Удивительные обстоятельства в «дуэльных делах» Александра Сергеевича Пушкина продолжали открываться и после гибели поэта — фактически он стал первым обвиняемым, которого судили уже умершим: дуэли в царской России были строго запрещены, и Николай I дал указание суду озвучить наказание, которое понёс бы Пушкин, если бы остался в живых.

Показания секунданта

Подполковник Данзас на допросе объяснил: что он обо всем предшествовавшем до 27-го января ничего не знал и, бывая редко у Пушкина, от него ничего о сношениях с бароном Геккерном не слыхал. 27-го января в час по полудни Пушкин, встретясь с ним, Данзасом, на цепном мосту близ летнего сада и остоновя его, предложил ему быть свидетелем разговора, который он должен был иметь с д’Аршиаком. Он, Данзас, не предугадывая никаких важных последствий, а так менее дуэли, севши в сани Пушкина, отправился с ним. Во время пути Пушкин разговаривал с ним о предметах посторонних с совершенным хладнокровием.

По прибытии к д’Аршиаку, жившему в доме французского посольства, Пушкин сам прочитал собственноручную копию с упомянутого письма, писанного им 26-го января к министру нидерландского двора, и только тут Данзас узнал, что дело шло о дуэли и что вызов был со стороны Геккерна. Затем Пушкин встал и, сказав д’Аршиаку, что он предоставляет Данзасу, как секунданту своему, сговориться с ним, изъявил желание, чтоб дело непременно было кончено того же дня. Д’Аршиак тут же спросил его, Данзаса, при Пушкине: согласен ли он принять на себя обязанность секунданта, и, он, Данзас, после такого неожиданного предложения со стороны Пушкина, сделанного при секунданте с противной стороны, не мог отказаться от сооучастия, тем более, что Пушкин был с детства его, Данзаса, товарищем и приятелем; к тому же он имел намерение и надежду, хотя весьма слабую, к их примирению.

Затем, по отъезде Пушкина, первый вопрос его, Данзаса, к д’Аршиаку был: «нет ли средств окончить дело миролюбно?» Но д’Аршиак, представитель почитавшего себя обиженным Геккерна, вызвавшего Пушкина на дуэль, решительно отвечал, что никаких средств к примирению нет, и предложил ему, Данзасу, постановить следующие условия: «приехать соперникам в начале 5-го часа пополудни за комендантскую дачу и стреляться там на пистолетах. Расстояние между соперниками назначить двадцать шагов, с тем, чтобы каждый мог делать 5-ть шагов и подойти к барьеру. Никому не давать преимущества первого выстрела, но чтоб каждый сделал по одному выстрелу, когда угодно на означенных 5-ти шагах до барьера, наблюдая, чтоб каждый стрелял друг в друга в одинаковом расстоянии, а в случае промахов с обеих сторон, начать на тех же условиях». Наконец, когда к этим условиям д’Аршиак присовокупил: «не допускать никаких объяснений между противниками», тогда и он, Данзас, согласившись на это, возразил, чтоб во избежание новых каких-либо распрей, не дозволить им сами объясняться; но при всем том, он, Данзас, имея еще в виду не упускать случая к примирению, предложил, со своей стороны, чтоб в случае малейшей возможности, секунданты могли объясниться за них.

По окончании разговора с д’Аршиаком, он, Данзас, отправился к Пушкину, который тотчас послал за пистолетами, по словам его, на сей предмет уже купленными. В исходе 4-го часа они, Данзас и Пушкин, отправились на место дуэли, куда почти в одно время прибыли с соперниками, из которых д’Аршиак тотчас приступил к измерению расстояния, а засим и ему, Данзасу, не оставалось ничего делать, как последовать его примеру. Барьер означен был шинелями секундантов; потом д’Аршиак и он, Данзас, зарядили каждый свою пару пистолетов, и вручили по одному противникам, которые по знаку его, Данзаса, в то же время начали сходиться, и из них Геккерн, не доходя шага до барьера, выстрелил и ранил Пушкина, который и упал у самого барьера, и хотя они бросились было к нему на помощь, но Пушкин остановил Геккерна словами: подождите, я чувствую в себе довольно силы, чтоб сделать свой выстрел», и когда Геккерн стал на свое место правым боком вперед, прикрывши грудь рукою, тогда он, Данзас, подал Пушкину другой пистолет, потому что бывший у него первый, при падении его, забился снегом; Пушкин, опершись левою рукою на снег, выстрелом ранил Геккерна в руку, отчего и сей последний упал; Пушкин же, бросивши свой пистолет в сторону, сказал: «браво!».

