Знаменской площади заставить казаков пустить в ход оружие против демонстрантов. Подхорунжий Филатов зарубил жандарма.

Из всех лозунгов революционеров рядовым казакам был близок только один, призывавший к немедленному окончанию войны. Призывы к свержению самодержавия они встречали пассивно. Видимо, они полагали в массе своей, что до этого дело не дойдет. 

Казаки были против войны и не хотели стрелять в народ – в этом была вся их «политическая платформа». Поэтому для них явилось полной неожиданностью отречения Николая II и Михаила.

Среди казаков царила растерянность. Некоторые из них примыкали к ликующим толпам петроградцев, но большинство казаков пребывало в великом смущении. Неизвестно, как повели бы себя казаки, если бы нашлись авторитетные вожаки, призвавшие их к защите монархии. Но этого не случилось. 

А когда и Русская православная церковь радостно провозгласила о том, что «свершилась воля Божья» и призвала паству к поддержке Временного правительства, все контрреволюционные настроения у казаков угасли. 

Церковь своими решениями освободила их от присяги на верность Государю. Да и сам император своим «добровольным» отречением также освободил казаков от обязанностей по отношению к трону.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 3 марта