Указ президента РФ №361 "О борьбе с коррупцией в системе государственной службы", подписанный Борисом Ельциным 4 апреля 1992 года, дал старт, пожалуй, самому провальному в современной российской истории государственному начинанию. Сейчас, по истечении 20 лет, даже после последней массированной кампании все - и простые граждане, и независимые эксперты, и руководители страны - признают, что добиться хотя бы более-менее ощутимых результатов на этом поприще так и не удалось. Коррупция остается непобедимой. В силу каких причини обстоятельств  так происходит, как долго так может продолжаться дальше, и что необходимо сделать, чтобы добиться хоть какого-то результата, РАПСИ рассказала генеральный директор Центра антикоррупционных исследований и инициатив "Трансперенси Интернешнл-Россия" (Transparency International Russia) Елена Панфилова.

- Елена Анатольевна, сейчас у нас коррупция признана уже одной из основных угроз национальной безопасности. Регулярно принимаются национальные антикоррупционные планы и стратегии. Однако при всем при этом текст того указа, если не брать в расчет его дату, выглядит свежо и актуально. Так что, на Ваш взгляд, за прошедшее с момента его подписания время так ничего и не изменилось?

- В первую очередь, конечно, изменилась сама жизнь – обстановка, условия, в которых мы сталкиваемся с этой проблемой. А проблема, ее суть, остались с тех пор практически в прежнем виде. Тот указ положил начало попыткам с ней справиться. Поэтому документ этот, безусловно, можно считать историческим. Он не просто в ясной и доходчивой форме изложил суть новой проблемы и наметил пути ее решения. Ведь, на самом деле, тогда, еще в 1992 году, нам впервые рассказали о той ситуации, которую мы теперь бодро называем "конфликтом интересов".

Нельзя забывать, в какой обстановке это было сделано. Ведь тогда вообще для нашего общество все было новым – даже сами слова и понятия "предприятия", "коммерческой деятельности". Незадолго до этого не было даже самого института президента. Не говоря уже о компаниях, подобных ныне существующим, директорах, которые теперь представляют в них государство. Кроме того, нельзя забывать, что и на международном уровне не имелось ясных ориентиров.

Когда Борис Ельцин подписал указ, не было ни Конвенции ООН против коррупции, ни Конвенции Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию, ни Конвенции ОЭСР по борьбе с подкупом иностранных должностных лиц при осуществлении международных коммерческих сделок. Сейчас же, когда все слова написаны, все конвенции приняты и нами даже ратифицированы, в плане теоретической подготовки положение у нас куда лучше.

- Так в чем же проблема – в отсутствии желания или понимания, как эту теорию применять на практике?

- Наверное, и в том, и в другом. Удивительное дело. Прошло 20 лет, а все равно огромное количество людей, в том числе и самих чиновников, не понимают, что такое собственно "конфликт интересов", о котором теперь так много говорят. Не понимают, что, если у них есть какие-то побочные приработки, в этом конфликт и заключается. Не понимают, почему для урегулирования конфликта интересов перед ними ставят выбор – либо расстаешься с бизнесом, либо с госслужбой. Более того, у нас некоторые известные государственные деятели даже открыто спорят с такими правилами, со страниц газет и экранов телевизоров рассказывают, что они, мол, не могут запретить своим женам быть успешными предпринимателями. И при этом еще хитро так в сторонку подмигивают. И мы все сразу понимаем, что настоящий предприниматель вовсе не жена чиновника, а по-прежнему он сам.

Между тем, при всем словесном тумане, которую напустили вокруг этой темы, конфликт интересов - вещь предельно простая. В его основе - запрет государственным служащим заниматься предпринимательской деятельностью. Вот тебе публичный сектор -- госслужба, вот тебе частный сектор - бизнес. Для публичного сектора установлены чёткие правила, обязанности, и ограничения. Причем, сугубо добровольные. Не хочешь идти на госслужбу, подпадать под скрупулезный контроль прокуратуры, общественных наблюдателей, никто не заставляет, иди в частную компанию, там тебя никто не будет трогать. Хотя, надо сказать, сейчас в наиболее развитых странах и в корпоративную среду уже начинают проникать требования по контролю за конфликтом интересов.

- Но разных ограничительных мер и запретов для чиновников за последние годы в законах прописали немало…

- На самом деле, мы стали просто бодрее произносить заумные слова - противодействие коррупции, конфликт интересов, декларирование доходов. Щебету по теме научились хорошо. А вот осознания и исполнения произносимых и написанных слов так и нет. Одна из основных, не побоюсь этого слова, заповедей государственной службы – запрет на сторонние заработки, то, что называется незаконное обогащение благодаря своей должности, категорически не выполняется. Все знают, что так вроде бы нельзя. Но при этом люди, которые только попытки предпринимают ей следовать, тут же становятся "белыми воронами". Поэтому сейчас борьба с коррупцией у нас приобретает форму такой легкой паранойи, когда все бегают и что-то делают, но без всякой цели и результата. Заниматься такой имитацией, создавать общий шум, рассказывать с многозначительным видом, что мы занимаемся имплементацией конвенциональных норм, можно сколь угодно долго. Поменяется ситуация с коррупцией лишь тогда, когда мы – власть ли, общество ли, вместе или по отдельности – поставят себе задачу попытаться сделать хоть что-то. Да, возможно, быстрого результата не получится, действительно у нас все запущено, но начнет хоть что-то меняться.