Видя опасность раны Пушкина, Данзас с д’Аршиаком обратили на него все внимание; посадили его в сани и довезли до комендантской дачи, расстоянием с полверсты от места дуэли, а оттуда, в карете, он, Данзас, завезши Пушкина на его квартиру, немедленно отправился искать медиков. В заключение Данзас присовокупил, что при произведенной дуэли, кроме его, Данзаса, и д’Аршиака, никого из посторонних не было; но сколько ему, Данзасу, известно, знал о ней один только министр нидерландского двора барон Геккерн; в чем же сего последнего состояла прикосновенность ему, Данзасу, неизвестно, потому что он и сам, как уже выше было объяснено, в самый день дуэли был неожиданно взят Пушкиным, ни о каких других свидетелях и участниках не знает, и письменных удостоверений представить не может. Пушкин накануне дуэли у графини Разумовской на бале предлагал г. Мегенсу, находящемуся при английском посольстве, быть секундантом с его стороны, но сей последний отказался; Пушкин, как показатель полагает, не хотел вовлечь в ответственность по собственному делу никого из соотечественников, и только тогда, когда вынужден был к тому противниками, решился, наконец, требовать от него, Данзаса, как товарища и друга с детства самоотвержения.

Приговор

Военная комиссия, разрешая это дело, ссылалась на действовавшие еще в то время воинские артикулы 1716 г., именно: арт. 139-й «Все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, что никто, хотя бы кто бы он ни был, высокого или низкого чина, прирожденный здешний или иноземец, хотя другой кто, словами, делом, знаками или иным чем к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызывать, ниже на поединок с ним на пистолетах или на шпагах биться. Кто против сего учинит, оный все конечно, как вызыватель, так кто и выйдет, иметь быть казнен, а именно, повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен, и хотя оба не ранены от того отойдут. И если случится, что оба или один из них в таковом поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить». Арт 140-й: «Если кто с кем поссорится и упросит секунданта (или посредника), оного купно с секундантом, если пойдут и захотят на поединке биться, таким же образом, как и в прежнем артикуле упомянуто, наказать надлежит».

Военный генерал-аудитор, разрешая это дело, нашел, что подсудимый поручик барон Егор Геккерн виновен в противозаконном вызове камер-юнкера Александра Пушкина на дуэль и в нанесении ему на оной смертельной раны, к чему было поводом то, что Пушкин написал к отцу его, Геккерна, министру нидерландского двора барону Геккерну — письмо, с оскорбительными для чести их обоих выражениями. Сверх того, по делу обнаружено, что еще в ноябре 1836 года, Пушкин вызвал Егора Геккерна на дуэль, и отменил вызов свой только по случаю женитьбы Геккерна на своячнице его, Пушкина, девице Гончаровой.

А потому генерал-аудитор, соображаясь с воинским 139-м артикулом и сводам законов тома XV статьею 352-ю, определил: его, Геккерна, за вызов на дуэль и убийство на оной камер-юнкера Пушкина, лишив чинов и приобретенного им российского дворянского достоинства, разжаловать в рядовые с определением на службу по назначению инспекторского департамента.

Подсудимый подполковник Данзас виновен в противозаконном согласии по убеждению покойного Пушкина быть при дуэли со стороны его секундантом и в непринятии всех зависящих мер к отвращению этой дуэли. Хотя он, Данзас, за поступки эти на основании свода уголовных законов тома XV статьи 354-ой, как участник совершившегося на дуэли убийства подлежал бы лишению чинов, но генерал-аудиториат, усматривая из дела, что он вовлечен был в это посредничество внезапно и, будучи с детства другом Пушкина, не имел сил отказать ему в принятии просимого участия, сверх того, принимая в уважение немаловременную и усердную его службу и отличную нравственность, засвидетельствованную начальством, равно бытность в походах и многократных сражениях, полученную им на штурме крепости Браилова рану пулею в левое плечо на вылет, с раздроблением кости, и заслуженные им храбростью знаки отличия, достаточным полагал: вменив ему в наказание бытность под судом и арестом, выдержать сверх того под арестом в крепости на гауптвахтах два месяца, и после того обратить по прежнему на службу.

Преступный же поступок самого камер-юнкера Пушкина, подлежавшего равному с подсудимым Геккерном наказанию за написание дерзкого письма к министру нидерландского двора и за согласие принять предложенный ему противозаконный вызов на дуэль, по случаю его смерти, предать забвению.

Согласно с этим заключением представлен был государю Императору от генерал-аудиториата всеподданейший доклад, на котором собственною Его Императорского Величества рукою написано: «быть по сему, но рядового Геккерна, как не русского поданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты».

Подготовил Евгений Новиков

Стилистика, орфография и пунктуация публикаций сохранены