К 140-летней годовщине поворотного для российского права процесса по делу Веры Засулич РАПСИ начинает новый проект. Мы восстанавливаем онлайн ряда событий, предоставляя возможность взглянуть на происходившее глазами непосредственных участников и наблюдателей. Предлагаем читателям увидеть ранее незамеченные детали.

Дело Засулич наблюдатели назвали судом над законом в Российской империи, который не гарантировал защиты от произвола. Этот процесс и вердикт присяжных дали начало государственному проекту правового просвещения граждан, которое было объявлено призванием российских юристов.

По словам доцента Татьяны Борисовой, это должно было показать истинность начал права через критику действующих законов, вызвать интерес к инструментам правовой защиты от беззаконий и произвола с помощью права необходимой обороны или судебной защиты.

«Люди поддадутся добрым внушениям, только докажите им ясно и последовательно, что такое-то действие незаконно, и почему оно незаконно. А известно, что именно этого сознания незаконности многого, совершаемого нами, и недостает нашему обществу». (правовед Николай Нелидов)

Участники процесса. На скамье подсудимых 28-летняя Вера Засулич.

Коллегия судей: председатель суда Анатолий Кони, а также В. Сербинович и О. Ден.

Прокурор — Константин Кессель.

Адвокат — Петр Александров.

Состав присяжных заседателей: девять чиновников, один дворянин, один купец, один свободный художник.

Старшина присяжных — надворный советник А. Лохов.

Заинтересованное лицо — министр юстиции Константин Пален.

«В конце февраля следствие было окончено, и по просьбе Палена, переданной мне через (прокурора Александра) Лопухина, дело назначено было к слушанию на 31 марта. Я советовал пустить его летом, среди мертвого сезона, когда возбуждение, вызванное Засулич, утихнет и успокоится, но Пален настаивал на своей просьбе, утверждая, что и государь, на которого он вообще любил ссылаться, желает скорейшего окончания дела». (судья Кони)

«Обвинитель, защитник, присяжные — вздор, все зависит от вас». (министр юстиции Пален открыто заявляет Кони, что Засулич должна быть осуждена)

Выбор обвинителя. Юрист и поэт С.А. Андреевский ответил отказом на предложение выступить обвинителем. Бывший костромской губернский прокурор В.И. Жуковский отказался, ссылаясь на то, что преступление Засулич имеет политический оттенок. В итоге обвинителем согласился стать товарищ прокурора Петербургского окружного суда К.И. Кессель.

Выбор защитника. Активное желание представлять в суде интересы Засулич выказали сразу несколько адвокатов, но вначале она собиралась защищать себя сама. Однако при получении обвинительного акта подсудимая сделала официальное заявление, что избирает своим представителем присяжного поверенного и бывшего прокурора судебной палаты П.А. Александрова.

«Допуск публики без билетов мог вызвать всевозможные беспорядки, скандалы и, может быть, даже увечья». (судья Кони принимает решение оградить доступ публики к формально открытому процессу)

«Некоторые сановные негодяи, допущенные на закрытый для публики политический процесс над пропагандистами 1877 года, распространяли слухи о том, что подсудимые, стесненные на своих скамьях и пользуясь полумраком судебной залы, совершают во время следствия половые соития». (судья Кони начал распространение билетов на процесс среди влиятельных светских персон, во многом именно от точки зрения присутствовавших на заседании зависела трактовка приговора в столице. Он признает наличие «черного списка», составленного им по итогам предыдущих процессов. Особое внимание уделяется в предоставлении значительной части билетов на процесс Засулич образованным и прогрессивным женщинам Петербурга)

Накануне заседания присяжные обращаются к судье Кони через судебного пристава с вопросом, «не следует ли им в виду важности заседания 31 марта надеть фраки, у кого есть, и белые галстухи». (судья Кони признает, что участники процесса начинают воспринимать его как своего рода театрального режиссера)

Рассмотрение дела Засулич начинается 31 марта 1878 года в 11 часов утра в Петербургском окружном суде. Ее действия квалифицированы по статьям 9 и 1454 Уложения о наказаниях, что предусматривало лишение всех прав и ссылку на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет.

Секретарь суда докладывает, что 26 марта от потерпевшего, генерала Федора Трепова, поступило заявление, что он по состоянию здоровья не может явиться в суд. Оглашено медицинское свидетельство, подписанное профессором Николаем Склифосовским и другими врачами.