- Если надеяться на лучшее, и взять второй вариант, какие основные трудности могут возникнуть на этом пути?

- Я бы выделила две основные фундаментальных проблемы. Первая - связанная с чиновниками, вторая – с состоянием правовой, правоохранительной и судебной систем. Чиновники у нас так и не осознали роль, которая им отводится в этом мире – что они не в прямом смысле госслужащие, служащие государства, а служащие общества, то есть публичные должностные лица. Они по-прежнему свято уверены, что начальник у них один – государство, причем в лице того или иного конкретного непосредственного начальника. Поэтому отчитываться в своих действиях, в том числе и по поводу сторонних финансовых и имущественных интересов, готовы только перед ним. Рассказывать «людишкам», что и где они там накопили и припрятали, чиновники ментально не готовы, не хотят и не будут. Здесь мы имеем как бы полностью перевернутое или, если угодно, извращенное понимание всего смысла государственной службы. Это большая проблема, которая, кстати, была описана в указе Бориса Ельцина.

Вторая проблема – с правоохранителями, следователями и судьями. Тут история еще более трагическая. И в 1992 году, и позже в этих структурах оставались сотрудники, которые правильно понимали обязанности и требования госслужащих, которые готовы были честно исполнять свой долг – осуществлять независимый надзор, добросовестно вести расследование и раскрывать преступления.

Вот эту категорию людей мы к сегодняшнему дню потеряли. Потому что платили никак, уважали еще меньше, как поддерживали – вообще говорить не приходится. Как показывают исследования, которые мы проводили, к началу 2000-х годов, когда в стране затеяли настоящие вроде бы реформы, качество человеческого капитала в надзорных и правоохранительных службах было уже очень разнородным. Работающих там довольно четко можно было разделить на три основные группы.

Первая – те немногие, уже фактически единицы, кто продолжал работать не страх или деньги, а за совесть. Вторая – кто попал на эту работу, в определенном смысле, случайно, и не определился, что он там делает. И третья категория – люди, целенаправленно пришедшие зарабатывать деньги. А дальше государством вольно или невольно была создана такая система отношения к людям этих профессий -- и мотивационная, и материальная, и моральная, и идеологическая, благодаря которой третья категория стала выжимать, вытеснять и вторую, и первую.

Ничего нового в этом, кстати, нет. Еще с княжеских времен на Руси была узаконена система "кормления" государевых людей, то есть фактически сбора взяток с просителей. И даже на заре советской власти, в 1918 году, бывали случаи, когда в ЧК зарплату сотрудникам выдавали пустыми ордерами на обыск. Тогда, правда, оправданием подобной практике служила логика революционного момента. У власти денег не было физически. А чекисты по определению считались честными сторонниками режима, которые с обыском к «своим», хорошим гражданам не пойдут, а будут искать "плохих" врагов. Так что, предполагалось, таким образом, они и государству полезное дело сделают, и за счет конфискованного семью прокормят.

В нашей нынешней ситуации момент вовсе не революционный. Но не было предпринято даже попыток выстроить такую систему, в которой бы служение государству компенсировалось достойной зарплатой, и при этом моральный императив был бы направлен не только на личное обогащение. В итоги для большинства служащих должность стала лишь средством для быстрого обогащения и возможностью принять участие в корпоративных соревнованиях, у кого "круче" машина, коттедж, яхта или еще что-то. Здесь важно отметить, что в самом желании людей добиться материального успеха нет ничего постыдного и ненормального. И государственная служба должна давать им такую возможность. Но не просто так, а в обмен на честное и профессиональное исполнение своих обязанностей.

- Картина вырисовывается мрачная. Значит, в ближайшее время успехов на антикоррупционном фронте ждать не стоит?

- На самом деле, как мне кажется, даже при таких проблемах перспективы не самые плохие. Действительно, те правильные и очевидные идеи, о которых говорилось в указе 1992 года, за прошедшее время были крепко-накрепко забыты и глубоко зарыты. И то, что происходит в стране сейчас – попытки их извлечь на свет, встроить в систему взаимоотношений власти и общества. Всем понятно, что сложившаяся коррупционная конструкция долго уже не продержится, рухнет под собственной тяжестью, а холящие и лелеющие ее люди начнут сами пожирать друг друга, и уже, кстати, начинают это делать. Кроме того, в стране, в обществе уже начались титанические сдвиги, не столько даже политические, сколько поколенческие.