«Я признаю, что стреляла в генерала Трепова, причем могла ли последовать от этого рана или смерть, для меня было безразлично». (на допросе обвиняемая Засулич признает вину. Причиной поступка она называет наказание розгами народника Алексея Боголюбова 13 июля 1877 года. Порка была проведена по приказу градоначальника Петербурга Трепова, при появлении которого Боголюбов отказался снять шапку. Телесные наказания на тот момент были запрещены законом)

«О происшествии 13 июля и о мотивах его я слышала в Петербурге от разных лиц, с которыми встречалась. Рассказывали о том, как в камеры врывались солдаты, как сажали в карцер; потом я слышала, что Боголюбову было дано не 25 ударов, а наказывали, пока не окоченел. Я по собственному опыту знаю, до какого страшного нервного напряжения доводит долгое одиночное заключение...» (обвиняемая Засулич дает основания рассмотреть ее дело в контексте права необходимой самообороны, которое активно лоббирует судья Кони)

«Правом необходимой обороны называется употребление частной силы гражданина для защиты своих прав или прав другого, против начатого нарушения, в тех случаях, когда защита общественной властью невозможна». (Кони цитирует определение философа Людвига Фейербаха)

«Всякий гражданин, имеющий обязанность исполнять закон, имеет и право не допускать противозаконных действий. В этом смысле необходимая оборона составляет не только право, но и священную обязанность всякого гражданина. Непользованием таким своим правом гражданин будет допускать совершаться несправедливостям со стороны общественных лиц». (позиция Кони о самообороне позволяет рассматривать преступление Засулич как единственную форму «самообороны общества от произвола чиновников»)

«Мне казалось, что такое дело не может, не должно пройти бесследно. Я ждала, не отзовется ли оно хоть чем-нибудь, но все молчало, и в печати не появлялось больше ни слова... Тогда, не видя никаких других средств к этому делу, я решилась, хотя ценою собственной гибели, доказать, что нельзя быть уверенным в безнаказанности, так ругаясь над человеческой личностью». (допрос обвиняемой Засулич)

«(а) неприменение необходимой обороны может быть гибельно для гражданской свободы;

(b) допущение необходимой обороны ведет к большей осмотрительности со стороны чиновников;

(с) достоинство государственной власти не умалится, если она не признает неправильно действующих агентов своими слугами». (Кони выдвигает три аргумента, которыми пытается доказать пользу необходимой обороны против неправовых действий чиновников)

«Самоуверенно предположив, что ее взгляд вполне солидарен со взглядами общества… Засулич сочла возможным устроить какой-то тайный суд. Устроив тайный суд, она сочла возможным соединить в своем лице и прокурора, и защитника, и судью; она считала возможным постановить смертный приговор, который она же, молодая женщина, привела в исполнение, к счастию, неудавшееся». (обвинитель Кессель оспаривает общественную значимость поступка Засулич. Он объясняет невозможность ее оправдания путем противопоставления самосуда Засулич «суду законному»)

«Необходимая оборона есть состояние самоуправства. По-видимому, существование необходимой обороны в этом смысле противоречит судебному началу, и они оба не могут существовать совместно. Казалось бы, что существование и допущение права необходимой обороны отрицает бытие государственной власти, отрицающей самосуд. Но в самом деле это начало показывает на существование и господство государственной идеи». (позиция Кони опирается на сочинения немецких правоведов, утверждавших, что право необходимой обороны нужно и полезно для государства)

«Я вполне уверен в вашем согласии с тем, что каждый общественный деятель, кем бы он ни был, имеет право на суд законный, а не суд Засулич. Я уверен также в вашем согласии, что никакая общественная жизнь, никакая общественная организация не возможна там, где общественные деятели, администраторы, судьи, земские деятели, публицисты вынуждены были бы помнить, что как бы они ни поступали, а с той или с другой стороны на них все-таки будет направлен револьвер. Я думаю, что эти общественные деятели имеют право на то, на что имеет право каждый человек, право на жизнь». (обвинитель Кессель считает неприменимым понятие необходимой обороны в судебном процессе и требует соблюдать законные средства)

«Она говорит, что хотела доказать, что нельзя безнаказанно производить подобного рода действий. Из этих слов Засулич видно, что ее действия служили как бы выражением обязанности устранить явления, которые, по ее мнению, были вредны обществу...

Какое право она имела присваивать своим взглядам те последствия, которое имеет только судебный приговор?» (Кессель разоблачает возможные аргументы в пользу нравственных целей общественной защиты. Он ставит под сомнение легитимность претензий частного действия на выражение общественной воли. Только судебный приговор «выражает общественную совесть». Право на применение насилия имеет только государственный институт, который Кессель обозначал как суд)

Судья Кони сообщает, что законными средствами противодействовать произволу Трепова были рапорты прокуратуры, которые ни к чему не привели. Обществу о них ничего не сообщалось.

«Поступай всегда так, чтобы то правило, на основании которого ты действуешь, могло быть признано за обязательное всеми разумными существами». (Кессель приводит максиму Канта, обличая якобы высокую нравственность поступка Засулич)

«В практической жизни общие положения, принципы нравственности... выражаются законом, который путем отрицательным, путем определения: чего нельзя делать, указывает границы, за пределами которых начинается область безнравственности» . (Кессель поясняет, что нравственные нормы зафиксированы в законе, единственно возможный и законный метод улучшения общественного устройства следует искать в суде, «решающем, что есть право и что не право»)

«He в фактах настоящего дела, не в сложности их лежит его трудность; дело это просто по своим обстоятельствам, до того просто, что, если ограничиться одним только событием 24 января, тогда почти и рассуждать не придется… Вера Ивановна Засулич принадлежит к молодому поколению. Она стала себя помнить тогда уже, когда наступили новые порядки, когда розги отошли в область преданий… Но наступил великий день, который чтит вся Россия, — 17 апреля 1863 г., — и розга перешла в область истории… В то время было много опасений за полное уничтожение розги, опасений, которых не разделяло правительство, но которые волновали некоторых представителей интеллигенции. Им казалось вдруг как-то неудобным и опасным оставить без розг Россию, которая так долго вела свою историю рядом с розгой, — Россию, которая, по их глубокому убеждению, сложилась в обширную державу и достигла своего величия едва ли не благодаря розгам. Как, казалось, вдруг остаться без этого цемента, связующего общественные устои?» (адвокат Александров)

Обвинитель Кессель жалуется на то, что речь защитника сопровождается аплодисментами, тем не менее председатель Кони не исполняет свои обязательства не только прекратить «беспорядок», но и «пригласить присяжных заседателей не обращать ни малейшего внимания на такое обстоятельство, которое не должно иметь никакого влияния на разрешение дела».

«Человек, по своему рождению, воспитанию и образованию чуждый розги; человек, глубоко чувствующий и понимающий все ее позорное и унизительное значение; человек, который по своему образу мыслей, по своим убеждениям и чувствам не мог без сердечного содрогания видеть и слышать исполнение позорной экзекуции над другими, — этот человек сам должен был перенести на собственной коже всеподавляющее действие унизительного наказания. Какое, думала Засулич, мучительное истязание, какое презрительное поругание над всем, что составляет самое существенное достояние развитого человека, и не только развитого, но и всякого, кому не чуждо чувство чести и человеческого достоинства» (защитник Александров)

«Это не ее, а меня, всех нас — общество судят.

Нам даны уставы, законы, положения, созданы учреждения; но кто же их не соблюдает, кто проповедует систему всевозможных охранений и усмотрений, запретов и недоверий, кто прямо или косвенно потворствует разладу между словом и делом, что делало общество, отчего молчала печать, не раздавались ли, наоборот, протесты против малейших поползновений обуздать наше своеволие, не находились ли публицисты, которые извергали ругательства, требовали публичных экзекуций, розог и плетей на площадях». (корреспондент «Голоса» Григорий Градовский)

«Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и остается только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников». (защитник Александров)

«Обсуждая основания для снисхождения, вы припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич. Быть может, ее скорбная, скитальческая молодость объяснит вам ту накопившуюся в ней горечь, которая сделала ее менее спокойною, более впечатлительною и более болезненною по отношению к окружающей жизни, и вы найдете основания для снисхождения». (напутственное слово судьи Кони присяжным)

Вопросы присяжным:

1) Виновна ли Засулич в том, что, решившись отомстить градоначальнику Трепову за наказание Боголюбова и приобретя с этой целью револьвер, нанесла 24 января с обдуманным заранее намерением генерал-адъютанту Трепову рану в полости таза пулею большого калибра?

2) Если Засулич совершила это деяние, то имела ли она заранее обдуманное намерение лишить жизни градоначальника Трепова?

3) Если Засулич имела целью лишить жизни градоначальника Трепова, то сделала ли она все, что от нее зависело, для достижения этой цели, причем смерть не последовала от обстоятельств, от Засулич не зависевших?

Присяжные удалились в совещательную комнату для обсуждения вердикта.

«Наказание этой девушки неуместно, излишне... Следовало бы выразить: иди, ты свободна, но не делай этого в другой раз... Нет у нас, кажется, такой юридической формулы, а чего доброго, ее теперь возведут в героини». (Достоевский корреспонденту «Голоса» Градовскому в зале)

Из окон приемной видна толпа в несколько сот человек. Прокурор Санкт-Петербургской судебной палаты Александр Лопухин сообщает Кони, что на улице неспокойно, можно ожидать беспорядков и он боится, чтобы присяжные не пострадали за свой обвинительный приговор от каких-либо насилий толпы.

Присяжные пробыли в совещательной комнате не более 20 минут.

«Нет, не вин…» (с запинкой озвучивает ответ на первый вопрос присяжным их старшина)

«Вдруг вся зала точно ахнула, все лица просияли. Казалось, будто электрическая искра пробежала по этому сборищу истомленных людей и оживила всех. Разразился гром рукоплесканий, послышались рыдания, истерические голоса женщин». (корреспондент «Голоса» Градовский)

 «Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы: «Браво! Ура! Молодцы! Вера! Верочка! Верочка!» — все слилось в один треск и стон, и вопль. Многие крестились; в верхнем, более демократическом отделении для публики, обнимались; даже в местах за судьями усерднейшим образом хлопали... Один особенно усердствовал над самым моим ухом». (судья Кони)

«Это самый счастливый день русского правосудия!» (слушатель-сановник)

«Вы ошибаетесь, это самый печальный день его». (судья Кони)

Подготовила Людмила Кленько