Сейчас на госслужбу приходят новые молодые люди, воспитанные не на советской и коммунистической извращенной идеологии, не на "бандитских" идеалах "диких" 90-х годов. Да, они тоже далеко не самые честные, не самые благородные, далеко не все из них идеалисты и романтики. Но они тоже хотят добиваться успеха – и материального, и карьерного, и морального, и уже понимают, что в работе начинают упираться в зады своих начальников, тех самых, что когда-то пришли на службу только ради зарабатывания денег, и не желающих расставаться со своими "хлебными" местами. К тому же, хорошие честные люди и в правоохранительной системе, и в прокуратуре, и в судах, и среди гражданских чиновников встречаются теперь хоть редко, но они все же есть. Не смотря на то, что их в целом, как категорию или своего рода класс, все последние годы с государственной службы "выдавливали", сама коррупционная система в них в некотором смысле всегда была заинтересована. Некоторые деятели в разговорах честно признаются, что специально держат таких "чудиков" - кто-то же должен разгребать служебные "завалы".

- Если развитие действительно пойдет в этом направлении, снова актуальным становится вопрос теории. Умных слов и идей последнее время озвучивается достаточно, но насколько этот "щебет", по Вашему мнению, осмыслен? Если начать все это реально претворять в жизнь, насколько это окажется действенным?

- "Щебет" у нас стоит вполне квалифицированный, учитывающий мировой опыт изучения и решения проблемы. Другое дело, что у нас из него берут только самое безопасное. То, что может представлять реальную угрозу коррупционной системе, либо выхолащивается, либо принимается в "штыки". Здесь можно выделить три основных вещи, без которых противодействие коррупции теряет смысл, и против которых у нас под самыми разными предлогами  упираются руками и ногами.

Во-первых, это введение в закон понятия незаконного обогащения и его криминализация. Введение ответственности не только за факт дачи или получения взятки, а за само наличие собственности, приобретение которой человек, государственный служащий, не может разумным образом обосновать. Условно говоря, у него появляется или обнаруживают особняк, стоимость которого превышает размер всех его официальных доходов. В таком случае чиновнику предлагается объяснить, каким образом он стал владельцем этой недвижимости.

Объяснения эти должны даваться согласно четко прописанным критериям, определяющим какие сведения или документы необходимо предоставить. Бабушка подарила? И имеются все документы – завещание, бумаги, что дом был действительно построен при живой бабушке и на нее оформлен? Все претензии снимаются. Даже если все равно остаются сомнения, что бабушка там была лишь подставным лицом. Не смог обосновать происхождение собственности – уголовное дело, или какая-то может, другая ответственность. Конечно, это не панацея, не решит сразу проблему незаконного обогащения. Но, по крайней мере, ситуация будет введена в некоторые рамки приличий, будут созданы определенные и единые для всех правила игры.

Второе – создание органа, ответственного за противодействие коррупции. Посмотрите, сейчас у нас все ответственные. Президентская администрация законы пишет, прокуратура надзирает за их исполнением, другие проводят их антикоррупционную экспертизу, следствие, МВД и другие спецслужбы их применяют, кого-то вроде как разоблачают. Классический случай, когда у наших нянек – не то, что семи, а десяти или пятнадцати - дитя без глаза.

Упорство, с которым у нас отказываются от этих общепринятых во всем цивилизованных стран норм, просто потрясающее. По поводу того, чем так не нравится введение понятия незаконного обогащения, вообще, ничего внятного никто сказать не может. Мол, просто неразумно, сложно, может быть использовано для сведения личных счетов. То же и с единой службой по борьбе с коррупцией. Хотя опыт – и свой собственный, и зарубежный – давно показал, что эти меры весьма эффективны и жизнеспособны.

Вот, в свое время создали Росфинмониторинг – с нуля, ранее ничего подобного не было. Да, может он не без недостатков, но работает, со своими задачами справляется. Об этом же говорит и зарубежный опыт, даже если не брать самые развитые страны. Те же бывшие советские республики - Литва, Латвия, Эстония, которые в том же 1992 году были почти в том же положении с коррупцией, что и мы, завели у себя и независимых прокуроров, и ведомства антикоррупционные. И все у них работает, все действует. Получается, что мы дурнее даже этих стран? Но нет ведь, у нас твердят везде, что у нас все лучше.

Ну, а если у нас появится реальная политическая конкуренция, работоспособный парламент и полностью независимые СМИ, которые вместе с другими общественными институтами будут контролировать деятельность такой службы, я абсолютно уверена, это станет очень эффективным инструментом. 

Ну, и третья отсутствующая на данный момент составляющая – система защиты заявителей и институт защиты общественного интереса. У нас же половина дел рассыпается, потому что люди просто боятся давать показания, хотя, как знаю по своему опыту, многим есть что рассказать, и они готовы это сделать. Но понимают, что, случись какая неприятность, на помощь правоохранителей рассчитывать не могут. А это основа основ всей западной системы противодействия коррупции. Там пылинки с заявителей сдувают. У нас же -  нет заявителя, нет дела.

А с другой стороны, общественные организации, группы активистов, которые готовы подать от имени граждан подобные заявления в целях защиты общественных интересов, сделать этого не могут, поскольку не являются пострадавшими или формально причастными к тем или иным событиям. Как только подобный инструмент у нас появится, мы сможем от имени общества добираться в правовом поле до тех, до кого у правоохранителей отчего-то руки не доходят.

Беседовал Александр Баринов